Таэ эккейр! - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 15

– Лучше не надо, – живо возразил Лерметт. – Опять по той же самой тропе – и ведь на ней тоже лазить придется, не забывай. Мы сюда не по ровной дороге добрались.

– Значит, лезем, – пожал плечами эльф. – Вниз или вверх?

Лерметт примкнул веки и сосредоточился, вспоминая карту. Потом открыл глаза, оглядел тянущийся вверх склон и заглянул с обрыва вниз.

– Только вниз, – уверенно сказал он. – Там тропа чистая, отсюда видно. А сверху неизвестно какая. Да и склон здесь не так чтобы слишком надежный. К тому же, – добавил он ехидно, – мне, знаешь ли, надоело за тобой сапоги таскать. А вниз можно слезть и обутым.

– Не скажи, – возразил Эннеари.

– Ты что, по веревке только босиком съехать можешь? – удивился Лерметт.

– Нет, конечно, – ответил Эннеари, едва ли не уязвленный подобным предположением. – Просто веревку оставлять жалко.

Лерметт ничего не сказал ему в ответ, ухмыльнулся только. Ухмылка получилась лукавой и торжествующей, словно во времена раннего детства, такого давнего, словно бы его не было и вовсе – но оно было, и напомнило о себя этой ухмылкой так явственно, что Лерметт поспешно прикусил губу, чтоб над самим собой не рассмеяться. Вот так же точно он ухмылялся в детстве мальчишескому своему торжеству: конечно, меч или щит ему пока в слабых ручонках не удержать, не говоря уже о копье – зато плюнуть он наверняка сумеет дальше, чем любой рыцарь. И по заборам он тоже лазит лучше. Припомнив свое превосходство в лазании по заборам и плевании, Лерметт едва сумел подавить смех. И ведь не то забавно, что он совершенно всерьез гордился этими достижениями, а то, что при виде эльфа безумное детское желание плюнуть дальше становилось до ужаса живым и почти непреодолимым. По счастью, ему предоставилась такая возможность.

– А зачем оставлять? – произнес он медленно, заранее наслаждаясь своим торжеством. – Было бы куда ее привязать, а оставлять не придется.

– Привязать-то есть куда, – пожал плечами Эннеари. – Вот тут выступ очень даже подходящий… а только как ты ее отсюда потом сдернешь?

– Очень даже просто, – заверил его Лерметт. – Сам сейчас увидишь.

Он извлек веревку, взял ее за оба конца и вывязал вокруг выступа нечто весьма сложное и запутанное. Эннеари взирал на его действия с плохо скрытым недоумением.

– А теперь спускайся, – заявил Лерметт, вручая ему веревку. – Полезай спокойно, я за тобой спущусь. И учти: не вздумай держать веревку только за одну половину, если не хочешь грохнуться. Сразу за обе держи. Понял?

– Дело нехитрое, – сдержанно ответил эльф, взялся за веревку и через мгновение исчез внизу. Спустя самое недолгое время его оклик возвестил о благополучном завершении спуска.

Лерметт последовал его примеру. Веревки, даже и сложенной вдвое, хватило с избытком, спуск был нетруден, и принц не заставил себя ждать.

– А теперь что? – поинтересовался Эннеари, когда Лерметт присоединился к нему на нижней тропе.

Вместо ответа Лерметт протянул руку к веревке, ухватил ее и дернул посильнее. Веревка покорно упала на тропу.

– Вот так, – заявил Лерметт ошарашенному Эннеари и плутовски подмигнул. – Сейчас заново смотаю ее, и пойдем.

– Мотай-мотай, – рассеянно согласился Эннеари и внезапным плавным движением не выдернул даже – вынул из-за спины лук, быстро и ловко, как фокусник извлекает платочек из воздуха на глазах изумленных зрителей.

Зритель у Эннеари был один-единственный, зато изумленный донельзя. И ведь было чему изумляться. Лерметт никогда не видел такой слитной, такой согласованной и плавной быстроты движений. Эльф заново подтянул ослабленную тетиву, выхватил стрелу из колчана, наложил на тетиву, натянул и тут же отпустил ее, не целясь – все словно бы одновременно. Лерметт и понять не успел, когда и как совершился выстрел – а ветерок уже ерошил оперение стрелы, по середину древка вонзившейся в тело молоденькой горной куропатки. Эннеари подошел к убитой птице и поднял ее. Куропатка оказалась небольшой, но с виду вполне упитанной.

