Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 49

Настоящие. В двух неделях от Новогодья.

И Джинера подумала, что вся эта красота, ливень золота, потраченный на встречу — не свадебный подарок для принцессы, а развлечение для короля. Те, кто устраивал представление, не тщились произвести впечатление на рыжую девочку из маленькой страны, и им уж точно было наплевать на впечатление и радость горожан — они угождали государю.

Образ короля потихоньку становился цельным в воображении принцессы — и окончательно определился, когда Джинера увидела его самого.

Юный король был красив, как вестник Божий. Белоснежный костюм превратил его стройную фигуру в храмовую статую, золотое шитьё сияло солнечными бликами, белый плащ, отороченный шкурками драгоценных северных лис, облачно белых и мягких, струился с плеч — и вся эта белизна делала вороные кудри короля ещё ярче. Джинера взглянула в его лицо, нежное и чистое, будто у девушки, с большими синими глазами и ослепительной улыбкой — и вдруг вздрогнула всем телом.

Государь Алвин шага к ней не сделал. Он стоял на пурпурном ковре, покрытом водяной пылью, водяная пыль алмазной пудрой сверкала в его волосах, он улыбался восхитительной ледяной улыбкой и наблюдал, как златолесские бароны помогают Джинере выйти из носилок.

И пока она шла по ковру, как по мокрому мху, король наблюдал. Джинера видела, как он оценил её лицо, грудь, костюм — и понимала, что король представляет себе её тело, без страсти, даже без простой похоти, с каким-то отстранённым интересом.

Джинере захотелось закутаться в десяток шуб и плащей. В этот момент она отчаянно жалела, что не родилась мужчиной — ей казалось, что гораздо легче встретить врага с оружием в руках, защищая свою страну мечом, чем позволить врагу прикоснуться к себе в постели.

Что король Алвин — враг, она уже не сомневалась.

Джинера подошла на три шага и чинила политес. Алвин, сдёрнув белоснежную перчатку, протянул руку — и Джинера подала свою.

Она ждала подвоха, но не сразу и не так явно. Король сжал её пальцы так, что чуть не сломал их церемониальными перстнями. Джинера еле удержала крик и взглянула в лицо государю, наблюдавшему за ней с холодным любопытством.

— Вы причинили мне боль, прекрасный государь, — сказала принцесса удивлённо.

— Пальцы тебе ни к чему, — ответил Алвин с ледяным смешком. — Вышивание, должно быть, отменно скучное занятие, а писать тебе незачем и некуда.

Джинера кивнула и присела.

— Я почти не умею писать, ваше прекрасное величество, — солгала она, — но, если бы и умела, не посмела бы написать ни строки, зная, что это может доставить вам неудовольствие.

— Этот маляр из Златолесья, должно быть, был влюблён в тебя, — продолжал король весело и холодно. — Нарисовал тебя с голубыми глазами, а не с бесцветными стекляшками, да ещё и приделал грудь, которой нет.

— Я дурна собой, — согласилась Джинера. — Но, полагаю, Святая Земля и Златолесье давно уже ожидали скреплённого брачными узами союза. Вы благородно жертвуете собой, вынужденно взяв в жёны худую девицу, чья ценность — лишь брачный договор; наш художник из уважения к вашей жертве всего лишь не захотел огорчать вас раньше времени, драгоценный государь.

— Ты слишком много болтаешь, — сказал король всё тем же холодным и весёлым тоном. — Это плохо.

— Как будет угодно вашему прекрасному величеству, — снова кивнула Джинера и присела глубже. — Прикажите, государь, и я сделаю вид, что родилась немой.

Видимо, этими словами она перешла какую-то грань: улыбка короля померкла, а взгляд сделался прицеливающимся. Джинера поразилась, какой ужас может вызывать его красивое юное лицо — ей хотелось провалиться сквозь землю или оказаться в монашеской келье. Лишь жестоким усилием воли она заставила себя не опускать глаза.

— Со временем ты научишься вести себя при моём дворе, — сказал Алвин. Он снова улыбнулся, но его улыбка казалась более угрожающей, чем яростный оскал. — Если, конечно, ты вообще способна учиться. Многие женщины не могут, они глупы.

Джинера поклонилась молча.

