Золотой ключ. Том 1 - Эллиот Кейт - Страница 9

– Что? Сарио, что?..

В комнате под нею один из старших иллюстраторов молча подошел к мольберту и откинул парчу. Сарио не ошибся – на картине был изображен Томас Грихальва. Портрет и впрямь оказался мастерским – со своей высоты Сааведра могла судить о качестве работы, хоть и невозможно было разглядеть детали. Но живой Томас в эту минуту не походил на свое изображение. На холсте он был лет на пять моложе, пятнадцатилетний.

«Через два года он пройдет конфирматтио и будет признан Одаренным…»

Сарио говорил, что и ему придется написать автопортрет. Пейнтраддо Чиеву.

– Сарио…

– Неоссо Иррадо, – прошептал он. – Гневный Мальчик… Точь-в-точь как я.

Томаса всегда считали хвастуном и пустомелей, кто бы мог подумать, что он способен написать такую картину? – Неоссо Иррадо.

– Так это – наказание, да? За дерзость?

"Священная кара для ослушников”, как сказал тот мальчишка – Но почему? Что он сделал плохого? И что сделают с ним? Нервным взмахом ладони Сарио откинул с глаз нечесаную каштановую челку.

– Бассда, Ведра. Подожди, сама увидишь.

Она подождала. И увидела. И ее вырвало на пол.

Глава 2

Сарио отпрянул столь поспешно, что ударился затылком о косой потолок. Он еще ни разу в жизни не испытывал такого омерзения.

– Матра Дольча! Ведра!

Но она не слышала его возмущенного шепота, не осознавала его ужаса и отвращения – ничего не осознавала, кроме своей обморочной слабости. Ее корчило, руки и ноги дрожали, рот судорожно хватал воздух, горло обволокла кислятина. Спутанные пряди волос рассыпались по лицу.

Нельзя было задерживаться в этой комнате. Сарио не осмелился закричать на Сааведру или как-нибудь иначе выразить свое недовольство – иначе внизу, в кречетте, их бы услышали, и тогда наказания не миновать. Такое унижение ему бы никогда не удалось стереть из памяти, проживи он хоть целую вечность.

Поэтому он сжал губы, преградив путь лавине язвительных упреков, и потянул Сааведру за холщовую блузу.

– Ведра, вставай! Вставай, надо уходить!

Она подчинилась. Кое-как поднялась на ноги, хотя горло все еще не отпускали спазмы. Прижала ко рту ладони – наружу рвалась очередная порция блевотины.

В тесной комнатушке нестерпимо воняло. Сарио вновь схватил Сааведру за блузу и потянул вниз по лестнице. Он хорошо знал эту лестницу, лучше, чем Сааведра. Без него, наверное, она бы заплутала в этом лабиринте.

– Наружу! – прошипел он. – Надо выйти наружу. Если они тебя слышали…

Может, слышали, а может, и нет. Выяснять не хотелось – огромный риск, если принять во внимание только что увиденное…

Вниз, вниз, вниз. Дважды отсчитав по четырнадцать ступенек, Сарио клацнул щеколдой, приотворил дверь и высунул голову в коридор и вновь дернул Сааведру за блузу.

– Ведра, пошли. Надо скорее на улицу.

– Сарио, хватит меня теребить! – Она рывком высвободила блузу, задрала ее и яростно вытерла лицо – будто Хотела стереть саму память о приступе слабости.

"Уж теперь-то Сарио не схватит меня за блузу”.

– Ведра, поспеши!

Наружу. Через чулан с узорчатой занавеской, по длинному извилистому коридору. Подальше от центральных комнат. Подальше от тех людей. Через дверь, которую Сарио торопливо отпер непослушными пальцами и с шумным вздохом облегчения распахнул.

Нахлынул свет. Щурясь и шатаясь, как марионетки в руках пьяного кукловода, они выбрались в переулок на самом краю квартала. В конце булыжной мостовой, которая сужалась к центру квартала, сходились две мелкие канавы для стока дождевой воды и отбросов. Но сейчас дождя не было, стоял погожий день, ослепительное солнечное сияние затекало в свежие раны их душ, неумолимо высвечивая правду о Чиеве до'Сангва, – о том, как он выглядит, о том, как происходит…

И вдруг забили колокола.

В чистых лучах летнего солнца лицо Сааведры было белым, как свеча в изголовье покойника. Побелели даже губы – она их сжимала так, словно боялась, что ее снова вырвет.

