Вселенский расконвой - Разумовский Феликс - Страница 62

– Здрасьте, здрасьте… Давно не виделись… Весьма приятно… – миновал охранников Закадычный Зам, просочился в Ожидательную, посмотрел на Приемщика, улыбнулся сладчайше, но без всякой фамильярности. – Назначено.

– Стоять! – отреагировал Приемщик, злобно-охранный репт. – Лапы к осмотру!

«Это у тебя, сволочь, лапы, и в башке ни хрена», – Зам снова улыбнулся, дружески кивнул и засунул руки в жерло анализатора:

– Слушаю и повинуюсь.

В глубине души он восхищался рептами – вот это организация, вот это порядок. Все строго по уму, небось не забалуешь: коли что не так, можно попрощаться с конечностями. Вначале с верхними, потом и ноги оторвут. Так что чужие здесь, боже упаси, не ходят.

Анализатор между тем проверил ДНК, взял пробы крови и отпечатки пальцев и ввел под кожу чип с управляемым на расстоянии, содержащим яд микроконтейнером. Браслеты на запястьях Зама разошлись, вспыхнуло зеленое табло, и синтезированный голос произнес:

– Чисто.

– Услышано, – резко отозвался репт, глянул еще раз на посетителя и надавил секретную кнопку. – Пошел.

Мягко заработали моторы, дверь из бронесплава подалась, и Закадычный Зам попал в альма-матер, святая святых, в личную рабочую резиденцию Великого Репта. Собственно, внешне сам Великий Репт был очень неказист, зато вот Секретарь его в чине Второго Ящера впечатлял – мощный, широкогрудый, с передними ядовитыми клыками. Однако первое впечатление обманчиво, Великий Репт на деле был и вправду великим. Он был спиритом, магом и оккультистом, владел секретом биотрансмутации, умел влиять на будущее с гарантией и в ядовитой челюсти нисколько не нуждался. Зачем, если слово убивает? Стоит только произнести мантру…

– Внимание и повиновение, – вежливо поздоровался Зам. – Крепких зубов, длинных когтей, удачного промысла. Избранным – избранное.

Сказал как бы в пустоту, вроде бы без толку, сперва его словно не заметили. Затем Великий Репт все же кинул взгляд, что-то пробубнил Секретарю, и тот, слава богу, снизошел, мерзко прошипел сквозь свои зубы:

– Тебя услышали, гуманоид. Ну давай, с чем пришел.

Вот сволочь, словно не в курсе. А пожаловал Закадычный Зам, как всегда, с подробным отчетом о проделанной работе. Очередным, плановым, квартально-месячным.

– Вот, извольте видеть, – вытащил он голографическую слайдо-матрицу и показал Дорбийскую страну – в цвете, в миниатюре, в картопроекции Меркатора, а главное, в совершенно бледном виде: повсюду зоны, тюрьмы, клетки, лагеря, спецприемники, бараки, казематы. Эти – исключительно для размножения, эти – для откармливания дам, эти – для вынашивания рептов, эти – для забоя и хранения. Словом, не страна, где вольно дышит ануннак, а голимое разделочное производство. И раньше-то было гадостно, а нынче и вообще сделалось нехорошо. Однако зрелище Великому Репту понравилось, порадовало глаз, пришлось, можно сказать, по душе.

– Фр-р-р-р-р, – милостливо фыркнул он, по-доброму оскалил пасть и, указав на замок когтистой шестерней, стал что-то вещать Секретарю. С величественной жестикуляцией, довольным видом и бодро-авторитетной интонацией. Ну прямо не репт – отец родной. Кормилец. Поилец.

«Ну, слава тебе господи, богородица ты наша мать, – расслабился немного Закадычный Зам. – Теперь, может быть, повысят – пошлют куратором куда-нибудь на астероиды. А значит, откроют визу и выпустят за блок-периметр. Ну, а уж там, пишите письма. Места в обитаемой галактике, чай, хватит, бабок в Стройинтеркосмобанке тоже. Купить планетку, расстараться с атмосферой, завести усадьбу, хозяйство, рабов. Само собой, рабынь. Хорошо еще подумать насчет киборгов. С искусственным интеллектом, но с натуральными…»

– Гуманоид, ты сделал много и получишь по заслугам, – грубо оборвал его мечтания Секретарь. – Сам Повелитель Тверди Великий Репт доверяет тебе выносить его потомство…

– Да, да, выносить и выкормить, – неожиданно подал голос Великий Репт мерзопакостным фальцетом. – Уровень твоей упитанности в норме, интеллекта тоже. У нас здесь прекрасный инкубатор. Снимай одежды, гуманоид, моя овуляция сегодня максимальна…

Говорят, что загнанный в угол загал становится тигром. А тут тебе не какой-нибудь хвостатый санитар – ануннак, к тому же ануннак ушлый, многоопытный и тертый. И крайне разочарованный в надеждах на будущее.

