Прокаженный - Разумовский Феликс - Страница 44

С каким нетерпением ждали получения членских взносов от первичных организаций! Поработав головой, всегда можно было урвать свою долю от пирога социализма, а уж отдыхать-то комсомольский авангард умел. Вспомнив емкости с кристально-чистой, подобно слезе, водочкой стоимостью четыре рубля двенадцать копеек, машинистку Катю, родной письменный стол, на котором, собственно, веселье и происходило, генерал скривил несколько одутловатую физиономию и с внезапной экспрессией вскричал:

— Стой! Тормози!

— Есть, товарищ генерал! — Водитель, привыкший ко всему, включил сирену, принял вправо и припарковался, а несчастному Михаилу Васильевичу пришлось бежать за киоск… Услышав звуки тягостные, утробные, граждане ускорили шаги, а люди сердобольные и набожные истово перекрестились. Эка как его, болезного… С третьей попытки чекисту полегчало, и, утерев пасть рукавом расшитого золотом мундира, он таки продолжил нелегкий свой путь. Желудок его трепыхался у самого горла, мысли были тяжелы, словно жернова…

Эх, хорошо бы сейчас на воздух, с природой пообщаться поплотнее, поохотиться, например. Как славно было в прошлом году в Тюмени! Начальник местного УВД, прогибаясь перед проверяющими, исхитрился и лично посадил медведя на «пальму» note 154. Пока глупый топтыгин ловил брошенную ему в морду шапку, ловкие чекистские руки распороли ему брюхо клинком, и долго потом сидел косолапый в снегу, запихивая обратно в рану покрытые паром внутренности, ревел, медленно сдыхая, — вот умора-то! Но на этом веселье тогда не закончилось. Зэки сварили стальную клетку с дверью, оттащили в лес и закинули в нее на ночь дохлого барбоса. А поутру все было готово — еще один лесной прокурор сидел внутри ловушки и страшно ревел, а уж подстрелить его ничего не стоило. Помнится, сам генерал всадил в него все пять пуль из своей многозарядки…

Воспоминания о былом несколько оживили дух Михаила Васильевича. Вот он с вертолета строчит из автомата по джейранам, вот в казахских степях срубает антенной с несущегося джипа змеиные головы. А вот и кульминация генеральских подвигов — нынешние его приключения на Волге во время нереста осетровых. Ощутив во рту вкус икры-пятиминутки, Михаил Васильевич опять сглотнул слюну и понял, что если сейчас же не хлебнет пивка — погибнет. Мучительно, за родину. Однако ничего, как-то обошлось…

Вскоре водила угрюмо произнес:

— Приехали.

Пришлось грозно сдвинуть брови и, приняв бравый вид, бодро двинуться на службу. В кабинете генерал на всю катушку включил кондиционер, рявкнул по селектору, чтобы его ни с кем не соединяли и, истекая слюной, залез в холодильник. Там, в прохладных недрах, находилось то, что одно лишь могло вернуть его к жизни — упаковка запотевших банок реквизированного «Хольстена». «Господи Боже ж ты мой!» — Присосавшись, Михаил Васильевич часто задвигал кадыком, крякнул и быстро открыл еще одну. Прямо пальцами хватанул кусок засохшей паюсной икорки и наконец-то ощутил, что начинает приходить в себя. Проклятая пелена перед глазами рассеялась, пол перестал уподобляться палубе во время качки, и, что самое главное, блевать больше не тянуло. Чувствуя, как настроение начинает подниматься, генерал выкушал еще баночку «Хольстена» и, глянув на часы, кликнул подчиненных на утреннюю тусовку.

Которая не затянулась — вяло поинтересовавшись положением дел, он одобрил предпринятые действия, по-отечески посоветовал всем не терять чекистской бдительности, помянул добрым словом гаранта и президента и выпер присутствующих из кабинета. В это время раздалась трель — звонил кто-то свой, по сотовому, номер которого Михаил Васильевич кому попало не доверял.

— Да. Что? Ну, мля… Сейчас буду. — Он потер узкий лоб и принялся собираться. Переоделся в гражданское, засадил еще баночку пивка и, объявив по селектору, что отбывает перекусить, не спеша направился на выход.

От морозного воздуха в голове прояснело, на душе становилось все отрадней. Генерал закряхтел и размашистым шагом двинулся к гранитной набережной. Говорят, что именно в этом месте был когда-то ошвартован специальный катер, который разгонял гребным винтом кровищу, льющуюся из подземелий заведения, где нынче генералил Михаил Васильевич. Однако что было, то сплыло. Сейчас же, глядя вдаль, стоял себе спокойно генерал Помазков и, пребывая в твердой уверенности, что все идет как надо, со вкусом курил. Вскоре он услышал скрип снега под энергичными шагами, обернулся и скривил губы в улыбке:

— Привет.

