Искра жизни [перевод Р.Эйвадиса] - Ремарк Эрих Мария - Страница 38

Сирены завывали уже на другой ноте.

— Теперь уже поздно, — сказал Вебер. — В движении они станут еще заметнее.

Он остановился и посмотрел на Нойбауера. Нойбауер заметил это. Он знал: Вебер только и ждет того, чтобы он побежал в укрытие. Хочешь, не хочешь — придется торчать здесь вместе с ним.

— Что за идиотизм!.. — проворчал он сквозь зубы. — Посылать нам этот сброд!.. То хотят, чтобы мы избавлялись от своих собственных, а то вдруг подсовывают целую партию чужих! Не понимаю! Почему бы всю эту ораву сразу не отправить в лагерь смерти?

— Лагеря смерти расположены слишком далеко на востоке.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Нойбауер.

— Слишком далеко на востоке. А дороги и железнодорожные линии теперь нужны для других целей.

Страх вдруг опять сдавил Нойбауеру желудок ледяными лапами.

— А-а. Ну конечно. Для переброски крупных сил на фронт. Мы им еще покажем! — сказал он, чтобы подбодрить себя.

Вебер промолчал. Нойбауер мрачно покосился на него.

— Дайте команду «лечь». Может, так они будут меньше похожи на армейскую часть.

— Слушаюсь. — Вебер лениво сделал несколько шагов вперед. — Ложи-ись!

— Ложи-и-сь! — подхватили команду эсэсовцы.

Шеренги повалились наземь, словно скошенные. Вебер вернулся обратно. Нойбауер собрался было уйти, но что-то в поведении Вебера не нравилось ему. Он остался. «Вот еще одна неблагодарная тварь, — подумал он. — Не успел получить из моих рук орден, как уже опять обнаглел. Тоже мне герой! Что ему терять? Две-три побрякушки на своей дурацкой груди, больше ничего! Наемник несчастный!..»

Тревога оказалась ложной. Вскоре раздались сигналы отбоя. Нойбауер повернулся:

— Как можно меньше света! Заканчивайте поскорее. В темноте все равно ничего не видно. Теми, с кем не успели разобраться, пусть с утра займутся старосты блоков и кто-нибудь из канцелярии.

— Слушаюсь.

Нойбауер постоял еще немного, глядя, как вновь прибывших разводят по баракам. Люди с трудом поднимались на ноги. Многие, измучившись за день, сразу же уснули, как мертвые, и теперь товарищи не могли их добудиться. У других просто не было больше сил еще куда-то идти.

— Мертвых — во двор крематория. Всех, кто без сознания, — брать с собой.

— Слушаюсь.

Колонна была наконец кое-как построена и медленно двинулась вниз, по дороге, ведущей к баракам.

— Бруно! Бруно!

Нойбауер обернулся, как ошпаренный кипятком. Через плац, со стороны ворот, шла его жена. Она была близка к истерике.

— Бруно! Где ты? Что случилось? Ты…

Она увидела его и остановилась. Следом за ней шла Фрейя.

— Что вам здесь нужно? — спросил он сдавленным от злости голосом, стараясь, чтобы его не слышал стоявший поблизости Вебер. — Кто вас сюда пустил?

— Часовой… Он же нас знает! Тебя долго не было, и я подумала, может, с тобой что-нибудь случилось. Все эти люди… — Сельма с удивлением смотрела по сторонам, словно только что проснулась.

— Я же вам велел ждать в моей служебной квартире!.. — продолжал Нойбауер по-прежнему тихо. — Я же вам запретил приходить сюда!..

— Папа, — ответила Фрейя, — мама страшно испугалась. Эта огромная сирена, так близко от…

В эту минуту колонна повернула на главную дорожку и пошла мимо них, совсем рядом.

— Что это?.. — прошептала Сельма.

— Это? Ничего! Новая партия заключенных, которые только сегодня прибыли.

— Но…

— Никаких «но»! Вам здесь не место! Уходите! — Нойбауер увлек жену и дочь в сторону. — Быстрее! Вперед!

— Как они выглядят!.. — Сельма с ужасом смотрела на плывущие мимо лица.

— Выглядят? Это заключенные! Враги отечества! Как они, по-твоему, должны выглядеть? Как коммерсанты?

— А те, которых они несут, они…

— Ну хватит! — рявкнул Нойбауер. — С меня довольно! Этого мне еще не хватало! Что за сюсюканье? Они прибыли в лагерь сегодня. Мы никакого отношения к тому, как они выглядят, не имеем. Наоборот — здесь их будут откармливать. Я правильно говорю, Вебер?

