Прокаженный - Разумовский Феликс - Страница 37

— Ты, наверное, забыла, у меня же СПИД.

— А у меня кое-что, проверенное электроникой, — улыбнулась Маша и помахала перед его носом маленьким бумажным пакетиком, на котором роскошная голая мулатка прямо-таки извивалась от неутоленной страсти…

Наничье

Капа была сплошь розовая, а когда Саня Панкратов по кличке Шустрик набрал водички и сплюнул, во рту совершенно явственно почувствовался вкус крови.

— Левой больше работай снизу, в печень, — донесся до него голос Семеныча, и, глянув на покрасневшую от волнения физиономию тренера, он понял, что дела идут хреново. Да, впрочем, можно было и не смотреть…

Вообще, не надо было ему, рукопашнику, влезать в этот боксерский чемпионат — на руках чертовы неудобные перчатки, ни захват произвести, ни ногой ударить! Но пять тысяч баксов — деньги… И еще какие… Так что, услышав звук гонга, Саня сделал принудительный выдох, собрался и двинулся на центр ринга.

Противник попался ему что надо — мастер международного класса, мускулистый, не то казах, не то узбек, с сильным, отлично поставленным ударом. Глядя на его стойку, в которой пах был открыт, а передняя нога — как на блюдечке с голубой каемочкой, Шустрик подумал: «Эх, попался ты бы мне в чистом поле».

Между тем узкоглазый сделал финт и тут же, сократив дистанцию, провел сильный апперкот по рукам Панкратова и, когда те непроизвольно опустились, мощно включил левый спрямленный боковой. Ой-ей-ей… Мама мия… Несмотря на то что Саня прикрыл челюсть плечом и удар пришелся чуть выше, в голове у него загудело. Будто от души жахнули из-за угла пыльным мешком… А противник уже вошел в ближний бой, и его кулаки заработали со скоростью пулемета. Уйдя в глухую защиту, Саня попытался разорвать дистанцию, но не получилось. Прижатый в угол, он вошел в клинч и, обхватив узкоглазого, несколько секунд отдыхал, судорожно хватая воздух разбитыми в кровь губами. Судья рявкнул: «Брейк», а когда боксеры разошлись, оценивающе на Шустрика посмотрел, но, ничего не сказав, снова разрешил драться. Бывший наизготове азиат одним прыжком сократил дистанцию и без всяких церемоний провел мощную тройку в голову Панкратова и тут же, резко сблизившись, принялся работать по корпусу.

От сильного удара в печень Саня согнулся, а получив апперкот в лицо, растянулся на полу и подняться смог только при счете «семь». Все оставшееся время до конца раунда он шугался по рингу, практически не боксируя, и на перерыв ушел под дружный свист и улюлюканье зала.

— Может, полотенце? — донесся откуда-то издалека взволнованный голос Семеныча, видимо, со стороны зрелище было действительно захватывающим. — Ты как?

Саня отреагировал вяло:

— Нормально.

Глаза его вдруг застлало чем-то непроницаемо-черным, в голове застучало, будто молотом по наковальне, и затошнило так, что он еле сдержался, чтобы не блевануть. Секунду спустя это прошло, и он ощутил неудержимую ненависть ко всем присутствующим в зале — к почтеннейшей публике, к судьям, к противнику своему, даже Семеныч стал ему вдруг отвратителен.

Словно подкинутый мощной пружиной, Шустрик вскочил на ноги и с первым же ударом гонга устремился к узкоглазому. Тот, видно, уже считал себя победителем, а потому смотрел на Панкратова снисходительно, с издевательской усмешечкой. И очень даже зря…

— Сука! — Саня, дико вскрикнув, с ходу засадил ногой сильный поддевающий азиату в пах, подождал, пока руки у того опустятся, и мощнейшим свингом вынес ему челюсть. Попал качественно — с предельной концентрацией…

На мгновение в зале повисла тишина — ошалевшая публика изумленно замерла, не зная, как реагировать. Один лишь рефери что-то возмущенно крикнул, но, получив сразу же лоу-кик под колено, упал и, схватившись за сломанную ногу, дико заорал. Секунду Саня вслушивался, по его лицу расползалась довольная улыбка, потом провел боковой ребром ступни в широко раскрытый рот судьи и, когда тот стих, двумя жуткими ударами в лицо вырубил выскочившего на ринг Семеныча. В голове его бешено стучало: «Убей, убей, убей!»