— Два вопроса, Михаил Васильевич. — Его собеседник поправил модные очки на умном, интеллигентном лице. — Неприятности с налоговой полицией. Закрыли сразу пять наших бензозаправок. Думается, тебе проще будет решить по своей линии, чем мне по своей, так что навались, пожалуйста. — Он подмигнул и сунул папку с документацией в генеральскую длань. — Кстати, слышал новость? Гнилой дубаря врезал.

Новость Помазкова не впечатлила — он на дух не выносил этого бандитствующего отморозка, однако Для приличия все же проявил интерес:

— Причина смерти?

— Я не вдавался особо, говорят, шкура какая-то расписала, похороны завтра. — Очкастый засмеялся. — Вот к чему приводит половая несовместимость. Мотай на ус, Михаил Васильевич. А лучше на хрен…

Он помахал рукой и устремился к машине, ни марки, ни номера которой было не разглядеть.

— Меньше народу — больше кислороду, — несколько по-детски подумал вслух генерал, хотя имел в виду вещь весьма серьезную — долю, и немалую, зажмурившегося поделыцика. Он постоял еще немного и, вспомнив про беду с кровными бензозаправками, шустро двинулся служить отечеству дальше.

Сарычев, с утра еще взявший подступы к генеральской норе под контроль, решил временно распрощаться со своим подопечным. Он сел в «девяносто третью» и двинулся за белым авто, в которое погрузился собеседник Помазкова. Таких вот «волжанок» майор в свое время видывал достаточно — с проблесковыми сигналами у решетки радиатора, мощной сиреной и специальными держателями для номеров — цепляй, какие хочешь. Сомнений в том, где подвизался генеральский знакомый, не было — заведение это раньше звалось ГБ-ЧК, а нынче более демократично — федеральной конторой. Даже теперь явных лохов в ней не держали, так что Сарычев сразу же собрался и отпустил очкастого на десяток корпусов. Все шло отлично, пока не выехали на Московский проспект. Снег на дороге только что отскоблили, и, заняв левый ряд, «Волга» с ревом полетела в сторону аэропорта, не обращая на светофоры ни малейшего внимания. «Сатрапы!» — Майор в сердцах сплюнул и, жалея, что зря потратил столько времени, порулил назад — к мрачному серому зданию, такому высокому, что из его подвалов, поговаривают, видна Колыма…

Между тем генерал Помазков, выкушавший к концу рабочего дня уже пол-упаковки «Хольстена», находился в превосходном расположении духа — вопрос с бензозаправками решился в шесть секунд. Он кликнул по селектору машину, погрузил зад в анатомическое сиденье и приказал водителю ехать домой.

Обитал Помазков в девятиэтажном кирпичном монстре, построенном для высоковольтного состава ГУВД еще задолго до победы демократии, жить в нем было легко и приятно. Эх, скорее бы упасть в любимое кресло перед телевизором, открыть бутылочку пивка, поторопить прислугу с ужином… Домой, домой… Однако уже на Гражданке, когда проехали лесопарк, в ушах Михаила Васильевича раздался какой-то голос. Негромкий такой, бархатистый, медоточиво-убаюкивающий. В нем слышались шелест купюр, звон генерал-полковничьх, давно уже алкаемых звезд, ласковое бульканье наливаемой в стакан прохладной водочки. И все так ненавязчиво, маняще, с хрустально-серебристыми обертонами. Верно, так же злокозненные сирены сбивали с панталыку Одиссея. Только вот голос, раздававшийся у генерала в ушах, был мужской:

— Иди в лес! Иди в лес! Иди в лес!

И Михаил Васильевич махнул рукой:

— Стопори. Дальше я сам, хочу прогуляться.

Он вылез, отпустил машину и побрел, словно в забытьи, а вскоре какая-то неведомая сила заставила его остановиться возле белой «девятки», припаркованной неподалеку от лесопарка. Генерал распахнул дверь и уселся рядом с водителем. В этот миг с глаз его будто кто-то сдернул пелену. Глянув на лицо крупного усатого мужчины, Михаил Васильевич затрясся, взвыл от страха и, закрыв лицо ладонями, натурально наделал в штаны — даром, что ли, столько «Хольстена» было выжрано!