Тезей - Проталин Валентин - Страница 38

Надо запросить в Дельфах оракул на плавание к амазонкам, решил Тезей.

Оракул прибыл к концу аттической зимы. Он гласил:

Там, где тебя неизбывная скорбь одолеет,

Там, где в пустыню уныние мир для тебя обратит,

Город, Тезей, заложи молодой и оставь его людям.

Вот и ломай голову, о чем этот оракул. По крайней мере, плавание к амазонкам он, пожалуй, одобряет. Ведь не в Афинах же основывать новый город. Афины основаны до Тезея.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Первая глава

Есть ли для бессмертных что-нибудь тайное? Скрытое от них. Или хорошо забытое. Может, забывать - одно из божественных благ. Представьте, что вы бессмертный. Вечность расстилается за вашей спиною. И вечность же простирается впереди. Ужас, кошмар.

Хаос, из которого, говорят, все произошло, - куда пригляднее, приятнее: в нем и богам не разобраться - то есть можно отдыхать.

Может, из Хаоса все просто вываливалось. Вывалилось, оправилось и давай действовать. Совершать акты творения. Позднее это назовут началом эволюции. И добавят себе всяческих забот. Эволюцию-то продолжать надо... Но это - про человечество. А боги? Они из эволюции выпадают. Ну, не в осадок, конечно... Осадком, приземлившись, становится эта самая эволюция. Боги же, насовершав всякого и всяческого заглавного, надзирают сверху, а вечность тянется, а ты все тот же самый, бессмертный.

Это люди меняются в течение жизни. Каждый может в разные моменты себе сказать: я - другой, другой, другой... И все про себя помнит. Ну, что-то там запамятовал, несущественное. И пусть за пределами обоих концов твоей жизни (один из них называется начало) тебя нет вовсе. Но начало-то и конец у тебя все-таки есть. Может быть, это даже такая людская удача, и то, что ты несовершенный, и тебе есть, к чему стремиться.

Боги же, к чему им стремиться! Хотя наличествует ведь и всякий настоящий момент. Ох, уж этот настоящий момент. И приходится в момент богам забывать о чем-то существенном, в несущественном с чувством копаясь. В несущественном, которое вроде бы и не для богов, а божественных чувств требует. И чувства порой очень далеко уводят. Наваждение какое-то. И так целую вечность. И всякий раз - как заново чувствуй и чувствуй...

Всемогущий Зевс возлежал на соломе из лучей человеческой славы, приготовясь выслушать донесения Гермеса. Гермес, похоже, был в затруднении (это бог-то) и глядел не на всецаря, а в сторону и еще несколько выше, упираясь своим плутоватым взором в нижнюю часть высокого свода отцовских чертогов.

- Чего уставился в потолок? - спросил Зевс лениво. - Там ничего не написано.

- Да и писать-то о таком не следует, - вздохнул Гермес.

- Что ты имеешь в виду? - все еще благодушествовал всецарь.

- Я имею в виду Ксуфа.

- Какого еще Ксуфа?

- Того самого.

Дальше ничего уже объяснять было не надо. Речь шла о Ксуфе, сыне Эллина и Орсеиды, жившем в Афинах еще при царе Эрехтее и женатом на его дочери Креусе. В Аттику Ксуф сбежал из Фессалии, где братья объявили об участии его в какой-то краже. Из Афин он тоже вынужден был исчезнуть, поскольку, будучи третейским судьей, после смерти Эрехтея объявил царем Кекропа-второго. Такой выбор жителям города очень не понравился, и афинские палконосцы просто прогнали тогда Ксуфа из Аттики.

Все бы ничего (и не ломали бы боги свои бессмертные головы), однако этот дважды беглец исчез вдруг и из владений Аида.

- И дальше? - забеспокоился Зевс, забыв, что он сам теперь, без пояснений Гермеса, мог воссоздать картину случившегося.

- Ксуф опять появился в Афинах.

- И что там поделывает этот хитроумный? Подать сюда беглеца, распорядился Зевс, - пусть порасскажет.

Всегда исполнительный Гермес сейчас даже с места не сдвинулся.

- Ксуф ничего про себя не помнит, - сообщил он.

- Ничего? - удивился Зевс.

- Ничегошеньки... И вообще, он младенец.

- Младенец, - эхом повторил всецарь.