Не дожидаясь, пока тело тренера упадет на пол, Шустрик пнул его ногой в пах и, содрав зубами лейкопластырь с перчаток, с яростью принялся от них избавляться. На трибунах поднялся шум. Не обращая внимания на крики, Панкратов подскочил к судейскому столу и теперь, когда ему уже ничто не мешало, показал себя достойным бойцом-рукопашником. В мгновение ока он раздробил кому-то нос, кому-то вынес челюсть, кому-то вмял трахею, а дернувшийся было недоумок-боксер быстренько залег с расплющенным мужским достоинством.

— Учись, сынок. — Саня криво улыбнулся. Тут его внимание привлекла почтеннейшая публика.

— Падлы, козлы! — дико вскрикнув, он устремился к ближайшей трибуне и сильным ударом колена в лицо вырубил орущего от страха очкастого дядьку. Затем, не опуская ноги, провел круговой хлест в ухо его сразу обмякшего соседа. Публика дрогнула, послышался женский визг.

В этот миг Шустрик увидел в проходе милицейские фуражки. Он захрипел от ярости и начал стремительно приближаться к стражам порядка — настало время указать ментам поганым на их место у параши. Засветив с ходу одному основанием стопы в нос, другого Саня подсек и уже добивал коленом, как вдруг услышал пронзительную команду: «Стой, стрелять буду!», сопровождаемую клацаньем затвора. С бешеным рычанием он попытался сблизиться с командиром, одновременно уходя с линии атаки, однако что-то с силой подбросило его вверх. От страшной боли Саню скрючило, затем она ушла, и не осталось ничего, кроме непроглядной, стремительно сгущающейся пелены мрака. Потом исчезла и она…

Ленинград. Развитой социализм. Осень

Вначале было ощутимо легкое движение воздуха, будто по лабораторному боксу пролетел слабый ветерок, потом зазвенели плафоны светильников, где-то далеко как будто лопнула тонкая стальная струна, и на поверхности воды побежала рябь. Ухоженные женские руки придвинулись чуть ближе. В стакане появились пузырьки, они стали подниматься кверху, и вскоре вода забурлила, словно в кипящем чайнике.

— Спасибо, Мадина Тотразовна, отдыхайте, — повелительно произнес мужской голос.

Высокая худенькая дигорка медленно открыла глаза.

— Хорошо. — Она кивнула, поднялась и закрыла за собой прозрачную дверь бокса.

Зазвенел телефон внутренней связи. Протянув руку, смуглость кожи которой подчеркивал белоснежный рукав халата, плотный лощеный мужчина приложил ухо к трубке:

— Майор Кантария.

На его лобастой голове просвечивала плешь, губы прикрывали рыжеватые усы. Сразу чувствовалось, что он не грузин, а мегрел.

— Есть, товарищ полковник. — Дослушав до конца, он отключился и посмотрел на сидевшую перед экраном монитора, не старую еще женщину: — Зоя Павловна, я к шефу. — Он ухмыльнулся и быстро снял халат. — Продолжайте без меня, пощупайте еще разок этого циркача, как он работает на уровне эфирного поля. Будет филонить, оставим его без сладкого…

«Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взгляд напрасно…» — Кантария вышел из бокса и двинулся вдоль длинного, ярко освещенного коридора. Пройдя через просматриваемый телекамерами тамбур, он уперся в массивную стальную дверь, надавил кнопки кода и, очутившись в кабине лифта, вставил личный ключ в прорезь замка. Когда зажегся зеленый огонек, он выбрал нужный этаж и, зная, что за ним сейчас наблюдают из Центральной, с непроницаемым выражением лица двинулся наверх. Скоро лифт остановился, створки рокочуще раздались в стороны, и Кантария подошел к турникету, рядом с которым скучали двое комитетских прапорщиков. Предъявив пропуск, он миновал зимний сад с фонтаном и вскоре очутился в уютном предбаннике, где размещалась за компьютером неприступная дива.

— Здравствуйте, Зиночка.

— Здравствуйте, Тенгиз. — Она чуть скривила в Улыбке пухлогубый рот и нажала кнопку селектора. — Валерий Анатольевич, к вам майор Кантария.

Щелкнул блокиратор бронированной двери, и Кантария очутился внутри.