Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 38

— Тут я с тобой никак не согласен. Пока школу построим, пока яблони вырастут, жизнь у нас везде совсем другая пойдет. Все будут сыты, все сознательней станут.

— Ну, если сознательней, тогда ладно, — произнес плотник и, подумав, добавил: — А липа все же надежней.

С хорошим настроением отправился Михаил Иванович домой. Он уже мысленно видел новую школу в красивом бору над рекой. И он, конечно, постарается, чтобы она появилась как можно скорей.

Возле ручья срезал несколько гибких ивовых прутьев. Примостившись возле крыльца, принялся чинить грибную корзину: требовалось заменить на ободке лопнувший сухой прут. Мария Васильевна поглядела, щуря глаза:

— Не рано ли корзину-то ладишь? До грибов еще месяц, поди.

— Ништо, — ответил Михаил Иванович. — За колосовиками сбегаю.

— Промнись, промнись! Опять завалишь грибами, как летошний год.

— Скажешь, мало носил?

— Да уж куда как много! — засмеялась мать.

Грибник Михаил Иванович заядлый. С детства знал места, где растут боровики, где опята, где рыжики. Собирал азартно и с удовольствием. Больше всех в семье приносил. Ничем он в жизни не хвастал, а вот о своем умении брать грибы любил поговорить. И очень удивляло, даже раздражало его, что все родные, и мать, и жена, и сестра, глубоко уважавшие его, во всем слушавшие, с какой-то иронией относились к его грибным способностям. Даже посмеивались. Ставит он на лавку полную корзину грибов, женщины хвалят его, а сами переглядываются, весело фыркают за его спиной.

Не догадывался Михаил Иванович, что при своем зрении находит он главным образом крупные грибы-перестарки, источенные внутри червями. Если из пяти окажется один хороший — и то ладно. Перебрав грибы, мать или жена тайком от Михаила Ивановича относили почти всю его добычу на помойку, присыпали землей, прикрывали лопухами, чтобы не видел. Пусть радуется, пусть гордится, потчуя в городе гостей: сам, мол, собирал. А в засол, как и на жаренье, шли грибы, приносимые из леса женщинами.

Перекусив малость, Михаил Иванович взял из ящика с инструментами гаечный ключ, молоток, напильник. Месяц назад он прислал Марии Васильевне новенькую, ярко покрашенную веялку. Выглядела она очень привлекательно. А едва запустили, что-то заскрипело, заскрежетало в ней. Сломалась.

Постелив дерюгу, Калинин вытянулся, лежа на спине, под машиной, принялся за ремонт. Тут, конечно, мальчишки сбежались, мужики собрались, не скупясь на советы.

Михаил Иванович запустил машину, веялка заработала, но с противным, режущим уши скрипом. Зерно в широкий желоб текло тоненькой струйкой.

— Что за болваны ее делали! — в сердцах сказал Калинин. — Изобретатели, называется! Говорят, кричат, носятся со своими схемами и цифрами, а в результате такая развалина. Как только не стесняются марку заводскую ставить!

Сосед, помогавший ему, тоже обозлился:

— По башке бы гаечным ключом за такую веялку!

— Слишком мягко. Шишка заживет, и забудут, — ответил Михаил Иванович. — Лучше послать таких созидателей в деревню, чтобы сами помучились с подобной техникой.

В конце концов машина у него заработала бесшумно и плавно. Зерно, шурша, потекло в желоб.

— Ну, молодец, на все руки мастер! — сказал один из крестьян, наблюдавших за работой Калинина.

— Настоящий хозяин! — басовито, уверенно подтвердил другой.

Да, действительно, Михаил Иванович был настоящим, рачительным хозяином в самом хорошем понимании этого слова. Никогда не терял он связи с деревней, знал заботы и нужды крестьян. До 1930 года, пока жила в Верхней Троице мать, ездил к ней. А когда опустело родное гнездо, останавливался в Тетькове, в бывшем именин Мордухай-Болтовских, хорошо знакомом с самого детства. Это имение было превращено в дом отдыха, Михаил Иванович часто приезжал туда с женой и детьми. А от Тетькова до деревни рукой подать.