– Вот и ужин к нам прилетел, – довольным тоном заявил Эннеари и улыбнулся. Улыбка эльфа была столь неотразимо лукавой, столь победительно мальчишеской, словно у подростка, ухитрившегося вопреки собственным чаяниям плюнуть дальше извечного своего соперника. На долю мгновения Лерметту показалось, что он заглянул в зеркало.

Глава 10

Постоянные спуски и подъемы измотали путников гораздо раньше, чем сгустились сумерки, да и карабкаться по узким горным тропам – совсем не то же самое, что шествовать по торной дороге. К исходу дня Лерметт так устал, что едва мог утерпеть, до того ему хотелось объявить привал. Даже эльф, казалось, несколько поутратил прежнюю бодрость. Едва только им удалось найти сколько-нибудь ровное место, где можно и хворосту на костер наломать, и сам костер разжечь, и расположиться возле огня, не рискуя при первом же неосторожном движении свалиться вниз, как принц и эльф остановились, не сговариваясь – настолько оба они нуждались в отдыхе. Однако долгожданный привал оказался едва ли не утомительнее всего предшествующего дня. Вечер определенно не задался. Вот ведь и костер вспыхнул сразу же, и горная куропатка, которую Эннеари взял на стрелу, почти и не целясь, явила собой в зажаренном виде сытный и горячий ужин – для путников в горах дело ох не последнее! – зато разговор все не ладился и не ладился. Эннеари сидел, погрузившись в какие-то загадочные, но несомненно, тоскливые мысли и молчал, как пень, несмотря на все попытки Лерметта разговорить его. А Лерметт старался, что было сил, выспрашивая Эннеари об эльфийских обычаях в надежде, что уж на эту тему его дорожный спутник поговорить не откажется. Ничуть не бывало. Эннеари отмалчивался, а если и отвечал, то односложно и неохотно, уходя в себя едва ли не после каждой фразы. Лерметт, тем не менее, попыток не оставлял – по трем причинам. Во-первых, ему и в самом деле было страх как интересно. Во-вторых, послу неплохо бы знать побольше об обычаях тех, к кому он направляется – хотя бы уж затем, чтобы не оскорбить ненароком. А в-третьих, эльф, терзаемый неведомой тоской, представляет собой такое тяжкое зрелище, что на него глядючи, завыть впору. Выть Лерметт не собирался: в конце концов, и сам он не собака, и эльф не луна.

– Послушай, Эннеари, – предпринял он новую попытку.

Эльф поднял на него тяжелый до укоризны взгляд.

– Я давно тебя спросить хотел, – не отступался Лерметт.

– Спрашивай, – без всякого выражения произнес Эннеари и зябко повел плечами.

– Если только это не секрет, конечно, – на всякий случай оговорил Лерметт, – что это за штуковина такая? – И рука его взметнулась, указав на ожерелье, свисающее с шеи эльфа.

– Ах, это… – равнодушно протянул Эннеари. – Не секрет, конечно. Это ларе-и-т"аэ.

– «Найди-меня»? – удивленно перевел Лерметт.

– «Найди-себя», – поправил Эннеари. – Это… как бы тебе объяснить… рано или поздно на грани отрочества нас охватывает странное томление… почти зов. Как будто ты потерял часть себя и ее нужно найти. Вот и начинаешь ходить, искать, до всего руками дотрагиваться. Который предмет вернет тебе цельность, тот и есть искомый. Берешь его и носишь при себе неотлучно. У меня вот оказалась эта горсть камней.

– Интересно, что делать тем, кому цельность возвращает не горсть камней, а целая гора или, скажем, лес? – отважился пошутить Лерметт. – Гору с собой унести трудновато. А постоянно при себе таскать, пожалуй, и того трудней.

– Гору нельзя уносить, – не принял шутки Эннеари. – Гора принадлежит всем. Те, кому так не посчастливилось, обычно там и остаются.

Он замолчал и снова уставился на пламя. Ну что ты будешь делать! Ни спросом, и насмешкой его не проймешь.

Лерметт устало взглянул на Эннеари. Просторный лоб эльфа был мрачен, хотя ни одна хмурая морщина и не пересекала его. Выражение зеленых глаз, полуприкрытых утомленными веками, пониманию не поддавалось и вовсе. Общее впечатление складывалось крайне тягостное.