Это знал только Бог - Соболева Лариса Павловна - Страница 25

11

За ночь страхи Далилы уменьшились, но кто придумал зеркала? Увидела себя в зеркале и вконец расстроилась: скула опухла, нижняя губа разбита, глаз кровавый. Одно дело синяк на заднице – его никто не видит, а лицо – это афиша человека. В общем, вид законченной алкоголички, которую колошматили собутыльники.

– Лучше б он меня убил, – стонала Далила.

День она провела в номере, делая примочки, а в сумерках, чтобы не так видны были увечья, Игорь отвез ее в больницу. Он же купил очки с затемненными стеклами, да разве они скроют этот кошмар? Зять ждал тещу возле входа, Далила его расцеловала, словно он родной и ненаглядный, а Серафим начал с бестактности:

– Кто вас побил?

– Почему обязательно побил? – громко возмутилась теща, входя в больницу. – Как синяк, так только от кулака? В аварию попала.

– Вы после больницы к нам поедете?

– Нет, – замялась она. Впрочем, почему ее должно смущать присутствие Игоря? Она свободная, наличие мужчины в ее жизни естественно и никого не касается. – Мы остановились в гостинице. Серафим, у меня просьба: не говори Миле, что я приехала с Игорем.

– Не скажу. А вы пообещайте, что сегодня же поедете к нам на ужин, моя мать ждет вас.

– С такой ро… с таким лицом?

– Что в этом страшного? – он недоуменно взглянул на нее, остановившись у двери палаты. – Мама не ханжа, кстати, авария со всяким может случиться. Вот палата Милы, она лежит в одноместной.

– Можно я с дочерью наедине побуду?

– Конечно. Я подожду здесь.

Мила встретила мать спокойно, точнее, вяло, впрочем, она не эмоциональна. В отличие от родительницы, дочь удивительно закрытая девочка, в папочку. Далила выуживала из сумки апельсины, бананы, шоколад, курицу (купленную в буфете гостиницы), две банки красной икры для восстановления сил. При этом у нее что-то падало на пол, она поднимала, тут же роняя другое, в общем, суету мать привнесла дикую.

– Да сядь ты, ради бога, – сказала Мила. – Потом разберусь с продуктами. Скажи, с кем ты подралась?

Как интересно заданы вопросы на одну и ту же тему. Зять спросил, кто ее побил, Мила решила, что мать обязательно подралась.

– С твоим отцом, – не моргнув глазом, сказала Далила.

– Так я и поверила. А что у тебя с голосом?

– Простудилась.

– Где папа?

Тоже интересно, почему Мила спрашивает о папуле?

– Мы в разводе три года, – напомнила Далила. – Странно, что ты забыла.

– Странно, что ты еще не помирилась с ним. Прожить всю жизнь и… не понимаю. Отец тебя боготворит до сих пор.

И это говорит взрослая женщина! Если б не тяжкие обстоятельства, свидание закончилось бы ссорой.

– Вы с отцом любите меня воспитывать, а я трудно– воспитуемая, – обратила все в шутку Далила. – Как самочувствие?

– Неважно. Хотя физически сносно.

– Мила… – Черт знает, как утешить, когда перед тобой закрыты двери! – Я знаю, как тебе тяжело… И не знаю, как помочь.

– Да никак.

Ни слез, ни жалоб. А надо выплакаться, выговориться, потому что со слезами часть боли выходит, но дочь другого склада, эта черта у нее не от отца, но и не от матери. Нажимать на нее, как это умеет Далила, мол, ты ничего не исправишь, возьми себя в руки, – сейчас недопустимо, должно пройти время. В сущности, Мила держит себя в руках, а Далила первый раз очутилась в положении, когда все слова кажутся пустыми.

– Я могу побыть здесь, – только и предложила она. – Буду приходить каждый день… до вечера сидеть у тебя.

– Мама, ты ведь работаешь, а я не лежачая больная, мне уход не нужен. Меня обещали скоро выписать.

– Тебе не нужна моральная поддержка?

– Поддержка есть, Серафим почти все время проводит у меня. Поезжай домой и подлечи синяки. Не волнуйся, я в норме, правда.

Не получилось разговора по душам, собственно, другого Далила и не ждала. И подумала, что Мила не хочет находиться на глазах у кого бы то ни было, сейчас ей необходимо наедине с собой пережить горе. Наверное, так бы поступила и Далила, поэтому она вскоре попрощалась с дочерью, пообещав приехать позже.

