Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 48

Как ни странно, Эральду казалось, что они с Сэдриком в безопасности или почти в безопасности. Куда в большей, чем в том же монастыре, например.

— Пойдём напрямик через лес, — сказал Сэдрик. — Если из города едут, то по дороге.

— Хорошо, — отозвался Эральд. — Вот так и уверуешь в Божий промысел… нам с тобой нужно в столицу — и что-то только что в спину не толкает, чтобы быстрее шевелились.

— Божий! — фыркнул Сэдрик. — Скажешь тоже. Знаем мы, чьи тут делишки! Эх, государь, государь, а я ведь теперь паршивый спутник для тебя…

Эральд остановился.

— Что ты! Почему⁈

— А потому что точно знаю: Марбелл донюхался до меня, а тебя чует, если чует, исключительно моим чутьём, — в тоне Сэдрика слышалось настоящее отчаяние. — Где-то я сглупил, промахнулся. Не знаю, где — дурак я. И как поправить — не знаю.

— Не уверен, — возразил Эральд. — Может, на нас с тобой донесли монахи. А тут ещё Валиен с его припадками и проповедями, тоже, кажется, способный учуять мой дар за много километров… Просто обстоятельства так сложились. Я только одного не могу понять: зачем Марбеллу пытаться нам помочь, да ещё и так? Мне казалось, что Марбелл должен быть законченным мерзавцем, а он предупреждает нас, да ещё выпустив из застенка невинного и несчастного человека…

— Эх, государь, — Сэдрик махнул здоровой рукой. — Ничего этот гад не делает просто так. Уверен, ему зачем-то надо, чтобы мы отсюда убрались.

— Не только отсюда, но и подальше от столицы, — возразил Эральд. — Возможно, хочет убедиться, что мы уцелеем, а потом заграбастать вместе с королевским чудом, как и канцлер… А ты говоришь, что наше решение спровоцировано штучками Марбелла.

— В столице — всё на виду, все рядом. Демон во дворце, Марбелл в лаборатории, шпионы канцлера кишмя кишат… Лезем бесу в зубы… Слушай, — внезапно притормозил Сэдрик, — а зачем тебе королевская свадьба?

Эральд улыбнулся.

— Ну, во-первых, Алвин ведь, наверное, женится на принцессе? Дракона я уже видел, а принцессу — ещё нет…

— А серьёзно?

— Серьёзно? На свадьбе короля будет, я думаю, несметное множество людей. И это — очень подходящий момент, чтобы попытаться поговорить с Алвином при целой толпе свидетелей.

Сэдрик воздел очи горЕ.

— Боже милосердный, да ты ещё безумнее, чем тот припадочный! Нам с тобой просто свернут головы, как цыплятам, и всё, конец истории!

— Не думаю, — возразил Эральд. — Канцлер не хочет меня убивать, надеется использовать королевское чудо в своих целях. Марбелл, кажется, тоже. И я сильно подозреваю, что не только они, просто другие ещё не пронюхали, что я вернулся. А тебя и вовсе не за что убивать — да ты и не будешь участвовать в спектакле, Сэдрик. Ты только проводишь меня и дождёшься, когда игра закончится, чем бы она ни закончилась.

— Ну, конечно, — буркнул Сэдрик. — Тебя будут убивать, а я буду смотреть. Ты замечательно придумал, король… Нет уж. Армии у тебя нет, но телохранитель есть. Как бы ни обернулось всё это, я буду тебя защищать. Даже от армии, если придётся.

Эральд только вздохнул. Спорить с Сэдриком было глупо — и не усомниться, что без него предприятие обречено на полный провал. Это выглядело отменной хохмой: вернувшийся домой король — чужак, чужак, который не знает куда ткнуться и никак не может освоиться в собственном мире. Изгнанник, скиталец и страдалец, подумал Эральд, несколько подняв себе настроение — когда о некоторых вещах думаешь с романным пафосом, они начинают выглядеть не трагически, а уморительно.

Сэдрик свернул с разбитой в бурое месиво дороги в заросли. Эральд напоследок взглянул вдоль колеи, не увидел ни впереди, ни сзади ни одной живой души — и последовал за ним.

Идти по лесу в оттепель оказалось куда неприятнее, чем в мороз. Снег раскис, а наст растаял — и под ногами чавкала грязь. Стояла неживая давящая тишина; кроме шагов и дыхания, Эральд слышал только падение капель с веток. Пахло мокрой мёрзлой землёй, прелью, влажным деревом — и Эральд никак не мог отделаться от кажущегося запаха падали, отчего в голову лезли отвратительные мысли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Скажи, хотя бы, далеко ли до столицы? — спросил Эральд, когда от душка дохлятины начало подташнивать.

