Степан Сергеич - Азольский Анатолий - Страница 21

— Яша, хозяин пришел. Скоро нам станет легче. Такого проходимца я еще не встречал, в институтах их теперь, что ли, готовят… Все знает, все тонкости, тот еще тип, с ним мы не пропадем, прогрессивку каждый месяц получать будем, на баб не падкий, выпить, видно, не дурак, кажется, нам повезло.

Яков Иванович, вдрызг разругавшийся со всеми мастерами первого цеха, протянул с облегчением:

— Пора уж…

25

Виктор Антонович Баянников сам привел нового регулировщика в цех и сказал Сорину:

— Валентин, это Александр Петров… Расскажи ему, чем вы здесь занимаетесь.

Сорин снял со стола ноги, Крамарев улыбнулся с детской приветливостью, а третий регулировщик, Фомин, воровато выглянул из своего угла и вновь скрылся.

Новичок, чем-то смущенный, был в драном свитере, только что полученный халат держал на сгибе руки, старался ни на кого не смотреть. Ему отвели место у крайнего окна.

— Чепухой занимаемся, — объяснил ему Сорин. — Как знаешь, есть четыре типа ядерных излучений: альфа, бета, гамма и нейтронное. Институт разрабатывает, а цех делает приборы для их обнаружения и измерения индикаторы, дозиметры, радиометры… Все они в сыром виде идут к нам, в регулировку, иначе — настройку… Ну, и попутно — усилители разные, рентгенометры. Понял?.. Как у тебя с образованием?

— Кое-что наскребется…

— Где до нас работал?

— Где придется… Выбор богатый.

До обеда Петров не работал. Получил приборы для настройки, монтажный инструмент. Сидел у своего окна с паяльником, прислушивался к разговорам.

Потом Сорин поставил перед ним блок.

— Усилитель, «Эвкалипт» называется, для врачей. Усиливает шум сердца.

Постарайся к вечеру сдать в ОТК.

— Ага, — сказал Петров и развернул принципиальную схему. Сорин стоял рядом до тех пор, пока не убедился, что новичок работает вполне квалифицированно.

26

Только далекий от производства человек мог решить, что все в регулировке совершаемое и концом месяца обозначенное плод чьего-то злого умысла или результат нерасчетливости, халатности.

Четверо регулировщиков предавались — каждый по-своему — краткому и вынужденному безделью. Их квалификация вне подозрений, они согласны работать днем и ночью, в конце и начале месяца, и, значит, не их вина, если три оставшиеся «Эвкалипта» не поддаются настройке. Ни угрозы, ни взывания к совести не пугали регулировщиков. Сорин курил. Во всем подражавший ему Крамарев на этот раз почитывал скромно журнальчик, потому что за спиной его сидел директор. Фомин спрятался в углу, он не любил попадаться начальству на глаза, он вообще не любил начальства, которое, по его мнению, жило глупо: могло на большие деньги пить круглые сутки, но не пило, обладало поэтому особым нюхом, чуяло запашок издалека.

Четвертый, Петров, размеренно шагал по комнате от окна к окну и негромко насвистывал мелодию — набор звуков, выражавших что-то бесконечно удаленное от того, что совершалось в регулировке. Мелодия шла на фоне пронзительного стрекотания самодельного гамма-индикатора. Настроил его Сорин очень тонко, и индикатор срывался на визг от лучей солнца. Сейчас оно уже зашло за дома, но «светил» институтский корпус.

Три широкополосных усилителя, окрещенных «Эвкалиптами», не поддавались регулировке, до конца месяца оставалось шесть часов, но в комнате говорили не об этом. Разработчик усилителей Дима Синников рассказывал своему однокурснику Игумнову о недавней женитьбе. Его начальник, вернее начальница, часто поправляя гребень в пышных волосах, объясняла директору причину рекламаций из Индии на заводские альфа-радиометры. Хлорвиниловая оплетка монтажных проводов понравилась тамошним муравьям, и они с удовольствием едят ее. К объяснениям прислушивался Светланов, начальник ОТК, по привычке переводя в уме дамскую дребедень на язык науки, преобразовывая эту болтовню в рецепты пропитки монтажа, в поиски нужных химикалиев. В сторонке безмолвно скучали те, кому положено в последние дни месяца позже всех уходить с работы, — оба мастера, заведующий складом готовой продукции, начальник бюро цехового контроля (БЦК), монтажник — этот для срочной переделки «Эвкалиптов», если потребуется.