Мать сменил муж. Он сел на край кровати, взял руки Милы в свои ладони, наклонился к ней, уткнувшись в плечо, и просидел молча до самого ухода. Именно молчаливое участие ей было необходимо, к тому же участие мужа. Конечно, они обменялись несколькими фразами, но и без них Мила чувствовала его понимание и любовь.

Когда он ушел, она достала из тумбочки баночку с водой, где растворила таблетки, проверила, поболтав банку, не осталось ли кусочков. Мила знала, что врачи будут отрицать факт подмены ребенка, но у нее есть способ все выяснить. Шприцем она набрала раствор, воткнула иглу сверху пакета с соком, выпустила туда снотворное. Операцию повторила несколько раз, по дозе досталось и двум апельсинам, потом терпеливо ждала, когда наступит отбой. Первая попытка была вчера, да ничего не вышло, есть сегодняшняя ночь и завтрашняя. Получится.

Поглаживая руль, Игорь косился на мрачную Далилу.

– Чего пригорюнилась? – толкнул он ее локтем.

– Ай, – отмахнулась Далила, мол, не спрашивай.

– С Милой плохо?

– Со мной. – И Далилу понесло: – Представляешь, дочь разговаривала со мной, как с чужой! Не поговорила ни о ребенке, ни о своих переживаниях, ни о самочувствии… И долбит про своего папочку, долбит. Я что, не имею права жить, как мне нравится?

– Имеешь, имеешь…

– Почему я должна всем угождать? – разошлась она, размахивая руками. – На протяжении многих лет я только и делала, что угождала им. Главное, ничего от них не требую, а от меня…

– Притормози, зять идет.

Серафим открыл дверцу и наклонился:

– Поезжайте за мной, это недалеко.

Недалеко! Час ехали. К тому же это было время, когда все мчатся с работы домой, выпучив глаза, правила не соблюдают ни водители, ни пешеходы.

– Я давно заметила: в крупных городах надо уметь летать, – ворчала Далила. – Ну, смотри, куда она несется! Ненормальная.

Ненормальная проскочила перед носом автомобиля и еще вслед что-то кричала. Игорь согласился:

– Да, народ здесь как взбесился. Серафим сворачивает во двор, кажется, приехали. Далила, улыбнись.

– Разве что только тебе, – улыбка получилась кривая. – Не переживай, я умею держаться.

И правда, через несколько минут Далилу было не узнать: она шумно встретилась с Терезой, расцеловала ее, забросала комплиментами, восторгалась домом и накрытым столом. Вообще-то мать Серафима живет отдельно, и это правильно – нечего молодой семье мешать. Сейчас временно она с сыном, опекает его, хотя Далила не понимала, зачем опекать тридцатилетнего мужчину. Ни слова о постигшем несчастье в первый час не произнес никто, пока Тереза, подняв очередной бокал, не обмолвилась:

– Все как прежде, только наши ожидания… Не могу!

Она встала, отошла к окну, пряча слезы.

– Мамуль, не надо, – пробубнил Серафим, нахмурившись.

– Ну, почему же? – в гнетущей тишине произнесла Далила. – Когда на душе кошки скребут, не стоит притворяться, что их там нет. Миле хуже, чем нам, а сделать мы ничего не можем.

– Извините, – повернулась Тереза, вернулась за стол. – Вы надолго, Далила?

– Завтра едем домой, на работу пора.

– А я надеялась, вы растормошите Милу, приободрите, – сказала Тереза с нотками огорчения в голосе.

– Что-то не так? – насторожилась Далила. – Мила меня домой отправляет, говорит, с ней все нормально.

– Кроме…

– Мамуль, это лишнее, – с укором произнес Серафим.

– Да что такое? – заелозила на стуле Далила. – Говорите же, что тут еще случилось?

– Да так… – буркнула Тереза, но, взглянув на обеспокоенную мать невестки, рассказала, стараясь не пугать ее, не замечая мимики сына: – Да, меня беспокоит Мила, она немного… заговаривается.

– Заговаривается? – вытаращилась Далила. – Я не заметила.

– Дело в том… – продолжила Тереза, отвратительно хрустя фалангами пальцев. – Она утверждает, будто умерший ребенок не ее. Вам она говорила это?