Судьба моряка - Мина Ханна - Страница 25

Он спрашивал себя, страсть ли это, которая угасает, как только удовлетворишь желание, или же это в самом деле любовь, захлестнувшая его сердце, покорившая чувства, ежедневно принуждающая его к невыносимому для него служению женщине, которое он всю жизнь отвергал и презирал. Ответ был нелегким. Впрочем, ошибочен был сам вопрос. Как можно отделять страсть от любви! В силах ли он сам понять свою ошибку? Разум, готовый оправдать его, нашептывал, что их отношения не зайдут далеко и, если все же это случится, она ему быстро надоест. Только утолив голод, кричащий в крови, он сможет преодолеть себя, сумеет оттолкнуть от себя женщину и уйти. Таков уж его характер: он строптив и быстро пресыщается. Ему поможет в этом любовь к морю, которая сильнее всех других чувств.

Однажды вечером «прелестная Катрин» решила нанести решающий удар, поняв сердцем женщины, познавшей многих мужчин, что гордый Салех уже готов к игре, что стоит лишь нанести этот удар, и он будет сломлен духовно и физически и, словно созревший плод, упадет, а она будет стоять под деревом добра и зла и ждать, когда же наконец запретное яблоко падет ей в руки. Ведь она уже сделала все, даже прошипела, как та библейская змея, в его уши нежные, возбуждающие слова. Не дай бог, если не оправдается ее предчувствие, что он уже превратился в послушный кусок теста в ее руках, — тогда ей придется отступиться, она дала себе слово.

О Ева, Ева! О красавица! Ладони, охватившие твой стан, пламенеют, накаляются огнем твоей страсти. Смелая, храбрая, ты воплощаешь в себе четыре вечных, как наша вселенная, элемента, из которых состоит этот вечно меняющийся мир. Твои уста источают сок жизни и яд, в твоих губах вершина блаженства и опьяняющая сладость смерти. Груди твои — средоточие правды и лжи. Гордись, ты одолела человека — повелителя стихии, выстоявшего перед могучим течением рек и мощью морей, разрушителя гор. Он не устоял перед тобой. Ты сильнее гор, прелести твои повергают мужчин скорее, чем все трудности и беды, выпадающие на их долю.

Катрин отослала мужа прочь. Что ей муж! Она лишь хотела бы, чтобы он присутствовал в разгар ее страсти, это придало бы ее страсти особую сладость. Он и был для нее чем-то, и не был ничем. Если бы не Салех, она могла бы приказать мужу постелить ей постель, раздеть ее и отдать мужчине: пусть посмотрит, что будет делать с ней мужчина и что она будет делать с ним. В тот день она была сгустком жара, ее обуревали такие желания, что казалось, будто все страсти мира сошлись в ее ресницах, пронизали ее руки, воплотились в ее губах. С самого утра в ее глазах сверкали какие-то прозрачные огни — это был взгляд либо безумного, либо стоящего на краю жизни.

Салех пришел к ней ночью. Пришел очень поздно. Вопреки своей привычке он пробирался по улице тайком, прячась от любопытных взоров, не желая, чтобы его увидели входящим в этот дом в столь поздний час. Своим домашним он не сказал, куда пойдет. Он часто отсутствовал по ночам и никогда не говорил, где он будет, но не потому, что был деспотом в семье — просто его жена никогда ни о чем не спрашивала, зная, что он днями и ночами пропадает в порту и если он ушел, то ушел на работу или на встречу с матросами, капитанами, и не следует ей в таких случаях спрашивать, куда он идет и когда вернется. Авторитет его был велик, дома все подчинялись ему беспрекословно, жена очень уважала его. Да и как могло быть иначе? Он мужчина и моряк, о его храбрости ходят легенды, особенно после того, что произошло на реке. Если к этим качествам прибавить его добрую славу и большое уважение, которое питают к нему в квартале и в порту, то неудивительно, что Салех в глазах жены и детей был героем. Его возвели на пьедестал безграничного уважения и почитания, он был выше всякой домашней болтовни, развлечений или забав, его не смели оскорбить ни подозрением, ни расспросами, которым обычно подвергается слабовольный глава семьи.

