Затерявшиеся в тайге - Репин Леонид - Страница 1

Тишина наступила внезапно. Во всяком случае так показалось. Мы остановились, прислушались. И в самом деле, сделалось удивительно тихо. До нас не доносились более звуки, которые мы нет-нет да и слышали раньше с той стороны, где проходила дорога: долгий, натужный рев самосвалов, с тяжелым грузом берущих подъем; быстро возникающий и так же быстро исчезающий треск мотоциклов; крики петухов, изнывающих от безделья в какой-то деревне; лай собак, беззлобно побрехивающих друг на друга; басовитые гудки пароходов, доносившиеся изредка с Енисея. Словно бы напоминали они о себе, пароходы: нет, не кончилось еще наше время...

Все те часы, что мы шли сначала по тракту, потом по бестропной тайге, звуки эти, будто волны, толкали нас в спину. И мы спешили подальше уйти от них, чтобы еще засветло успеть выбрать место для ночлега.

И вот стало тихо. Все эти звуки, обычно не замечаемые, когда живешь рядом с ними, теперь словно бы иссякли, растворились в тайге. И она подала свой собственный голос.

Легкий ветер набежал на кроны высоких берез, прошелестел что-то и тут же унесся куда-то... Грузный шмель, отяжелевший за лето, прозудел деловито и погрузился в голубой бокал колокольчика— и цветок дрогнул, склонился к земле... Дятел-трудяга выколачивал хлеб свой насущный упорно, сосредоточенно, прерываясь лишь на короткое время... Вдалеке прокричала какая-то одинокая птица, так и не показавшись нам на глаза... Наверное, были и иные звуки, но мы еще не умели их распознавать.

Со всех сторон нас окружала чащоба, но вовсе не мрачная, хотя небо и было затянуто тучами. Не сразу я понял, что это березы добавляли света чащобе, рассекая белыми стволами оседающий сумрак. Каким бы унылым сделался лес, не будь этих берез... Мы постояли немного, с наслаждением впитывая загустевший аромат тишины, сдобренный запахом пропитанной влагой земли, свежей травы, не потерявшей цвета и соков даже сейчас, на самой грани лета и осени. А потом, ощутив как-то сразу усталость в ногах, опустились на землю, выстланную густым мягким мохом. Взмокшая от пота рубашка тут же холодным пластырем прилипла к спине.

Я посмотрел на товарищей. Оба молчали Толя жевал длинный стебель травинки, Алексей рассеянно глядел куда-то мимо деревьев, что нас обступили. Я подумал о том, что, наверное, никто из всех нас троих еще не воспринимает всерьез то, что случилось Мне самому почему то показалось: вот походим еще немного по лесу, вернемся и с удовольствием уляжемся спать на мягких теплых постелях Разумеется, перекусив перед этим как следует. Я подумал об этом как о вполне вероятном, хотя и знал, что спать сегодня мы будем на голой земле, а ужином нам послужит тот недоеденный бутерброд, который приятно топорщит карман моей куртки. Впрочем, возможно, и у ребят что-нибудь завалялось от завтрака. Целый день мы в пути, скоро вечер, а есть, как ни странно, совсем не хотелось.

Сидеть на мягкой подстилке из мха было приятно. Усталость потихоньку стекала — словно бы сочилась, уходила сквозь землю, а вместо нее подступала волна расслабленности, навевавшая безвольные мысли; а зачем сегодня дальше идти? Вполне можно и здесь остаться... Тут хорошо... А дальше неизвестно, что будет. Никто нас не гонит в конце-то концов... Но нет. Надо идти. Мы еще недалеко ушли от дороги. При желании без труда могли бы вернуться.

Мы встали и снова пошли. Обходили стволы упавших старых деревьев, продирались сквозь чащу молодого осинника, и сухая, невесомая сеть паутины ложилась на наши лица, неприятная, клейкая. Говорят, когда много паутины в лесу, лето обязательно будет долгим и жарким. Что-то не особенно верилось: от земли уже сейчас веяло холодом осени.

Часа через два, когда перед нами открылась небольшая поляна, а на кустах, ее обрамляющих, повисли неподвижные клочья тумана, мы остановились и решили готовить ночлег. Все. Хватит для первого дня. Через полчаса уже совершенно стемнеет. А нам еще надо запасти дров для костра, устроить хоть какое-то ложе. Однако, прежде чем взяться за дело, мне захотелось проверить себя и товарищей, насколько хорошо мы смогли бы сейчас сориентироваться. Поэтому я спросил Алексея и Толю: «Ну, кто покажет, в какой стороне Енисей?» Оба, как будто только и ждали вопроса, дружно вытянули руки в разные стороны. Я постоял в нерешительности, еще не зная, кому из них отдать предпочтение: мне-то казалось, что река и вовсе в другой стороне.

Столь дружное разногласие меня обнадежило, поскольку говорило о том, что главную задачу первого дня можно считать с успехом решенной: мы заблудились. И заблудились как будто надежно. Потому что, если бы возникла необходимость срочно вернуться, мы вряд ли смогли бы прийти к единому мнению в споре о том, куда нужно двигаться, чтобы выйти из леса.

Но сегодня больше не надо было идти. Мы собрали целую гору валежника, Алексей достал спички — единственный коробок, который у нас был с собой и вдобавок наполовину пустой, и мы запалили костер. Потом с наслаждением уселись на влажную траву. И тут моя рука, случайно конечно, наткнулась на приятную карманную выпуклость. "Перекусить?»—спросил я товарищей в твердой уверенности, что уговаривать их не придется. Они тоже обследовали свои карманы и извлекли все съестное, что в них обнаружилось. На клочке газеты появились наши припасы — остатки чересчур обильного завтрака в буфете гостиницы: надкусанный бутерброд с кусочком подсохшего сыра (утром его доесть не было сил), один огурец, две маленькие дольки чеснока и два небольших круглых печеньица. Все это мы добросовестно разделили на три равные части и съели, изо всех сил делая вид, что каждому из нас предостаточно, что, предложи нам в этот момент цыплят «табака», мы бы еще подумали, стоит ли на ночь набивать ими желудок.

Потом Алексей с видом человека безмерно довольного жизнью закурил — затянулся, как после сытного ужина в ресторане. Мы с Толей собрали еще валежника, поскольку наш огромный запас почему-то уж очень быстро уменьшился, хотя огонь был небольшим и ветви не слишком сильно горели.

Стемнело. В пяти шагах от костра невозможно что-нибудь различить—сплошная темень подкралась с разных сторон. Одиноко и неуютно... Слабый свет от костра едва освещал наши лица. Молчали — говорить не хотелось. Неожиданно для себя самого я подумал: «И зачем только ты ввязался в эту историю... Сидел бы дома сейчас, читал бы какую-нибудь хорошую книгу, попивая горячий чай с молоком... Так нет — потащился бог знает куда... Сам захотел. Вот и получай: спи теперь на голой, холодной земле...» Не знаю, о чем думали в этот момент Толя и Леша, но допускаю — есть тому основания, — что их обуревали приблизительно такие же мысли.