— Петров! Ты прекратишь этот свист?

Голос директора тих и невыразителен. Как опытный военачальник, он, Труфанов, знает, что нервировать подчиненных накануне решительного сражения не следует. Петров, продолжая высвистывать, дошел до окна, выглянул, свист пропал в уличных шумах. Спугнутый директором Крамарев засуетился, включил «Эвкалипт», отошел к Сорину, позволяя всем смотреть на строптивый усилитель.

Низко загудел трансформатор, рыкнул и замер электромеханический счетчик импульсов, лампы нагревались… Вдруг счетчик завыл, черная стрелка равномерно и быстро забегала по циферблату. Крамарев щелкнул тумблером, выключая усилитель: все осталось прежним, усилитель самовозбуждался, «генерил». Точно так же взревел и второй усилитель, точно так же продолжал свирепеть и третий — его Крамарев не выключил. Под эту безрадостную музыку говорить о муравьишках невозможно, впору самому кричать на одной ноте с усилителем. Синников затряс головою, отказываясь этому верить. Игумнов еще утром указал ему на ошибку, на дефект во всех пятидесяти смонтированных «Эвкалиптах»: схема рассчитана неверно, усилители висят на грани провала в генерацию. Синников, снисходительно помолчав, выразился тогда примерно так:

«Я, дорогой Витя, сижу на этом деле, знаю, следовательно, его, а ты если уж занялся железками да искоренением пьянства в цехе, так и бей в этом разрезе, ко мне не лезь…»

Петров — небритый, в халате на драном свитере — пересек комнату, взял что-то у Сорина, приблизился к ноющему усилителю и, как кинжалом, ткнул его отверткою. Усилитель замер, и медленно, с большими интервалами стал отбивать импульсы электромеханический счетчик. Все повернулись к «Эвкалипту». Сорин подошел ко второму усилителю, проделал операцию Петрова, эффект получился тот же. Все вскочили, бросились к «Эвкалиптам». Произошло невероятное: жало отвертки, просунутое в щель между вертикальной лицевой панелью и горизонтальною платой, мгновенно прекращало генерацию. Фокус блистательно удался на третьем усилителе. «Эвкалипты» выключили.

Несколько минут все молчали. Потом Синников многословно предположил, что «эффект отвертки» объясняется разделением ею внутриобъемных емкостей.

Его почти не слушали. Монтажнику и то было ясно, что дело здесь не в мифических емкостях, а в самом примитивном заземлении. Усилитель, что теперь совершенно ясно, разработан был неверно, все пятьдесят «Эвкалиптов» когда-нибудь загенерируют — и сорок семь принятых ОТК и три пока не принятых.

Труфанов, наименее оживленный из всех, вернулся к своему месту, но не садился, а стоял, давал понять, что самое время кончать с «Эвкалиптами», раз причина генерации найдена. Фомин, как только отхлынуло от усилителей начальство, схватил электродрель и просверлил в лицевых панелях и платах отверстия — для винтов, которые намертво сопрягут металлические поверхности. Начальница пятой лаборатории пошепталась в углу со своим инженером, потом они заполнили документ, называемый карточкой допуска, и подали его Светланову. А тот, заметив карточку допуска и не желая ее признавать, вслушивался в виртуозный свист Петрова и думал, что пора уходить на пенсию… Он знал, что от его подписи на документе зависит месячный, а то и полугодовой план завода, и скосил глаза. Так и есть: «Допустить сквозные отверстия…» Причина? Начальница, кандидат наук, умно свалила на конструкторов.

— Эту липу я не подпишу! — Щелчком пальца Светланов сбросил карточку на пол. Потом поднялся, хотел, чтоб его все слышали. — Не подпишу!

Он вышел из регулировки, хлопнув оргстеклянной дверью. Взрыв был неожиданным — Фомин спрятался в угол. Сорин, ввертывавший винты, замер с отверткою в руке.

Труфанов все видел и все слышал, но ничего не изменилось в его полусонном лице, в выжидательной позе. Отвечая на взгляд Сорина наклоном головы, он приказал ввертывать дальше, протянул руку, пошевелил пальцами и ему подали карточку допуска. Потом он величественно покинул регулировку и прошел за стеклом в комнату начальника БЦК.