По всей стране крестьяне объединялись в колхозы. Кто победнее, записывались в артели охотно, однако были и такие, которым не по душе был общий труд. На собраниях бушевали страсти, кипели споры. Дело-то совершенно новое, не знали, как подступиться, допускали ошибки. Михаил Иванович не только словами агитировал земляков за колхоз: сам первым записался в артель. Приезжая в родные места, выходил вместе с колхозниками на работу, ему, как и всем, правление начисляло трудодни. Но главное — приглядывался, как живет колхоз, что делается правильно, с пользой, а что нет.

В родной деревне происходило то же самое, что и везде, только в меньших масштабах. Зато он видел все своими глазами, испытывал, как говорится, на своей шкуре. А письма и жалобы, поступавшие к нему в приемную, позволяли судить о положении во всей стране.

Партийными решениями намечено было провести коллективизацию в центральных областях за три года. Срок порядочный, крестьяне сами убедятся, что работать артелью и легче и выгодней. Однако местные власти за-торопились: проведем коллективизацию за один год! А затем еще хлеще: за несколько месяцев! В Верхней Троице начали сгонять в один гурт мелкий скот. Даже кур и уток правление решило обобществить. Этой ошибкой сразу же воспользовались кулаки. Режьте, мол, свиней, овец, коз! Рубите головы курам. Все равно пропадут!

Михаил Иванович, узнав о таких перегибах, потребовал срочно собрать правление. Заседали шесть часов. Калинин убеждал: не торопитесь, не делайте глупостей. Объявите крестьянам, что куры, овцы и вся прочая живность у них останется. Члены колхозного правления возражали, ссылаясь на указания из района. Калинин, дескать, уедет, а тут отвечай перед своим начальством.

Возвратившись в столицу, Михаил Иванович сообщил обо всем виденном в Политбюро ЦК партии, рассказал о многочисленных жалобах, поступавших из разных областей страны. Его слова, его мнение были обоснованными и вескими. Вскоре Центральный Комитет, получавший с мест такие же сведения, принял решение, сурово осуждавшее допущенные перегибы, намечавшее пути их устранения.

Хорошо быть молодым

Подросли дети, у каждого проявлялся собственный характер, каждый искал свою жизненную дорогу. В школе учились по-разному, одни лучше, другие хуже. Не у всех одинаковые способности, не каждому быть отличником. Михаил Иванович и не требовал этого. Хотел только, чтобы дети занимались добросовестно, не ленясь. А пуще всего опасался, как бы они не зазнались. Конечно, положение у его ребят необычное, на них смотрят с любопытством, проявляют повышенный интерес. Кое-кто из взрослых готов поблажку дать чадам главы государства. А Михаил Иванович категорически против. Долго ли в таком возрасте нос задрать, возомнить о себе невесть что!

Частенько наведывался Михаил Иванович в школу, старался не пропускать родительских собраний. Просил учителей быть построже с его детьми. О том, чтобы не прийти на урок без уважительной причины или опоздать, не могло быть и речи. Классная руководительница Александра Зосимовна Карпова не только хорошо вела свой предмет, но и была педагогом требовательным, принципиальным. Стал Шура заниматься похуже, Александра Зосимовна сразу обратила внимание. Поговорила с юношей раз-другой. Тот не придал значения. Тогда Карпова задержала его после урока:

— Вот записка, передай отцу. Пусть Михаил Иванович знает: тебе надо основательно подтянуться по истории и французскому языку.

Ох и стыдно было отдавать отцу такое послание! Сквозь землю провалился бы под его грустным осуждающим взглядом. Нотаций, нравоучений Михаил Иванович не любил, детей не наказывал. Ограничивался несколькими словами, которые запоминались надолго. Сказал Шуре:

— Учеба — твоя первая в жизни обязанность, твой долг, твой труд. Не научишься трудиться сейчас — потом будет поздно.

И умолк, отошел к окну. Но тут не выдержала, вмешалась Екатерина Ивановна:

— Растолкуй ему, отец, что не для нас, для себя занимается. Ему знания-то нужны будут! Условия для занятий самые лучшие, а он — с тройками…

— Я все понял, мама, — тихо произнес Шура. А Михаил Иванович пожал плечами.