Ковчег Спасения - Рейнольдс Аластер - Страница 14

Именно этого хотел ее отец.

— Отлично, Тварь. Следи, чтобы корабль не двигался. Я собираюсь привести свой план в исполнение.

— Будьте осторожны, Маленькая Мисс!

Грузовые люки располагались по всему корпусу «Штормовой Птицы», но тот, что был открыт сейчас, находился на «днище» — если смотреть вдоль главной оси корабля. Сейчас Антуанетта стояла на краю отверстия, и носки ее сапог на дюйм торчали наружу. Положение выглядело опасным, но она старательно закрепилась. Сверху нависала черная плоскость, которая плавно изгибалась к хвосту звездолета — внутренняя поверхность трюма, но ни сбоку, ни снизу ничто не загораживало обзор.

— Ты был прав, папа, — она вздохнула — достаточно тихо, так что будем надеяться, что Тварь не услышит. — Удивительное место. Я думаю, ты сделал хороший выбор, все на это указывает.

— Что вы сказали, Маленькая Мисс?

— Ничего, Тварь.

Антуанетта начала отстегивать крепления гроба. Раз или два корабль накренился и качнулся, заставляя ее желудок скрутиться. Гроб ударился о перекладину стеллажа. Но, по большому счету, Тварь отлично держал высоту. Судя по воздушным потокам, скорость упала значительно ниже звуковой: похоже, он не ограничился тем, чтобы просто выполнять приказ. Яростный ветер стих, и лишь иногда налетали случайные порывы.

Гроб был почти полностью освобожден от креплений и готов отправиться за борт. Отец в самом деле выглядел так, словно ненадолго вздремнул. Бальзамировщики сделало основную работу, а встроенный рефрижератор — все остальное. С трудом можно было поверить, что отец уже месяц как мертв.

— Ну что ж, папа, — сказала Антуанетта, — вот и все. Мы это сделали. Думаю, больше можно ничего не говорить.

Корабль любезно воздержался от комментариев.

— Я до сих пор не знаю, правильно ли делаю. Я имею в виду… ты однажды сказал, что хотел, но…

Стоп, сказала она себе. Вот об этом не надо.

— Маленькая Мисс?

— Да?

— Настоятельно не рекомендуется затягивать прощание.

Антуанетта вспомнила наклейку от пивной бутылки. Она не могла достать ее, но не было ни одной детали, которую она не могла бы себе представить. С тех пор как этикетку бережно отклеили от бутылки, серебряные и золотые краски немного потускнели, но в воображении мисс Бакс они светились волшебным светом. Обычная бутылка из-под дешевого пива, какие в огромном количестве продаются на каждом углу. Но эта наклейка имела для Антуанетты значение священного символа. В тот день, когда она отклеила этикетку от бутылки, ей исполнилось двенадцать или тринадцать лет. В тот день, в честь богатого улова, отец взял ее с собой в бар, где любили посидеть капитаны грузовых кораблей. Память не удержала всех деталей, но, кажется, это был хороший вечер — много смеялись, вспоминали забавные истории. Потом, ближе к ночи, заговорили о разных способах, которыми хоронят звездолетчиков — по традиции или личному пожеланию. Отец почти все время молчал, только улыбался про себя, когда серьезный разговор сменялся шутками, и смеялся над курьезными историями. И вдруг, к удивлению Антуанетты, сказал, что хочет быть похороненным в атмосфере газового гиганта. В другое время она могла подумать, что папа просто шутит в тон пожелания своих товарищей, но что-то в его тоне подсказывало — он говорит абсолютно искренне, хотя прежде никогда не обсуждал подобных вещей; и непохоже, что все это выдумано из ничего. И тогда Антуанетта дала себе клятву. Она аккуратно содрала этикетку с бутылки, как напоминание, и пообещала себе: когда отец умрет, и если у нее будет хоть какая-то возможность исполнить его пожелание, оно будет выполнено.

В течение последующих лет она не раз представляла себе, как выполняет свою клятву. Это было очень легко, так что со временем она стала реже задумываться об этом. Но теперь отец умер, и Антуанетта лицом к лицу столкнулась необходимостью выполнить обещание. И не важно, что клятва могла показаться ребяческой и нелепой. Значение имела только убежденность, которая — в этом Антуанетта не сомневалась — звучала в его голосе той далекой ночью. Тогда ей было всего двенадцать или тринадцать лет, она могла просто придумать все это, ее могла обмануть напускная серьезность отца. Но Антуанетта дала себе слово. Значит, слово нужно сдержать — даже если это выглядит нелепо, стоит непомерных усилий, даже если создает угрозу для ее жизни.