— Так точно, оберштурмбаннфюрер. — Вебер скользнул по Фрейе чуть ироничным взглядом и отправился дальше.

— Ну вот, видите! А теперь — уходите! Здесь вам оставаться нельзя. Запрещено. Это не зоопарк!

Нойбауер подталкивал женщин в сторону ворот. Он боялся, как бы Сельма не сказала чего-нибудь лишнего. Нужно было постоянно быть начеку. Положиться нельзя ни на кого. Даже на Вебера. Будь оно все проклято! И принесла же их сюда нелегкая именно сегодня, когда здесь эти вновь прибывшие оборванцы! Он забыл сказать Сельме, чтобы они остались в городе. Хотя они все равно не осталась бы там. Услышав сирены, сразу же примчалась бы сюда. Черт ее знает, что у нее с нервами. Вроде такая солидная женщина. А тут услышала сирену — и ведет себя, как сопливая девчонка.

— А с часовым я еще разберусь! Это же надо — просто так взять и впустить вас сюда!.. Так они скоро начнут пускать сюда всех подряд!

Фрейя обернулась:

— Я думаю, желающих попасть сюда будет не так уж много.

У Нойбауера на секунду перехватило дыхание. Что это? Фрейя! Его родная дочь, его плоть и кровь! Бунт! Он посмотрел на невозмутимое лицо дочери. Нет, она сказала это просто так, без всякой задней мысли. Он вдруг рассмеялся.

— Не знаю, не знаю. Вот эти вот, которые прибыли сегодня, — эти просили, чтобы их оставили здесь. И не просто просили, а клянчили. Клянчили! И плакали! Ты не представляешь себе, как они будут выглядеть через пару недель. Их будет не узнать! Этим наш лагерь и знаменит. Лучший во всей Германии. Настоящий санаторий!

В Малом лагере оставались неоприходованными еще двести человек. Это были самые слабые из вновь прибывших. Они, как могли, поддерживали друг друга. Зульцбахер и Розен тоже оказались в их числе. Заключенные Малого лагеря построились перед своими бараками. Они уже знали, что Вебер сегодня сам участвует в распределении по блокам. Бергер, опасаясь, как бы 509-й и Бухер не попались лагерфюреру на глаза, послал их вместо дежурных на кухню, за едой. Однако они вскоре вернулись ни с чем: начальство распорядилось выдавать ужин только после того, как все будут распределены по блокам.

Света нигде не было. Лишь время от времени вспыхивали на несколько секунд карманные фонарики Вебера и шарфюрера Шульте. Старосты блоков поочередно рапортовали Веберу.

— Остальных можно сунуть сюда, — сказал он второму старосте лагеря.

Тот принялся отсчитывать людей. Вебер не спеша двинулся дальше.

— Почему здесь меньше народу, чем там? — спросил он, поравнявшись с секцией «Г» 22-го блока.

Староста Хандке вытянулся в струну:

— Это помещение меньше, чем другие, господин штурмфюрер.

Вебер включил фонарик. Кружок света медленно пополз по застывшим лицам. 509-й и Бухер стояли в задней шеренге. Луч скользнул по лицу 509-го, ослепив его, пополз дальше и вдруг прыгнул обратно.

— Знакомая рожа. Откуда я тебя знаю?

— Я уже давно в лагере, господин штурмфюрер.

Кружок света опустился ниже и высветил номер на груди.

— Пора бы тебе уже и подохнуть!

— Это один из тех, которых недавно вызывали в канцелярию, господин штурмфюрер, — доложил Хандке.

— Ах да, точно. — Кружок света еще раз скользнул вниз, к номеру, и пополз дальше. — Запишите-ка этот номер, Шульте.

— Слушаюсь! — ответил ему молодой, по-мальчишески звонкий голос шарфюрера Шульте. — Сколько человек сюда?

— Двадцать. Нет, тридцать. Пусть потеснятся.

Шульте и лагерный староста отсчитали людей и записали номера. Ветераны, не сводившие глаз с Шульте, не заметили, чтобы он записывал номер 509-го. Вебер не произнес его вслух, а фонарь он почти сразу же выключил.

— Готово? — спросил Вебер.

— Так точно.

— Писанину оставьте на завтра. Пусть писари займутся этим с утра. А ну марш в строй! И поскорее подыхайте! А не то мы вам поможем.

Вебер широко и уверенно зашагал обратно, в сторону Большого лагеря. Шарфюрер поспешил вслед за ним. Хандке потоптался еще немного на месте и рявкнул: