Тайна Золотой долины (др. изд.) - Клепов Василий Степанович - Страница 29

— А ну-ка, покажи свои бумаги!

«Бумаги? — ещё больше насторожилась Белка. — Уж не те ли, о которых говорила сейчас Мария Ефимовна и Павел Васильевич?»

Чиркнула зажигалка, зашуршала бумага, и Белка выглянув из-за кирпичей, увидела, как два человека склонились над белыми листами.

И, наверное, такая ненависть к предателям горела в глазах девочки, что Белотелов почувствовал её взгляд и повернул к ней свою чурку с большим носом.

Как он вздрогнул, когда увидел её лицо! Хочет что-то указать тому, другому, а не может, — губы от страха прыгают.

Толстый заметил по его виду неладное, обернулся и шагнул к Белке.

«Ну, — подумала она, — сейчас они убьют меня, как Павлика Морозова…»

Она уже хотела кричать, чтобы позвать на помощь, но толстый вдруг оглянулся назад, оба кинулись вон из подъезда и исчезли, а в двери сразу показались два мальчика. Они пошептались о чём-то, полезли по лесам на чердак, но тут же спустились.

— Это кто-нибудь нечаянно так доски положил, — говорил один, — а ты и подумал, что Васька тебя вызывает.

— Не может быть, — спорил другой. — Молокоед где-нибудь здесь: его сигнал.

Тогда Белка, наконец, поняла, что это и есть, должно быть, верные друзья, и шепнула:

— Ребята, вы кто?

Они со страха чуть не убежали, но в дверях задержались.

— А ты кто?

— Вы не бойтесь! — Я от Молокоеда.

— Ура! — обрадовались они, закричав во всё горло.

— Только вы не кричите, — предупредила Белка. — Я здесь с секретным поручением, а вы орёте.

Это были Никитка Сычев и Мишка Фриденсон. Сыч сразу заметил сигнал в чердачном окне, но сначала сбегал за Мишкой, так как после прилёта голубя они стали главными хранителями нашей тайны.

— Ну, рассказывай! — сразу стали они просить Белку. — Нашли что-нибудь?

— Конечно, нашли! Молокоед, да не найдёт!

— А он тебя уже за нами прислал, да? — загорячился Мишка. — Так мы можем хоть сегодня собраться. Только ты нас подожди.

— Нет, — успокоила его Белка, — Молокоед просил передать, что ещё не время играть Большой Сбор. Но он призывает вас быть начеку, чтобы по первому его сигналу двинуться в поход.

— Всем классом?

— На этот счёт Молокоед даст указания, — сдержанно ответила хитрая девчонка. — А пока, кроме вас двоих, никто ничего не должен знать.

— Только ты передай Молокоеду, — попросил Мишка, — чтобы он долго не тянул. У нас уже всё готово.

И они рассказали Белке о том, что творится в школе. Когда Мишка получил от меня голубеграмму, в наших классах началось столпотворение. Ребята обрадовались так, словно мы впервые достигли Северного полюса.

— В поход, в поход! — кричали они на переменах. — Проверьте порох в пороховницах!

Но как только показывался кто-нибудь из взрослых, все набирали в рот воды. Наших товарищей по нескольку раз вызывали в учительскую, где их допрашивал следователь, но никто не проболтался о том, куда мы исчезли. Даже моей маме они ничего не сказали.

Пионервожатая провела специальные сборы в четвёртом «В» и пятом «А». Она всячески доказывала, что мы плохие и недисциплинированные, а все, кто знал о нашем бегстве и молчал, тоже поступали не по-пионерски.

Тогда взял слово Мишка Фриденсон и начал очень резко критиковать вожатую. Он сказал, что главный виновник всей нашей истории — сама Аннушка. Вожатая даже опешила и вытаращила на него глаза.

— А что ты удивляешься? — резал своё Мишка. — Я правильно говорю.

Все стали кричать: «Правильно! Говори, Мишка!»

— Ты разве вожатая? — продолжал Фриденсон. — Тебе бы только отметки. Все помешались на одних отметках: и учителя, и директор, и родители, и ты — туда же. А ведь у нас есть душа, — сказал под конец речи Мишка, — и эта душа хочет романтики. Об этом даже в «Комсомольской правде» напечатано.

Аннушка на это сказала, что вся романтика как раз и заключается в хороших отметках, но тут поднялся шум и гам, и вожатая уже не рада была своим словам.

