Танцор меча - Роберсон Дженнифер - Страница 28

– Северяне, Южане… Все вы одинаковые.

– Кто мы?

– Мужчины.

– У тебя бред от песчаной болезни.

– Это бред от жизни, – парировала она, потом добавила мягче. – Расскажешь мне?

– О чем?

Она не сводила с меня глаз.

– О твоей жизни с Салсет.

Ощущение было такое, будто меня ударили в живот. Я мог говорить с Сулой о моем прошлом – она его сама видела – но рассказывать об этом постороннему человеку я не собирался. Даже Сула была очень аккуратна в беседах со мной, понимая, что я переживал. Но голубые глаза Дел смотрели настойчиво (и помня, что она только что прошла через свои аиды) я подумал, что может быть стоило ей все рассказать.

Я открыл рот. И тут же закрыл его.

– Это личное, – пробормотал я.

– Она говорила, что таким тебя сделало твое прошлое. Я знаю, какой ты и хочу знать, каким ты был.

Напряжение сводило тело. По новой коже заструился пот.

– Не могу.

Глаза Дел медленно закрылись, веки еще казались ей слишком тяжелыми.

– Я доверила тебе мою жизнь. Ты оказался достойным человеком. Я знаю, чего ты хочешь от меня, Тигр… на что ты надеешься… Ты умело скрываешь это, но глаза тебя выдают. Большинство мужчин и не пытаются скрыть, – уголки ее рта чуть приподнялись, как будто она хотела криво улыбнуться. – Скажи мне, кем ты был, чтобы я знала, кто ты.

– Аиды, Дел… если просто хочешь вести со мной вежливую беседу, найди другую тему.

– А ты считаешь, что с тобой можно вести вежливую беседу? – хотя и с трудом, но Дел улыбнулась. – Это твое племя, Тигр. Ты не рад снова видеть их?

Я вспомнил, как важны были для Северян родственные отношения. Они привели ее сюда, они заставляли ее преодолевать трудности, перед которыми отступили бы большинство мужчин и женщин.

– Я не Салсет, – ровно сказал я, считая, что этим ничего не выдам. – Никто не знает, кто я.

– Но Салсет воспитали тебя. Это для тебя что-нибудь значит?

– Значит. Значит, – неожиданно это вырвалось из моего рта потоком злобной горечи. – Да, они воспитали меня… в аиды, Дел, воспитали как чулу, – я хотел выплюнуть это слово, чтобы никогда больше не чувствовать на языке его ядовитый вкус. – Это слово означает раб, Дел. У меня даже не было имени.

Ее глаза широко раскрылись.

– Раб!

Я вглядывался в ее изумленное лицо, опасаясь увидеть отвращение (в Пендже рабство – позор, от которого избавляет только смерть), но видел только ужас, не меньший чем мой. Она смотрела на меня сочувственно и внимательно.

Может на Севере и нет рабства (или они не считают его чем-то страшным), но рабство на Юге, особенно в Пендже, гарантирует жизнь, полную страданий и унижений. Раб нечистый. То, как он живет, жизнью назвать нельзя. На Юге раб – вьючная скотина. Животное для работы, которое стерпит любые побои, ругань, унижения. Раб не распоряжается ни своим телом, ни своей душой. Раб не личность. Раб не человек. Он меньше чем собака. Меньше чем лошадь. Меньше чем коза.

Раб ненавидит самого себя.

На Юге раб – просто вещь.

Куча навоза на земле.

В ней я и привык спать, когда мне разрешали прилечь.

Я услышал, как тяжело дышала Дел, жадно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и понял, что произнес все это вслух. Я хотел вернуть слова назад, разжевать их зубами и запихнуть в глотку, где они навеки скроются от всех, откуда они никогда не вырвутся.

Но было уже слишком поздно. Я произнес их.

Я закрыл глаза и почувствовал, как пустота снова заполняет мою душу. Это ощущение ни на миг не оставляло меня в детстве. Потом появились гнев, разочарование, ярость. И безумный страх, который дал мальчику мужество пойти на сильного кровожадного зверя с грубым деревянным копьем.

Нет. Не было никакого мужества. Было отчаяние. Потому что мальчишка знал, что может получить свободу только убив зверя.

Или погибнув в его логове.

– И ты убил его.

Я посмотрел на Дел.

– Я сделал больше, баска… Это из-за меня он пришел. Я вызвал его.

Губы Дел приоткрылись. Она уже готова была задать вопрос, но промолчала. Она начала понимать.

