Артёмка (сборник) - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 11

Напротив сидел мужик с черной бородой, к которой пристали соломинки, и курил махорку. Сизый дым стлался по вагону, попадал Артемке в горло и перехватывал дыхание. Артемка пересел подальше, прислонился в уголке спиной к стене и задремал. И, пока ехал, ему все мерещилась паровая молотилка, которая чадила ржавым дымом и быстро-быстро тараторила.

Когда Артемка открыл глаза, в вагоне уже никого не было. За окном бежали люди. За плечами у них были мешки. Носильщики в белых фартуках с медными бляхами везли тележки, и кто-то громко кричал:

– Квасу холодного, квасу!

Артемка вышел из вагона. Прямо перед ним стоял человек в красной рубашке, с большим графином в руке. В графине плавали кружочки лимона и лед. Артемка жадно выпил большую кружку и через рельсы побежал к зданию вокзала.

В огромном зале люди сидели, спали на скамьях, на чемоданах и даже на полу. Носильщики куда-то спешили и перелезали прямо через спящих.

Артемка спросил у одного, у другого, где можно достать парчи на туфли, но в ответ люди только пожимали плечами или совсем ничего не отвечали.

На площади Артемка увидел маленькие желто-красные вагончики. Они подкатывались сами. без паровоза, и, забрав людей, исчезали за поворотом. Артемка тоже сел в вагончик и скоро увидел по обеим сторонам улицы разные вывески. Тогда Артемка вышел из вагона и начал ходить по магазинам и спрашивать парчу на туфли.

Наконец в одном магазине, где продавались иконы и свечи, ему показали материю, расшитую золотыми нитками, но при этом сказали, что из нее делают не туфли, а ризы. Артемка только усмехнулся. Он отмерил парчу пальцами, сколько требовалось, и сказал, чтоб ему отрезали ее и завернули.

Потом уже без труда нашел магазин кожевенных товаров и там купил кусок тонкой и мягкой, как масло, шагрени.

На вокзал Артемка возвращался пешком. Его томила жажда, во рту все пересохло, и он останавливался чуть ли не у каждой квасной будки.

По пути попался галантерейный магазин. Артемка опять остановился и долго рассматривал через зеркальное стекло витрины коричневые и черные бумажники. Он развернул шагрень и сравнил ее с кожей бумажников. Сравнил и, хоть сильно болела голова, улыбнулся: нет, его бумажник будет куда лучше; такого бумажника Пепс нигде не найдет, даже в Москве.

Вот наконец и вокзал. Народу как будто стало еще больше. И куда они все едут? С мешками, с сундуками, с детьми… От гама и детского плача голова еще сильнее заболела. К тому же сказали, что поезд отправляется только ночью. До ночи еще часов шесть, не меньше.

Артемка поискал себе местечко, но все было занято. А стоять уже было не под силу. И тут он увидел, что из-под скамейки вылезает кудлатый и оборванный мальчишка. Артемка присел и заглянул вниз. Там было пусто и, как показалось ему, даже уютно. Артемка отвел чьи-то свисавшие ноги и залез под скамейку. Он засунул покупки под рубаху и, прижимая их к груди одной рукой, другую подложил себе под голову. Он думал, что полежит немного и голова перестанет болеть. Только не надо спать, чтобы не пропустить поезд. Да и обокрасть могут в два счета – в Ростове жуликов хватит. Но едва он закрыл глаза, как увидел мужика с соломой в бороде. Мужик наклонился и задышал Артемке в лицо. «Уйди, – сказал Артемка, – мне жарко, уйди!» Мужик откинулся и что-то сердито проговорил, а потом вложил два пальца в рот и страшно, по-разбойничьи засвистел. Артемка испугался, мужик захохотал, вскочил на бело-розовую свинью и умчался, болтая ногами. Потом долго ничего не было, только кто-то тоненько, как комарик, плакал над самым ухом. А потом пришел сосед Петрович и принялся тормошить Артемку за плечи. Артемке не хотелось вставать, и он замычал, чтобы тот его не трогал. Скамейка затряслась, под нею застучали колеса, и она куда-то поехала…

Когда Артемка открыл глаза, то сначала ничего не понял: везде стояли кровати, а в кроватях лежали бледные, покрытые простынями люди. Одни спали, другие смотрели в потолок, а иные скрипели зубами и что-то бормотали, не раскрывая глаз. На соседней кровати лежал черноголовый парень с красным, как после бани, лицом. Глаза у него были закрыты, но он безостановочно кричал:

– Папаша, держитесь за гриву! Папаша, держитесь за гриву!