Она отстегнула последнее крепление и подтащила гроб к люку, выдвинув его примерно на треть наружу. Один хороший толчок — и отец будет похоронен именно так, как хотел.

Безумие. Сколько лет прошло с той ночи, с того разговора в баре с подвыпившими астронавтами — и никогда больше он не вспоминал, что хочет погребенным в атмосфере газового гиганта. Но разве это значит, что его желание не было искренним? В конце концов, он же не знал, когда умрет. У него просто не было времени составить завещание — до того, как все это произошло. И не было смысла подробно объяснять ей, как его следует хоронить.

Безумие… зато по-настоящему.

И Антуанетта вытолкнула саркофаг наружу.

На мгновение он завис в воздухе за кормой, словно не желая начинать долгий спуск в забвение, а потом медленно начал падать, кружась в объятиях ветра. Саркофаг быстро уменьшался. Вот он стал такого размера, как большой палец, когда вытянешь перед собой руку; вот он превратился в маленькое крутящееся тире, которое трудно разглядеть; а теперь он — просто точка, которая вспыхивает время от времени, ловя слабый свет звезды, и гаснет в нагромождениях пастельных облаков.

Сверкнув в последний раз, саркофаг исчез.

Антуанетта привалилась спиной к стойке. Она почти не надеялась на это — но дело сделано. Теперь, когда отец был похоронен, усталость неожиданно навалилась на нее. Казалось, вся атмосфера газового гиганта легла ей на плечи. Ни особенной печали, ни слез — все слезы были давно выплаканы. Это еще придет. Антуанетта не сомневалась. Но сейчас она чувствовала только беспредельную усталость.

Антуанетта закрыла глаза. Прошло несколько минут.

Потом она велела Тварю задраить грузовой люк и отправилась в долгий путь на главную палубу.

Глава 3

Невил Клавейн находился в глубине шлюза. Со своего наблюдательного пункта он мог видеть, как на корпусе «Ночной птицы» словно раскрывается огромный глаз. Бронированные роботы, похожие на вшей-альбиносов — эту разновидность Конджойнеры называли «скарабеями» — беспорядочно вываливались наружу. Под подвижно сочлененными щитками прятались многочисленные манипуляторы, сенсоры и оружие. «Скарабеи» быстро пересекали пустоту, которая отделяла «Ночную тень» от вражеского корабля, похожего на раскрытую клешню, и присоски на их лапках надежно прилипали к обшивке. Те, что уже достигли цели, сновали в районе повреждений в поисках отверстия, через которое можно было забраться внутрь. Они хорошо знали слабые места кораблей.

«Скарабеи» двигались хаотично и действительно напоминали жуков. Они могли без особого труда прогрызть обшивку, но тогда возникал риск погубить уцелевших — кто-то мог спрятаться в отсеках, где давление еще сохранилось. Поэтому Клавейн настоял на том, чтобы роботы пользовались только воздушными шлюзами, даже если это потребует больше времени.

Но долго ждать не пришлось. Как только первый «скарабей» оказался внутри, стало ясно, что вооруженного сопротивления не будет. В корабле царили тьма, холод и безмолвие. Клавейн почти чувствовал запах смерти. Роботы разбрелись по палубам. Один из них поймал в «прицел» видеосенсора лица людей, погибших на посту. Подобные сообщения приходили то от одного, то от другого «скарабея», которые обследовали судно.

Клавейн отозвал почти всех «скарабеев» и послал на корабль небольшую группу Объединившихся по маршрутам, проверенным роботами. Глазами одного из «скарабеев» Клавейн время от времени видел свою команду — компанию решительно настроенных призраков, похожих на белые луковицы.

Группа прочесывала звездолет, пробираясь по узким коридорам, дополняя данные наблюдений, которые пришли от «скарабеев»: никакие технические ухищрения не заменят человеческой наблюдательности. Они обследовали оружие в тайниках, затем вскрыли люки заслонки, надеясь обнаружить выживших. Но никого не удалось найти. Мертвых осторожно обследовали, но ни один из них не подавал признаков жизни. Тела начали остывать, и тепловая картина их лиц указывала на то, что смерть уже наступила, хотя и недавно. И никаких признаков насилия или ранений.