— Ты нас в госпиталь не пустила!:— кричали девочки.

— А кто военную игру запретил? — опять вмешался Мишка. — Ты запретила. Побоялась, наверно, что уроков не выучим.

— Она испугалась, как бы мы друг друга из палок не перестреляли! — крикнул Горшок.

Все принялись хохотать, и из сбора так ничего и не получилось.

— Ты понимаешь, — рассказывал Белке Фриденсон. — После этого нас замучили лекциями «О дружбе и товариществе». И все ссылались на Павла Корчагина. А, по-моему, будь Павка сейчас в нашей школе, он первый бы встал на Тропу и пошёл с Молокоедом.

— Факт, пошёл бы, — подтвердил Никитка. — Не такой Павка Корчагин парень, чтобы сидеть сложа ручки, когда идёт война с фашистами.

Может быть, этот разговор кончился бы тихо-мирно, если бы Белка не попросила ребят помочь разыскать Лёвкину маму. От этой просьбы ребята сначала смутились, потом сообщили ей такую тяжёлую весть, от которой Белка только охнула и села на порог. Оказалось, что Галина Петровна, когда узнала о гибели своего Лёвки заболела от горя и слегла. А ещё через день ей принесли похоронную, в которой сообщалось о том, что её муж, Григорий Александрович Гомзин, пал смертью храбрых при защите Советской Родины, У Галины Петровны после этих страшных потрясений случилось что-то с сердцем, она лежит уже неделю в больнице, и врачи боятся за её жизнь.

Белка заплакала от жалости к Лёвке, а ребята стали её успокаивать. Но она набросилась на них, как взбесившаяся тигрица:

— И вы называете себя хорошими товарищами? По-вашему, это называется товариществом? У Лёвки умирает от горя мама, а вы молчите о том, что Лёвка жив и невредим. Вы думаете, зачем вам посылал голубя Молокоед? Он хотел, чтобы вы успокоили матерей.

Вот интересно, ничего об этом я не говорил Белке, а она догадалась. Пойми после этого девчонок: то — глупы и болтливы, как сороки, то — гений ума и премудрая бездна!

— «Павка бы тоже встал на Тропу»! — передразнила она Мишку. — Эх ты, тропарь! Да Павка в ваши годы понимал в тысячу раз больше, он умел отличать игру от настоящего дела. Туда же, к Павке примазываетесь! Я бы на месте вашей Аннушки взяла, да и поисключала вас всех из пионеров. Вот подождите, доберусь до Молокоеда: он у меня узнает, как утопленником прикидываться!

Белка распалилась до того, что даже не попрощалась с ребятами и убежала. Сыч и Фриденсон с минуту стояли почти без сознания. Вдруг Мишка схватился за голову:

— А голубь-то!..

Они сбегали к нему домой за голубем и выскочили к заставе, где все прохожие ждали обычно попутную машину. Белки на заставе не было. Они сели и стали её ждать.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дальнейшие похождения Белки. «Я дала клятву». Под арестом. Американский замок.

Но Белка не пошла на заставу. На Почтовой улице она остановилась, не зная, что ей делать. Было уже поздно. Она знала, что родители её уже беспокоятся, знала, что я сижу на тропе у Чёрных скал, жду её и тоже беспокоюсь. Но открытие, которое она нечаянно сделала, подслушав разговор Белотелова с толстым человеком, не давало ей покоя. Она чувствовала, что должна как-то обезвредить этих предателей, а как — не знала.

В НКВД идти она не хотела: всё равно ей не поверят, а будут требовать Молокоеда. Только время потеряешь на разговоры с этим насмешником Любомировым. Сказать об этом Никитке и Мишке? А что толку? Сами они ничего сделать не смогут, и в НКВД вряд ли им поверят больше, чем ей. И она снова двинулась к нам на квартиру.

Едва услышав стук в дверь, мама распахнула её и, увидев Белку, радостно вскрикнула.

Белка только тут сообразила, что мама уже прочитала записку.

— Так Вася жив?

Это правда? — сразу набросилась на неё с вопросами мама.

— Конечно, жив, Мария Ефимовна. Ведь я же вам писала. Он просил меня узнать, как вы живёте, и вообще… дать знать…

Мама вся так и сияла. Лицо её порозовело, глаза заблестели, и Белка даже удивилась: на щеках у мамы она увидела ямочки, которых до этого не было, хотя вообще-то, сколько я помню маму, у неё всегда были ямочки.