Король направился к парадному входу, и Джинера пошла рядом, чувствуя себя абсолютно беззащитной. Мужская часть её свиты уедет после свадьбы. Няня и подруги ей не помогут. Джинера смотрела на раскланивающихся кавалеров и приседающих дам Святой Земли — и встречала взгляды, полные чего угодно, только не сочувствия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Джинера не будет государыней. Джинера должна родить государю наследника, она — его вещь, живая машина для вынашивания детей, она не вызывает у него даже обычного желания — лишь какое-то жуткое любопытство. Что ему любопытно? Нужно ли впрямь сломать принцессе пальцы, чтобы она закричала?

Дворец поражал воображение.

Его сияющее великолепие освещали золотые деревья, усыпанные цветами, в чашечках которых горели маленькие свечи. От невидимых жаровен исходило мягкое душистое тепло. Бронзовые драконы стерегли лестницу из белого искристого камня, а в сумраке ниш прятались нагие тела мраморных дев, такие нежные, будто их создали чары, а не руки камнерезов. Портреты предков дома Сердца Мира смотрели из тяжёлых золотых рам, как из потустороннего мира. Дворец был грёзово прекрасен, и Джинера удивлялась, почему её знобит в этих волнах тепла, пахнущего сандалом, будто она идёт по промёрзшему логову людоеда. Будто холод королевского приёма выстудил эти сказочные покои — а дыхание королевской свиты оседало инеем на драгоценных гобеленах, кокетливых личиках бронзовых лешачков и сводах галереи, расписанных позлащёнными солнцем облаками…

Во время торжественного обеда Джинера окончательно поняла, что союзников и друзей ей при этом дворе не видать. Ужаснее всего были взгляды дам; Джинере казалось, что на неё смотрят с недобрым, почти злорадным любопытством, как порой смотрят почтенные матроны на воровку, привязанную к позорному столбу. Молодая особа, которую король назвал камер-фрейлиной Джинеры, перед началом обеда приказала удалиться няне Ровенне, держащей на руках шпица принцессы:

— Государь не любит таких собак. Вдруг она тявкнет.

Няня бросила беспомощный взгляд на Джинеру, шпиц облизнулся, но промолчал. Джинера кивнула:

— Я позабочусь о том, чтобы вас накормили, милая няня. Мне неприятно и досадно, что вам приходится меня оставить, но я понимаю заботу здешней аристократии о безопасности государя…

Златолесские бароны дружно фыркнули за её спиной — и их тут же отослали на другой конец зала, откуда они не смогли бы расслышать речей принцессы. Зато рядом оказался барон Кайл, поклонившийся с издевательской любезностью:

— Я просто счастлив, наконец, увидеть вас здесь, принцесса. Здешний двор и наш прекрасный государь многое вам объяснят!

Джинера рассмеялась.

— Вы очень милы, когда забавляете меня, мессир Кайл! По вашему тону можно подумать, что вы состояли при нашем прекрасном государе в какой-то тяжёлой и унизительной должности, а я должна заменить вас на этом посту. Памятуя о моей роли при дворе Сердца Мира и Святой Розы — это уморительно, хоть и слишком фривольно.

На сей раз её слова вызвали злорадный хохот у баронов Святой Земли и даже у государя. Кайл, как когда-то в Солнечном Доме, побагровел и не нашёлся, что ответить — но на сей раз Джинера увидела в его лице не злость, а почти такую же беспомощность, как у няни, помноженную на страх.

— Ты — настоящая гадюка, — сказал король тоном, более одобрительным, чем укоризненным, а принцесса с удивлением поняла, что ей жаль Кайла.

— Вы позволите мессиру Кайлу удалиться, ваше прекрасное величество? — спросила Джинера. — Ему необходимо принять противоядие после укуса.

— Нет, — отрезал Алвин. — Скажи ещё что-нибудь.

Джинера чуть пожала плечами, скользнула взглядом по королевской свите — и замерла. Высокий и тощий белёсый блондин с винно-красным пятном на скуле и щеке, будто вытекшим из глаза, лет тридцати-тридцати пяти, в светлом костюме по моде Междугорья, улыбался ей слащаво и, пожалуй, заискивающе.

Джинера не сидела взаперти ни одного дня; ей приходилось видеть и раны, и увечья, и пороки. Но впервые в жизни она смотрела на человеческое лицо и понимала, что багровое пятно на нём — не просто изъян, а клеймо ада.