Чувство омерзения не отпускало Сарио, но жалкий вид Сааведры навел на благую мысль.

– Фонтан, – торопливо сказал он. – Пошли, Ведра, тебе надо умыться.

Он повел ее к фонтану рядом с Палассо Грихальва, самому большому фонтану на сокало в квартале художников, которые, так же как Сарио и Сааведра, жили тем, что продавали свои творения. Жара почти всех загнала под крышу – попивать охлажденные фруктовые напитки или предаваться сладостной дремоте, – но теперь колокольный звон манил к дверям.

Сааведра перегнулась через каменный парапет, зачерпнула воды обеими руками и плеснула в лицо. Блуза тотчас намокла на груди и животе, но уж лучше вода, подумал Сарио, чем содержимое слабого желудка.

Гул, плывущий над городом, заставил его нахмуриться. Столько колоколов… Бьют на Катедраль Имагос Брийантос, на каждой екклезии и санктии. Но это праздничный перезвон, а не погребальный.

Сааведра покрепче уцепилась за парапет и вновь перегнулась. Потные спутанные локоны ниспадали каскадом, окунались в воду. Мощные струи фонтана – сама Матра с простертыми руками исторгала их со своего возвышения – разбивались в водяную пыль, и она оседала на черных вьющихся волосах Сааведры.

В душе Сарио что-то шевельнулось. Они так похожи и при этом такие разные. У обоих течет в жилах южная кровь. У Сааведры не такая смуглая кожа, как у него, и глаза не омрачены тза'абской смолью, а ясны и прозрачны, как влага фонтана. А Сарио похож на разбойников из пустыни, хотя у его кожи иной оттенок, чем у оливковокожих Грихальва.

Он видел, как напряжены ее плечевые мышцы, как побелели суставы пальцев, сжимающих парапет, словно она боялась упасть и утонуть.

– Матра эй Фильхо, – прошептала она. – Именами Вашими Святыми молю, избавьте его от мук…

– Ведра!

– Спасите от того, что с ним делают…

– Ведра!

– Пресвятая Матерь, Всемилостивейший Сын, пусть он познает не боль, а покой…

– Ведра, да прекрати же! Заладила, прямо как санкта! Ни словечка без Матры эй Фильхо.

Одну руку она оторвала от парапета, дрожащие пальцы коснулись губ и сердца.

– Молю, смилуйтесь над ним…

– Я сейчас уйду!

Сааведра оглянулась. Ни разу еще Сарио не видел такого выражения на ее лице: страх, смятение, дурнота и вдобавок злость.

– Ну и уходи, – сказала она хрипло. – Топай, Неоссо Иррадо, а потом загляни себе в башку и увидишь, что было с Томасом. Думаешь, это так просто забудется?

Не просто. Но Сарио не так слаб и мягкосердечен, как она, ведь он мальчик. Он вынесет. Он видел то, что позволено видеть всем мужчинам, и он – Одаренный. Когда придет время (если придет) очередной Чиевы до'Сангва, он окажется не соглядатаем в чулане, а одним из Вьехос Фратос в кречетте.

"А я не хочу, чтобы это забылось. Хочу увидеть снова”.

Как ни крути, для него это единственный способ понять, постигнуть случившееся в кречетте. “Во что бы то ни стало разберись”, – требовала голодная любознательность.

– Магия, – прошептал Сарио. – Ведра, это была магия. Ведра отвернулась, к горлу снова подступил мерзкий ком. Она откинула с лица мокрые волосы, одернула блузу и обвела взглядом площадь.

– Колокола. – Лицо ее прояснилось, голос окреп. – Они так звонят после удачных родов… У герцогини малютка.

Для Сарио это не имело ровным счетом никакого значения. Такие пустяки, как дети герцогов, его не интересовали. Вот только…

– Мердитто! Герцог закажет этому фильхо до'канна, Сарагосе Серрано, “Рождение”… Матра Дольча, этот маляр навяжет Галиерре еще одну никчемную поделку, а все копии придется писать Грихальва, которым он и в подметки не годится! – Он побагровел от злости.

– Ничего, вот станешь Верховным иллюстратором, тогда и позаботишься о том, чтобы Галиерра восхваляла только твои шедевры.

Это было оскорбление, возмездие за несносный характер – Сарио опять ее рассердил. Но он не заметил издевки.

– Да, я буду Верховным иллюстратором. И буду писать шедевры. А бездарям Серрано придется копировать мои работы.