Сам Артемка тоже лежал на кровати, и на нем была такая же ночная сорочка, как у всех.

«Как же я попал сюда? – подумал он. – Не иначе, это больница».

Потом вспомнил, что лежал на вокзале под лавкой, и в испуге зашарил руками по кровати. К нему подошла женщина в белом заношенном халате, взяла его за плечи и положила на подушку.

– Тетенька, – сказал Артемка жалобно, – а где ж парча?

Женщина усмехнулась и покачала головой.

– Парча! – сказала она шепотом. – Придет же в голову такое!

Тогда Артемка закрыл лицо руками и заплакал. Женщина наклонилась, отняла руки и посмотрела в мокрое от слез лицо.

– Да ты, никак, очнулся? – удивилась она.

– Очнулся, тетенька, – сказал Артемка всхлипывая.

– Так чего ж ты плачешь? Очнулся – значит, жить будешь.

– У меня, тетенька, парча пропала… Тут вот, под рубахой была. Парча и шагрень…

– Ишь ты! – сказала женщина. – А я думала, что ты бредишь. Ну, не плачь, может, она и не пропала. Вот придет кастелянша, мы ее и расспросим.

– Расспросите, тетенька, – попросил Артемка. – Я вам за то штиблеты починю или еще что…

– А ну тебя! – засмеялась женщина. – Тебе и говорить-то, по правилам, не полагается, а тоже туда: «Починю!»

Утром пришла кастелянша и принесла парчу и шагрень.

Обрадованный Артемка спрятал сверток под матрац.

Через несколько дней его выписали.

Дед Шишка чуть не забыл!

Худой и бледный приехал Артемка в свой город. Он сильно ослабел и раз десять отдыхал, пока добрался до будки. А тут еще ключ пропал – наверно, под скамейкой остался. Пришлось соседа Петровича звать, чтобы вместе замок отбить.

– Где ж это тебя носило? – спросил Петрович. – Лица на тебе нету.

– А вы не знаете? – усмехнулся Артемка. – Ведь вы же меня в Ростове за плечи трясли.

Петрович посмотрел, покачал головой и, ничего не сказав, ушел. Артемка лег на скамейку и заснул. Спал он до самого вечера. А перед тем как проснуться, видел сон. Очень приятный сон. Будто идет он по набережной, а рядом с ним Ляся, а на Лясе парчовые туфли. И Пепс тут же, с другого боку идет. Идет и совсем правильно – даже удивительно, как правильно! – говорит: «Вот приеду в Москву и пришлю тебе письмо. А ты садись тогда в поезд и кати в Москву. И будем, брат, мы жить вместе. И учиться будем вместе». А Ляся все на туфли смотрит. А как услышала, что сказал Пепс, то тоже сказала:

«Видно, и мне надо ехать с вами, а то как бы Артемка без меня не заболел». И засмеялась. И тут все засмеялись и побежали к зеленой будке квас пить.

Проснувшись, Артемка зажег лампу и наскоро привел себя в порядок: умылся, пригладил волосы, почистился. Потом отрезал от газеты ленточку, чтоб было чем снять с Лясиной ноги мерку, и пошел к цирку.

Он шел и думал, что вот сейчас увидит Пепса. Пепс засмеется и, как маленького, схватит его на руки и подбросит вверх. А потом будет качать курчавой головой и ужасаться, слушая, в какой переплет попал Артемка в Ростове. А потом прибежит Ляся и тоже будет ужасаться. А может, Ляся уже кончила свой номер и ушла? Нет, не может быть: она всегда ждет Кубышку, а Кубышка выступает последним номером. Эх, жалко, денег не осталось, а то бы купить белую булку, колбасы и помидоров да у деда в комнате и закусить всей компанией! И что это за болезнь была такая, что теперь все есть хочется?..

Артемка повернул за угол и в недоумении остановился:

«Что такое? Не туда я попал, что ли?»

Обычно здесь, при повороте, в глаза падал яркий свет от фонарей, а теперь впереди была темнота. Но ведь это та самая площадь; посреди нее, заслоняя звездное небо, темнеет округлая громада цирка. Почему же так темно и пусто? Ни фонарей, ни лотков с леденцами и рахат-лукумом, ни мальчишек, что всегда здесь снуют, кричат и пересвистываются.