– А, говорите, прекрасный инкубатор, – понял, что ему уже нечего терять, Закадычный Зам, отступил на шаг и лапнул вдруг пси-кобуру суббластера. – Ща будет тебе, сука, овуляция.

Пальцы его уже приласкали рукоять, клацнули скобой предохранителя, как Главный Репт оранжево сверкнул глазами и с убийственным спокойствием велел:

– Стоять! Опустить! Идти ко мне!

В голосе его было столько власти, твердости и убедительности, что Закадычный Зам послушался сразу: замер, плавно опустил бластер и радостно пошел к своему суженому. Словно марзаданский гролик к зурбаганскому худаву. Перед глазами его разливалось ослепительное, сжигающее все мысли оранжевое пламя…

Месяц месор[131] выдался в Ане[132] жарким. В недвижимом воздухе, нагретом до температуры римской бани[133], не чувствовалось ни ветерка, все вокруг покрывал серый слой пыли, птицы в ветвях акаций и пожелтевших сикомор песен не пели и казались неживыми. Однако как ни злилось солнце, как ни распалялись небеса, в Малом Белом Кабинете Тота царила прохлада. Это было просторное, невзирая на название, двухъярусное помещение, на алебастровых стенах которого представала история – в бронзе, в заабе, в золоте, в серебре, в ярких разноцветных красках. В некоторой торжественности, напыщенности и помпезности. В центре благостно струил прохладу бассейн с «живой»[134] водой, сверху, сквозь щели в потолке, дозированно изливалось солнце, у северной стены на мраморном столе стояла статуя Инпу[135]. Мебель была добротная, эбеновая, отделанная золотом и костью, атмосфера творческая, напряженная, отмеченная полетом мысли. Не удивительно – Тот работал. Творил, выкладывался, созидал, насиловал харизму, искусным образом запечатлевал катарсис мудрости на пергаменте. Как это и положено Богу Мудрости и Луны, Исчислителю Времени, Покровителю Знаний и Писцу Предвечности на Суде Осириса. Это было время тишины, сакрального безмолвия, беззвучного кипения разума – придворные общались шепотом, жрецы использовали телепатию, Носитель Опахала по правую руку Тота работал осторожно, едва дыша, с оглядочкой, с прикидкой, с бережением: а ну как помешаешь Писцу Предвечности, так он потом такого напишет на Суде…

Однако, несмотря на тишину и прохладу, работалось нынче Тоту плохо – не было настроения. «Господи, врагу не приведи пережить детей своих, – горестно подумал он, вздохнул и мрачно посмотрел на стену, с которой ему улыбался как живой инкрустированный самоцветами Зиусурда. – Ничего, сынок, ничего, время придет, встретимся. В раю». Затем он смахнул нежданную слезу и посмотрел налево, в угол, на орихалковую статую. «Не дай никому, господи, пережить и друзей своих». Статуя была величественна, хорошо отполирована и изображала Имхотепа, каким он шел по жизни – с циркулем, с отвесом, с мастерком, с папирусом и суковатой палкой. Муж, ученый, прораб, строитель, любимый ученик. Эх… «М-да, одних уж нет, а те далече», – Тот отложил папирус, сглотнул слюну и, не желая больше беспокоить слуг, лично налил себе пива. Хорошего пива, вызревшего, из доброго благостного ячменя. Приятного видом, пенного, отлично утоляющего жажду. И хорошо дающего по мозгам. Может, из-за него, из-за этого пива, он нынче и пребывает в миноре? М-да, пиво, пиво. Пенное, из благостного ячменя. А если, скажем, написать магический текст, затем его этим пивом смыть и со вкусом выпить, погрузившись в медитацию[136]? А ведь это идея. Это мысль. Ну-ка, ну-ка, надо попробовать, как оно получится-то на практике. Как пойдет?