В отношениях с Катрин он всячески стремился сохранить свое доброе имя. Он хотел покорить женщину своими достоинствами, прежде чем овладеть ею как мужчина. По мере того как она увлекала его своими способами, он соблазнял ее по-своему. Постепенно укрощал ее, благотворно влиял на ее переменчивый характер, сдерживал ее склонность к повелеванию и распутству и сам готовился стать пленником ее чар.

Он надел черные шаровары, поверх них под суконным пиджаком опоясался шелковым поясом, надел рубашку из тафты без воротника, на голову — с небольшим наклоном на правую сторону — тарбуш винного цвета. За пояс — как всегда по ночам — заткнул револьвер, прихватил надежную бамбуковую палку, не раз проверенную в деле. Он весь был готов к битве: сладострастной — с женщиной, на смерть — с мужчиной, который встанет на его пути. Его храброе сердце сулило ему победу. Осторожность была ему несвойственна, его не страшили ни смерть, ни тюрьма. Вера в аллаха и в свою судьбу вселили в него безграничное пренебрежение к любым бедам и опасностям.

По пути он купил фруктов и поджаренных с солью орешков. Он никогда не приходил с пустыми руками — не потому, что старался показаться щедрым, а потому, что это доставляло ему радость. Он никогда не горевал, что несет немного, ибо это немногое он дарил от чистого сердца, раздавал не колеблясь, и все, что так охотно раздаривал, приобретал на заработанные нелегким трудом деньги. А заработать он мог всегда — в нем нуждались и на море, и на реке, и в порту, так что ему не было необходимости навязывать себя работодателям. Работал честно, добросовестно, аккуратно и всегда отказывался от сомнительных предложений.

Когда он вошел, Катрин воскликнула:

— Пришел?

— Когда я обещаю, всегда прихожу… Слов на ветер не бросаю.

— Если бы ты не пришел, я сама пошла бы к тебе…

— Заждалась?

— Еще бы!

— Я-то думал, что тебе никто не нужен.

— Кроме тебя, никто, никто мне не нужен. Но ты…

— Услышав тебя, можно подумать, что ты истосковалась. А ведь я был у тебя всего несколько дней назад.

В ее взгляде читался упрек. Она подумала: «Притворяется холодным. Играет в мою игру. Хочет, чтобы мы поменялись ролями. Неужели он не знает или нарочно делает вид, что ничего не понимает?» А вслух сказала:

— Это не просто тоска, мне нужна твоя защита… Когда ты здесь, я удивительно спокойна. Тогда я чувствую, будто мне принадлежит весь мир.

— Во всяком случае, этот мир не я…

— Но ты в этом мире… Раздевайся, садись, вся ночь еще впереди.

— А где Хаббаба?

— Я уговорила его пойти на рыбалку.

— Уговорила или заставила?

— Какая разница… Когда жена охотится, муж не должен болтаться без дела.

— А за кем, интересно спросить, ты охотишься?

Она метнула многозначительный взгляд на него.

— За большим окунем, а может, за кефалью, кто знает…

Ответ был настолько откровенным, что мог исходить только от женщины, для которой подобные разговоры не в новинку. Он не против откровенности, совсем нет, но она его провоцирует. «Эта женщина, — подумал он, — опытнее, чем я предполагал. Притворялась скромной, а на самом деле похотлива, как рыба весной. Она долго терпела, теперь хочет наверстать упущенное. Прямо съесть меня готова. Ну что ж, посмотрим…»

— Не гляди на меня так… А заодно запомни: смелость на реке — это не смелость в постели.

— А по-моему, это одно и то же.

— Ты знаешь, что это неверно. Женщина не река, она сильнее реки…

— Я заранее даю тебе орден…

— Сколько же орденов ты раздала за свою жизнь?

— Не много. Мой орден заслужить не так-то просто. Его достоин только настоящий наездник…

— А я всего лишь пеший…

Он поцеловал ее, ему понравился аромат ее губ. Обвил руками ее талию, сжал ее в объятиях. Со всей силой. Она освободилась, он снова обнял ее, руки его переплелись на ее спине, сжал еще сильнее, поднял вверх. Она хрипло ахнула, расслабилась на его груди, прижалась губами к его губам в страстном поцелуе, диком, долгом-предолгом…

Потом они выпили… Не раз она говорила: «Если хочешь подчинить непокорную женщину, налей ей немного вина». Поэтому в предыдущие встречи с Салехом она воздерживалась от выпивки.