Я глубоко вздохнул. И впервые рассказал правду о том, как завоевал свою свободу.

– У Салсет жил мужчина, волшебник. Салсет преклонялись перед ним, он обладал силой, – я пожал плечами. – А для меня он был больше, чем волшебником. Он был богом, спустившимся ко мне на землю, потому что он пообещал мне полную свободу, – я хорошо помнил его голос – мягкий, ровный успокаивающий, говорящий, что я могу стать свободным. Волшебник сказал, что человек сам может добиться свободы для себя если воплотит в жизнь свои сны и видения. И если я очень сильно буду верить, я стану тем, кем захочу. Он объяснил, что магия, которой он владеет, доступна немногим, а та, которая нужна была мне, могла починиться любому. Я глубоко вздохнул, вспоминая все его слова. – Я бегал за ним везде, хотя меня за это били. Он понимал меня и старался помочь. Он дал мне игрушку.

– Игрушку?

– Песчаного тигра, вырезанного из кости, – я пожал плечами. – Безделушка. Он сказал, что игрушка может дать ребенку свободу в мечтах, а свобода ума это свобода тела. На следующий день он исчез.

Дел ничего не говорила. Она молча ждала.

Я посмотрел на правую ладонь, где остался отпечаток Северного меча, и подумал, что Дел могла бы понять значимость силы, которую я призывал, потому что сама общалась с ней.

– Я взял игрушку и по ночам разговаривал с ней. Я дал ей имя, придумал историю, всю жизнь с момента рождения. Я наделил ее страшным, неутолимым голодом, – в моих ушах зазвучало эхо голоса, нашептывающего в уши цвета слоновой кости. – Я мечтал о таком избавлении, чтобы даже шукар убедился, что я заслуживал свободу. Я просил тигра прийти, чтобы я мог убить его.

Дел ждала. В хиорте стояла тишина.

Я вспомнил, как ощупывал пальцами гладкую кость, как ласкал ее, нашептывая, стараясь не чувствовать вонь навоза и коз и боль от удара кнутом, позабыть о душевной муке мальчика, мечтающего стать мужчиной и низведенного до положения вьючной скотины.

И я уходил в свой мир, мечтая о свободе, которую он мне принесет.

– И он пришел, – продолжил я. – Тигр пришел к Салсет. Сначала я обрадовался: теперь я мог завоевать свою свободу. Но потом понял, чего эта свобода будет стоить, – в желудке знакомо похолодело. – Мой тигр пришел потому что я вызвал его. Настоящий песчаный тигр, большой и свирепый, такой, о котором я мечтал, наделенный страшным голодом. И чтобы утолить этот голод, он начал есть всех, кто попадался, – я не мог отвести взгляда от ясных глаз Дел. – Детей, баска. Он начал есть детей.

Короткий вздох сорвался с ее губ. Она все понимала.

Я тяжело сглотнул, чувствуя, что замерзаю в духоте хиорта.

– Салсет не пользуются оружием и не умеют убивать. Это племя выращивает коз для еды и торгует ими. Когда песчаный тигр начал есть детей, взрослые на знали даже как подобраться к нему и убить. Они пытались, два человека с ножами прокрались в его логово, но он загрыз их. Шукар колдовал, но колдовство не действовало, и он сказал нам, что это наказание за прегрешения и объявил, что сразивший тигра, его убийца, навсегда будет благословен богами племени, – я хорошо помнил его речь: злой страшный старик, который и предположить не мог, что тигра вызвал чула. Я ждал этого. В тайне от всех, я сделал копье, потому что племя ни за что бы не позволило чуле взять оружие, и пошел к логову.

Ее ладонь накрыла мой сжатый кулак.

– Твое лицо…

Я скривился, проведя сломанным ногтем по шрамам.

– Часть платы. Ты видела песчаных тигров, Дел, ты знаешь, насколько они опасны. Я пошел против вызванного мою тигра только с копьем – в мечтах я не задумывался, как смогу справиться со свирепым хищником. Мне повезло, что я отделался только этими шрамами, – я вздохнул. – Но он успел съесть четырех детей и убить трех взрослых. На мне была ответственность за эти смерти и я должен был рискнуть.

Что-то сверкнуло в ее глазах.

– Но откуда такая уверенность, что именно ты вызвал его? Это могло быть совпадением. Старый чародей сказал тебе то, что мог сказать любой человек: если чего-то очень сильно хотеть, почти наверняка получишь это. В Пендже много песчаных тигров, ты сам мне об этом говорил. Не вини себя в том, к чему ты может быть не имеешь отношения.