Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 31

Лес зарос какими-то плющами, вьюнами, кустарником и ежевикой. По стволам деревьев полз лишайник, под ноги нам стелились мхи и невысокие еще травы.

Хомейна. Наконец-то. После долгих лет в изгнании наконец-то я вернулся домой.

Лучи солнца пробивались сквозь листву, земля казалась коричнево-зеленым ковром, вышитым золотыми нитями. Ехавший передо мной Финн вспугнул фазана треск ветвей, шелест листьев и хлопанье крыльев нарушили тишину леса. Внезапно я подумал о том, когда в последний раз мне доводилось отведать жаркого из фазана: помнится, было это в Хомейне-Мухаар, на обеде, устроенном в честь какого-то посланника – мой дядя праздновал заключение нового военного союза.

Слишком давно. Слишком долго я был наемником, а не принцем.

Услышав звон арфы, я остановил коня – узнал по звуку, чьи руки касались струн.

– Лахлэн…

Финн, тоже приостановивший коня, кивнул:

– Он приходил каждый день и делился с нами своим даром песни. Я было думал, что это просто песенки, но ошибся. В его арфе – истинная магия, Кэриллон – может быть, большая, чем когда-либо видели даже мы сами. Он дарит Чэйсули то, чего нам недоставало долгие годы – мир и душевный покой, – Финн улыбнулся, хотя и суховато. – Мы давно уже забыли музыку наших предков, предавшись делам войны.

Элласиец напомнил нам – это, забытое, он снова возвращает нам музыку – и, думаю, вскоре она зазвучит в Обители.

Пробравшись сквозь очередной занавес листьев и вьюнов, мы неожиданно оказались в Обители.

Конечно, это была не совсем Обитель – не было здесь обычной полукруглой стены, защищавшей шатры. Не Обитель – скорее, просто лагерь, затерявшийся в лесу.

Финн пригнулся, проезжая под низкой веткой, и отвел ее, чтобы дать проехать мне. Обернувшись, он заметил выражение моего лица и прочел по нему мои мысли:

– Не теперь. Все будет позже – когда в Хомейне станет достаточно безопасно, чтобы мы могли строить постоянные Обители, – он отпустил ветку и остановился рядом со мной. – Этот лагерь легко защищать. И легко сняться, если нам здесь будет что-либо угрожать.

Шатры были рассыпаны по земле, как грибы под деревьями. Шатры цвета земли: темно-зеленые и светло-зеленые, цвета мха, голубовато-серые, ржаво-красные, коричневые, черные и бледно-кремовые, почти белые. Маленькие простые шатры, почти палатки, даже без изображений лиир. Но несмотря на невзрачную видимость, это все-таки была Обитель Чэйсули.

Я улыбнулся, хотя тут же лицо мне обожгла боль. Я не мог пересчитать все шатры. Я даже не мог разглядеть их все в лесу – так хорошо они были замаскированы, а я ведь знал, как и где смотреть. Значит, о солдатах Беллэма и говорить нечего, даже если они и заберутся так далеко.

Легко защищать? Верно, легко: враг не увидит Обитель, пока не станет слишком поздно. Легко сняться? Конечно же, долго ли – свернуть тонкую, хоть и прочную ткань, окрашенную в цвета земли? Переносная Обитель…

Обитель, полная Чэйсули.

Я рассмеялся и остановил коня. Вокруг раскинулась Обитель – молчаливая, затаившаяся в лесах. Вокруг меня была моя сила – молчаливая, тайная, но от этого не менее могучая. Если у меня будут Чэйсули и к тому же хомэйнская армия, Беллэм не сможет остановить меня.

– Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу, – тихо проговорил я.

Судьба человека всегда в руках богов.

Финн позади меня сказал – и в голосе его слышалась улыбка:

– Добро пожаловать в Хомейну, господин мой. Приветствую тебя в доме моего народа.

Я покачал головой, ощутив внезапную робость:

– Я не стою этого…

В этот миг я был совершенно искренне уверен в том, что не подхожу для столь великого свершения.

– Если ты не стоишь этого, – просто ответил мой ленник, – этого не стоит никто.

Я не сразу собрался с силами, чтобы въехать в Обитель.

Я благодарил богов за Чэйсули.

Песня арфы наполняла лес. Мелодия была нежной, хрупкой, и в то же время необыкновенно сильной. Она вела меня, звала, словно женщина – Леди Лахлэна, а я был мужчиной, уже испытавшим на себе ее чары, но не сумевший привыкнуть к ним.

Я забыл о воинах, которых привел мне Финн, и последовал туда, куда вела меня песня, чувствуя, как мелодия словно бы тонкими пальцами легко касается моей души…

Когда я, наконец, нашел его, он сидел на стволе рухнувшего дерева огромного дерева с шелковистой корой. Упало оно давно, но и теперь служило прекрасной скамьей – или троном – для арфиста. Солнечный свет пронизывал занавес листьев и веток, и освещенные им пальцы казались копьями, направленными на одну цель: на арфу. На Леди – темно-золотую, старую и мудрую, с золотыми струнами и сверкающим глазом-камнем. И – дивный голос, манивший меня, и – чары, тончайшей незримой сетью опутавшие меня…

Я остановил коня перед арфистом и подождал, пока он закончит, представить себе не мог, что можно словом оборвать это колдовство.

Лахлэн улыбнулся. Тонкие чуткие пальцы затихли на поблескивающих струнах, окончилась музыка, пали чары – передо миной был просто человек, арфист, благословенный Лодхи.

– Я знал, что вы придете, – сказал он своим шелковым мягким голосом, похожим на звук струящейся воды – Чародей, – ответил я. Он рассмеялся:

– Некоторые называют меня так. Пусть их. Вы же должны были уже узнать меня лучше, господин, – на мгновение отблеск какого-то непонятного чувства промелькнул в его глазах. – Я – друг. Не более того.

Я осознал, что мы наедине, Финна я оставил позади, и одно это уже могло вызвать у меня страх по отношению у элласийскому арфисту.

Он мгновенно понял это. По-прежнему он неподвижно сидел на стволе дерева, а руки его по-прежнему лежали на струнах Леди.

– Вы пришли, потому что я этого хотел, а также потому, что этого хотели вы сами, – тихо сказал он.

– Я не звал Финна: не теперь. Потом придет и он, и Дункан…

Солнце озаряло его лицо так, что скрыть что-либо было невозможно, но я не увидел в нем ни хитрости, ни коварства. Только честность и толика преданности.

– Я арфист, – раздельно произнес он. – А арфистам для того, чтобы петь, нужны герои легенд. Вы, мой господин, уже легенда для многих. Вы нужны мне, он улыбнулся, – и разве я не доказал уже своей преданности?