- Младенец, - подтвердил Гермес. - Только что третьего дня родился. И зовут его Ксанфа.

- Как это? - удивился всецарь.

- Он девочка.

- Ты что - сразу не мог мне все это сказать? - недовольно пророкотал Зевс, но думал совершенно о другом. - Как ты считаешь, - произнес он после некоторого молчания, - этот беглец потом опять попадет к Аиду?

- Пожалуй, - повел плечами Гермес, - куда же еще.

- И там опять все позабудет?

- Само собой, - подтвердил посланец богов.

- Ничего не помнит, все забудет, - повторил всецарь. - Тогда оставим это. Что у тебя еще?

- Не у меня, а у богинь, - с облегчением переключился Гермес на другое.

- Чего они хотят, всеимеющие?

- Яблоко, - напомнил всецарю Гермес, - кому ты вручишь яблоко - какой прекраснейшей.

- Нет, - отстранился от своего сына владыка богов и богинь, - пусть разбираются без меня. Сами пусть разбираются. Это не внутрисемейное дело.

- Но богини обращаются к своему всецарю.

- Могут, могут, - проворчал Зевс, - ладно, зови.

Гермес хлопнул в ладоши, и в покоях всецаря появились Арес, Дионис и Аполлон.

- Ну и богини, - прогудел Зевс... - Как тебя зовут? - ехидно обратился он к Аресу.

- Афродита, - ответил Арес.

- А тебя? - повернулся всецарь к Дионису.

- Афина, - представился Дионис.

- А ты, конечно, моя Гера, - всецарь всей своей пятерней ткнул Аполлона.

- Твоя Гера, - подтвердил Аполлон.

- Дело очень тонкое, - пояснил Гермес, - поэтому богини прислали своих представителей.

- И что они будут здесь делать? - поинтересовался всецарь.

- Говорить, - ответил Гермес.

- Охотно послушаем, - неопределенно согласился всецарь, поудобнее устраиваясь на соломе из лучей земной славы.

- Кого великий Зевс взял себе в жены? - вопросил Аполлон торжественно, обращаясь к владыке всего.

- Э-э, - остановил его вселенский владыка, - ты не ко мне обращайся. Вы друг с другом объясняйтесь, раз уж вас прислали ваши... как их там...

- Нанимательницы, - пришел отцу на помощь Гермес.

- Во-во, - одобрил Гермеса всецарь.

- Как же, отче... - сбился Аполлон с торжественной ноты.

- Так же, - передразнил его всецарь, - я же сказал, что буду слушать, а вы объясняйтесь друг с другом.

- Кого великий Зевс взял себе в жены? - еще более торжественно вопросил Аполлон, обращаясь теперь к товарищам по несчастью.

- Сестру свою, - простодушно откликнулся бог войны Арес.

- Да, - поддержал его Дионис, - свою сестру, родную душу... И к тому же свою двойняшку, близнеца.

Следует сказать, что далекие грубые, неотесанные предки нынешних, то есть живущих во времена Тезея, эллинов, при всех достоинствах их простоты и невинности, примитивно полагали, будто богиня земли Гея подсунула небесному владыке Крону камень, завернутый в пеленки, вместо маленького Зевса, и тот этот камень проглотил. Смешно считать древнее божество, могучую стихию столь неразборчивой. Камень, видите ли, от нежного младенца не отличает. Многие же современники Тезея, особенно самые образованные из них, при всех издержках усложнения натуры, вносимых начитанностью и просвещением, были к истине ближе. Они утверждали: не камень, завернутый в пеленки, подсунула Гея Крону, а девочку-младенца, то есть Геру, утаив от него, что разродилась двумя близнецами. Мальчика же - спрятала. Согласитесь, такой сюжет куда более правдоподобен. Хотя, конечно, и во времена Тезея не только, скажем, простодушные биотийцы, но и афинские палконосцы с камнем, проглоченным божеством, никак не желали расставаться. Поэтому-то людям образованным, особенно из молодых, приходилось настаивать: ребенок был.

Почему Гея предпочла сохранить мальчика, а не девочку? Какая тут женская тайна? Может быть, тем самым она вольно или невольно намекала на будущее господство в мире мужчин или просто устанавливала это как факт, или ошиблась все-таки в выборе, сейчас для нас неважно. Сейчас важно то, что речь идет о двух близнецах, мальчике и девочке, Гере и Зевсе.