Гиблое место - Рибенек Александр Вадимович - Страница 63

— Нет, сынок, — отец Алексей покачал головой. — Эта вера — от гордыни. Советские люди верят во всеобщее счастье для всех людей, независимо от их расы и национальной принадлежности. Немцы ищут счастья только для себя…

— Да, отец, — Эрих низко опустил голову. — Я это понял, но слишком поздно! Русские побеждают, и немецкой нации суждено погибнуть, платя за свои ошибки высокую цену! Слишком много Зла принесли они в мир…

— Нет, сынок, немецкая нация не погибнет. Наказание ожидает лишь непосредственно тех, кто виновен в преступлениях против человечества. Сменится власть или даже строй, а простой народ как жил, так и будет жить.

— А я, отец? Как буду жить я?

— Господь говорил, что каждый раскаявшийся грешник будет прощен. Никогда не поздно встать на путь Добра.

— Что я должен делать? Подскажи, отец! — Эрих поднял на священника глаза, полные мольбы. — Я не хочу больше разрываться на части, не зная, где путь Зла, а где — Добра!

Отец Алексей ласково улыбнулся ему.

— Это может подсказать тебе только твое сердце. Смотри только, больше не ошибайся!

— Смогу ли я? Смогу ли я распознать истинный Путь, смогу ли исправить содеянное? Смогу ли компенсировать тот вред, который нанес этим людям своими действиями?

Священник покачал головой.

— Насчет Пути я тебе уже сказал. Насчет исправления… Тебе не вернуть погибших в этой войне людей, а заново прожить жизнь никому не дано. Но своими последующими действиями ты можешь попытаться хоть частично нейтрализовать Зло, не давая ему распространяться по Земле. У тебя есть много путей для достижения этой цели. Выбирай сам, но смотри, не ошибись! Больше тебе нельзя допускать ошибок!

— Я постараюсь, отец! — наконец-то улыбнулся Эрих, у которого от этой беседы наконец-то свалился камень с души, который долгое время тяготил его, не давая спать спокойно. — Воистину, Господь направил тебя, чтобы помочь мне окончательно разобраться в самом себе!

— Может, и Господь… К сожалению, сынок, нам запрещено вмешиваться в дела людские. Я благодарен той Силе, которая вытащила меня в этот мир и дала возможность поговорить с тобой. Душа болела, когда я видел твои мучения, а сам ничем не мог помочь тебе. Хотя, видит Бог, я пытался…

— Я знаю, — кивнул головой Эрих. — Очень часто я видел тебя в своих снах, когда делал что-нибудь не так. Спасибо тебе за все!

— Не благодари, сынок, не надо! — священник предостерегающе поднял руку. — Я всего лишь посредник. Тебе решать, что делать и как. У тебя осталось совсем мало времени, чтобы разобраться в себе и суметь принять правильное решение. И это будет твое решение, не мое!

— Все равно спасибо! Без тебя мне было бы трудно разобраться в себе самом!

Отец Алексей не ответил ему на этот раз, прислушиваясь к чему-то.

— Мне пора, сынок, — наконец, сказал он. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты все правильно понял. Хотелось сказать многое, а не сказал и сотой доли. Прощай!

— Побудь еще маленько со мной! — взмолился Эрих. — Не исчезай!

— Не могу, — отрицательно покачал головой священник, глядя на него взглядом, полным печали. — Мне пора уходить!

Только что он стоял перед ним, а теперь на этом месте была пустота. Исчез, растворился в ночном воздухе «гиблого места». Эрих опустился на колени. Глухая, безысходная тоска наполняла все его существо. Первый и последний раз в этой жизни он видел и разговаривал с человеком, который, несмотря на прошедшие годы, остался самым любимым, самым дорогим и самым близким ему. Ближе и дороже, чем родной отец…

Эрих поднял голову к черному небу и завыл. Завыл страшно, словно волк на Луну. Впрочем, он давно уже стал волком. Волком-одиночкой в чужом для него мире. Уйдя из одного, он так и не смог стать частью другого. Впитав в себя русский дух, полюбив эту страну, Эрих так и не стал истинным арийцем, как того ему хотелось изначально. Для немцев он был, конечно же, немцем, но сам себя майор абвера не ощущал ни тем, ни другим. Ни немцем, ни русским… Так, что-то среднее…

Три человека в эсэсовской форме с автоматами стремительно выбежали из здания штаб-квартиры РСХА и сели в черный «Опель». При виде их Эрих почувствовал, как откуда-то из глубины сознания всплывает, стремительно нарастая, тревога. Опасность угрожала не ему лично, а кому-то другому, но от осознания этого чувство не притупилось, а, наоборот, усилилось.

— Куда? — коротко осведомился водитель.

Эсэсовец с прической и усиками «а-ля Гитлер», севший рядом с ним, назвал адрес в пригороде Берлина. И этот адрес был хорошо известен Эриху. В этом доме жил его отец, Рудольф фон Шредер! Сразу вспомнился виденный им прошлой ночью сон о расстреле человека, которого он тогда узнал, несмотря на то, что тот был избит до неузнаваемости. Но зачем немолодой офицер абвера понадобился эсэсовцам?

— Еще одного заговорщика назвали, — словно отвечая на его немой вопрос, заявил эсэсовец, командовавший, по всей видимости, этой группой.

— Да, прибавилось работенки! — поддакнул водитель, заводя двигатель.

Автомобиль резко рванул с места. А он остался стоять на месте. Все происходившее Эрих видел как бы и снаружи машины, и одновременно изнутри. Он был везде и в то же время нигде.

В намерениях эсэсовцев у него не было сомнений. Надо было предупредить отца, но как? Он не мог сойти с места! Было темно, фонари не горели, свет не пробивался из-за светомаскировочных штор. Город слишком часто подвергался бомбардировкам вражеской авиации, чтобы пренебрегать подобными мерами предосторожности. И лишь одинокие габаритные огни мчавшейся по улице машины нарушали однообразие темноты.

Словно в подтверждение его мыслям над городом зазвучала сирена, а вскоре и в небе послышался звук летящих бомбардировщиков. «Американцы», — автоматически отметил он про себя. В небе заметались лучи прожекторов, ловя в перекрестия самолеты противника, глухо захлопали зенитки.

«Хоть бы бомба попала в этот проклятый автомобиль!» — подумалось ему, но сам он знал, что надежда столь мизерна, что не стоит даже принимать ее во внимание. Скорее всего, эсэсовцы где-нибудь переждут налет, а потом продолжат свое движение.