Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 35

Своего короля. Легенды Чэйсули рассказывают о том, что их Дом создал саму Хомейну прежде, чем уступил ее нашему роду.

– Есть еще и Роуэн, – тихо напомнил Дункан. Я не сразу сообразил, о чем речь:

– Роуэн верно служит мне. Я не мог бы найти лучшего военачальника.

– Роуэн – человек, живущий между двумя мирами, – Дункан смотрел мне в глаза. – Ты видел его, Кэриллон. Разве ты не разглядел его боли?

Я нахмурился:

– Я не понимаю… Его лицо дернулось:

– Он – Чэйсули. И теперь хомэйны знают это.

– Он всегда отрицал… – я остановился на полуслове. Верно, он всегда отрицал, что он – Чэйсули. А я всегда сомневался в том, что он говорит правду уж слишком он был похож на Чэйсули внешне.

– Кай подтвердил это, – сказал Дункан. – Я призвал Роуэна сюда и объяснил ему, но он по-прежнему отпирается. Он утверждает, что он – хомэйн. Как человек может так поступать… – он оборвал фразу, словно решив, что она не имеет ничего общего с темой разговора. – Я заговорил о Роуэне потому, что он служит примером проблем внутри твоей армии, Кэриллон. У тебя есть Чэйсули и хомэйны, и ты полагаешь, что они будут сражаться плечом к плечу. После тридцати лет кумаалин, развязанной Шейном.

– Что я еще могу сделать? – почти резко сказал я. – Мне нужны люди – любые люди – мне нужны и те, и другие! Как еще я могу победить в этой войне? Беллэм не станет разбирать, кто Чэйсули, а кто нет, он убьет нас всех, если ему представится такая возможность! Я не могу разделить армию из-за безумия своего дядюшки!

– Но этим безумием заражена большая часть Хомейны, – Дункан покачал головой, его губы сжались в жесткую тонкую линию. – Я вовсе не хочу сказать, что они все ненавидят нас. Вот Торрин, например. Но это еще одно напоминание: перед сражением с Беллэмом ты должен выдержать еще одно сражение – с предрассудками людей, иначе здесь начнется усобица. Займись сперва своей армией, Кэриллон, только потом можешь подсчитывать, сколько у тебя людей.

– Я делаю все, что могу, – внезапно я почувствовал себя невероятно старым и усталым. – Боги… я делаю все, что могу… что еще мне сделать?!

– Я все знаю, – он изучал колосок, который все еще вертел в руках. – Все знаю. Но ты – моя единственная надежда.

Я вздохнул и откинулся на спинку моего замшелого трона, все мои замыслы и желания легли на плечи тяжким грузом:

– Мы можем и проиграть.

– Можем. Но боги на нашей стороне. Я коротко и горько рассмеялся:

– Ты, как всегда, серьезен, Дункан. Ты что, совсем разучился смеяться? И не боишься ли ты, что боги Айлини сильнее ваших богов?

Он выслушал меня без улыбки. В глазах его было спокойное молчаливое одобрение, словно ему чем-то понравились мои слова, одобрение, заставившее меня вспомнить, что он все-таки очень молод, несмотря на всю свою мудрость пожилого человека:

– Я снова буду смеяться, когда мне не нужно будет больше бояться, что я потеряю сына только из-за того, что у него желтые глаза.

Я дернулся, до конца осознав смысл сказанного. Будь я на его месте, возможно, я был бы таким же. Но что бы делал он на моем месте?

– Если бы ты был Мухааром… – начал я и остановился, заметив, как вспыхнули его глаза. – Дункан?

– Я не Мухаар Больше он не сказал ничего, и странный огонек в его глазах погас. Я посмотрел на его, сдвинув брови, выпрямившись на своем каменном троне:

– Я все-таки хочу, чтобы ты ответил мне: если бы ты был Мухааром, что бы ты сделал?

Его улыбка была совершенно спокойной:

– Снова завоевал бы свой трон. Здесь мы заодно, повелитель: тебе не нужно бояться, что я отниму у тебя твою собственность. Трон Льва – твой.

Я подумал о троне. Трон Льва, сердце Хомейны-Мухаар, стоящий в Большом Зале на мраморном возвышении. Тяжелый, темный, мрачный. Алая подушечка и золотые письмена, глубоко врезанные в темное, почерневшее от времени дерево.

Древний – насколько, я сам не мог представить. Древнее древнего.

– Чэйсули, – я невольно произнес это вслух. Улыбка Дункана стала теплее.

От глаз его разбежались мелкие лучики-морщинки, его лицо утратило часть серьезности, став вдруг моложе:

– Такова Хомейна, мой принц. Но мы приняли неблагословенный народ много лет назад. Примете ли вы нас теперь?

Я подпер голову руками, глаза у меня болели, я тер их, тер лицо, болевшее от напряжения. Так много нужно сделать – и так мало времени отпущено на это…

Объединить два враждующих народа, отвоевать Королевство – королевство, хранимое столь могучим чародейством, что я даже не мог представить всей его силы…

– Ты не один, – тихо сказал Дункан, – Ты никогда не будешь один. Есть я, и Финн.. и Аликс.

Я сидел, ссутулившись, прижав тыльную сторону Ладоней к глазам, словно это могло заставить меня забыть о боли, оставить позади все сражения, все нужды и тяготы будущей войны и сам путь к трону. Если бы и в самом деле можно было забыть обо всех потерях, бедах и страхах…

Я почувствовал, что на мое плечо легла рука, отнял руки от лица и взглянул в глаза Дункану – в эти мудрые глаза, полные печали и сострадания. Сострадания тому, кого он хотел видеть на престоле. Я почувствовал себя мальчишкой рядом с ним.

– Толмоора лохэлла мей уик-ан, чэйсу, – тихо сказал он, правая рука его поднялась в знакомом жесте. – А теперь, господин мой, пойдем: ты отобедаешь со мной. На пустой желудок можно только проиграть сражение, а выиграть – никогда.

Я поднялся с камня, оттолкнувшись рукой. Судьба человека всегда в руках богов…

Моих – или богов Беллэма?

Кай сидел на отполированном деревянном шестке, воткнутом в землю подле голубовато-серого шатра Дункана. Его тяжелые крылья были тщательно сложены: ни одно перышко не выбивается. Большой крючковатый клюв отливал красным в неярких отблесках костра и алом пожаре закатного солнца. Глаза его, настороженные и яркие, не упускали ничего из того, что происходило в Обители.

Я стоял перед шатром. Дункан, Финн и мальчик оставались внутри, доедая ужин: горячее тушеное мясо, свежий хлеб, сыр и мед Чэйсули. Аликс, принесшая с фермы Торрина хлеб, ушла в другую палатку.

Я надел плащ Чэйсули, завернулся в жесткую шерстяную ткань, чтобы спастись от ночного холода. Плащ был такого темного зеленого цвета, что я растворялся в сгущающихся сумерках несмотря на то, что меня озаряли сполохи костра. Меня более не удивляло, как Чэйсули могли скрываться в лесу, растворяясь среди теней и бликов, сливаясь с деревьями, человек, стоящий неподвижно, может весьма просто сделаться незаметным. Он должен просто подобрать плащ нужного цвета – и ждать, пока враг сам выйдет на него.