— Верхом по дороге добрались бы за часа за четыре, — отозвался Сэдрик. — А так… Ну, к сумеркам, наверное, дойдём, если не спать на ходу. А что?

— Так. Очень хочется её увидеть, если честно.

— Принцессу?

— Столицу. Принцессу — тоже, но столицу — больше, — улыбнулся Эральд, думая о живых людях, живущих в живом городе. — Как ты думаешь, а тот храм… его осквернили окончательно и бесповоротно?

— Очень мало что на свете бывает окончательно и бесповоротно, — хмыкнул Сэдрик. — Поживём — увидим…

А Эральд прислушивался и думал: мерещится ему далёкий топот множества лошадей, или нет.

VII

Часы на ратуше били полдень, когда кортеж принцессы добрался до столичных предместий.

Джинера, в церемониальных робах цвета воды южных морей, шитых золотом, подчёркивающих огненный цвет её кудрей, в которых терялась золотая диадема, смотрела в оконце носилок и комкала уголок занавески. Белый шпиц, часто дыша, лизал её пальцы, но Джинера почти не обращала внимания на сочувствие самого крохотного из своих друзей.

У Джинеры мерзко тянуло под рёбрами. Она понимала, что это страх, пыталась взять себя в руки, но ничего не могла поделать. Страх, тяжёлый, как свинцовая плашка, давил и смещал всё внутри души Джинеры, сбивая ей дыхание.

Весёлая столица не радовалась своей будущей королеве, как должно.

Джинера скользнула взглядом по знаменитым городским воротам, украшенным великолепными изваяниями: единороги в купах цветов и райские птицы на цветущих ветвях, а над ними в гербовом щите — Святая Роза в сиянии лучей. Золотые штандарты со Святой Розой и златолесским Солнечным Древом украшали арку ворот, покачиваясь на сыром ветру. Триумф принцессы… формально приличия соблюдены. Но где же кричащая приветствия толпа? Конные гвардейцы? Пшеничные зёрнышки и медные гроши под ногами? Выпущенные на волю певчие птички?

Толпа, глазеющая на кортеж, показалась Джинере состоящей сплошь из нищих и жалких гулящих девок. И зеваки молчали, вернее, переговаривались между собой, вполголоса или даже шёпотом — то ли не желали благословлять чужую принцессу, то ли опасались выкрикнуть что-то лишнее: вместо конных гвардейцев в сияющих галунах, мехах и плюмажах принцессу встречали юркие пешие людишки с цепкими взглядами, шныряющие между зевак делово и сосредоточенно.

Джинера усилием воли разжала пальцы и разгладила смятую повлажневшую ткань. Её свита тоже молчала.

— Ровенна, — сказала Джинера ласково, — снимите, пожалуйста, занавеску вовсе. Она больше не нужна.

Ровенна вздохнула с каким-то болезненным всхлипом и раскрыла оконце целиком.

Благая столица, легендарно прекрасная, встречала будущую государыню шитыми золотом штандартами на балконах, цветными флагами на башнях и лентами на шестах — а ещё шушуканьем толпы, странными людьми, похожими то ли на воров, то ли на шпионов, моросящим дождём и ледяным холодом, исходящим и от горожан, и от стен.

Фрейлины Джинеры, которым полагалось бы весело болтать, тоже молчали. Её бароны гарцевали на холёных лошадях, заставляя их танцевать, её охрана сияла кирасами и пестрела плюмажами — но праздника не было и не было, потому что блеск кортежа принцессы златолесской не заражал весельем настороженный город. И Джинера думала, что ожидала всего, но не того, что её окрутят, как насильно выдаваемую замуж деревенскую девчонку — даже без гостей, браги и песен, просто — после короткого обряда в пустом и холодном храме.

Впрочем, уже через четверть часа она поняла, что ошиблась.

Весь ослепительный блеск благого двора Святой Земли оказался собран в одну светлую точку — как линза собирает солнечные лучи. Кортеж подъехал к дворцу.

Дворец сиял тысячами свечей во всех окнах, а на ступенях лестниц и плитах дворцовой площади мокли под мелким дождём драгоценные пурпурные ковры. Роскошный двор дожидался под пёстрыми навесами; в момент, когда кортеж въехал в арку, увитую гирляндами цветов, очень похожих на настоящие — презрев дождь, взметнулись огненные фонтаны, запели трубы и рожки, в пасмурное небо взлетела стая белых голубей, а откуда-то сверху под копыта коней посыпались свежие розовые лепестки.