Превыше чести - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 5

Главное уже позади. Договор заключен. Пир окончен. Придворные уже разбрелись по залу, уже перемешались с гостями, благородные дамы завели полные намеков, но ни к чему не обязывающие разговоры, фрейлины принялись деловито строить глазки самым молодым и красивым найгери… уже и музыканты перестали играть, отдыхая перед тем, как снова взяться за инструменты. Пора.

Эгарт дал знак церемониймейстеру открыть двери в соседний зал — туда, где через несколько мгновений начнутся танцы… а интересно будет поглядеть, как пляшут найгерис…

И тут над нестройным говором взмыл дикий, исполненный неизбывной жути крик.

Когда придворные и найгерис, бросившиеся на крик, внезапно подхватили его с нескрываемым ужасом, Младший Поющий Тэйглан еще ничего не понял. Не понял он и тогда, когда попытался войти в зал… когда толпа начала судорожно расступаться перед ним… даже когда он увидел лежащее посреди зала тело, вокруг которого расплывалась лужа крови, совсем еще свежей, не заветрившейся… даже и тогда.

Может, иной раз мертвого и можно принять за спящего. Но этого мертвеца никак нельзя было принять за пьянчугу, беспечно спящего в луже вина. Было что-то в положении тела такое, что не позволяло сомневаться или надеяться. Что-то окончательное, невозвратимое. Тот, кто лежал ничком посреди зала, был безнадежно, непоправимо мертв… и только блестящие иссиня-черные волосы, рассыпанные по мертвым плечам, были странно живыми.

Только одно Тэйглан и понял: тот, кто лежит мертвым, — не человек. Это найгери. И не важно, что лица не видно… Тэйглану нужды не было переворачивать тело, чтобы отличить найгери от человека.

Он еще не понимал… все еще не понимал… Разум все еще отказывался вместить невозможное — и оттого из последних сил цеплялся за несущественное. Разум просто-напросто отказывался поверить. Ведь если убитый — найгери… позвольте, а где еще один труп? Где мертвое тело его убийцы? Пусть и был этот найгери убит ударом ножа в спину — все равно… он не мог уйти из мира живых в одиночестве. Так не бывает. Где труп убийцы… и где меч убитого? Почему нигде нет и следа неизбежной, пусть и короткой, предсмертной схватки? Почему стены не захлестаны кровью из ран убийцы? И почему… почему нигде нет меча?

Тэйглан не понимал… он видел, что перед ним лежит найгери,.. убитый найгери… он видел, во что одет убитый, — и не мог не узнать этой одежды… но он не понимал. И только когда Хэйдльяр у него за спиной застонал почти беззвучно, невозможная правда стеснила дыхание Тэйглана.

При убитом не было и не могло быть меча — потому что его не было у живого.

Потому что в луже собственной крови лежал на полу Анхейн. Поющий.

И Тэйглан без сил опустился на пол рядом с телом убитого друга.

Ребра Тэйглана, казалось, забыли, как двигаться; удушье сдавило голову черным обручем. Убитый Поющий… да это все равно что сказать «черное солнце» или «раскаленный лед»! Поющих не убивают. На Поющих никто не подымал руку… никто, никогда!.. никто — до этой минуты.

Ничего более чудовищного, чем убийство Поющего… нет, есть и более чудовищное! Вероломство. Шайл позвал найгерис на помощь. Шайл воззвал к их чувству справедливости. Шайлу нужен был щит. И найгерис не отказали в справедливой просьбе… а когда найгерис прикрыли собою Шайл словно щитом, он в ответ полоснул руку, держащую щит! Шайл ударил Анхейна… ударил ножом в спину — подло; до чего подло! Анхейна — у которого даже меча при себе не было… потому что у Старшего Поющего нет и не может быть при себе меча.

Чудовищность этого вероломства лишала Тэйглана последнего горького утешения — оплакать друга. Он не мог сейчас думать об Анхейне как о друге… это потом, потом, после, не сейчас, потом… не теперь, когда солнце почернело и докрасна раскаленный лед слепит глаза… не теперь, когда кровь Поющего не то что заветриться — остыть не успела… не теперь, когда вероломство ударило Тэйглана в сердце его сердца, в душу его души, в самое сокровенное — и оно отозвалось набатным звоном боевого безумия!

Анхейн… Анхейн был безоружен… Анхейн — но не Тэйглан. Всего-навсего Младший Поющий, которому еще ох как далеко до почетного ритуала отказа от меча… меч Тэйглана покуда при нем — как и его неизбывный ужас, и гнев, и ярость… и то страшное, что поет в кончиках его пальцев, клокочет в мускулах плеч, ревет в голове… боевое безумие найгерис… набатный звон, неодолимо несущий найгери к его врагу сквозь тысячи клинков…

Тот самый набат, что вскипает сейчас в жилах всех остальных найгерис!

Надо встать… надо… надо встать и сказать… сказать им, чтобы они не… ведь теперь, когда Анхейна больше нет, Тэйглан — единственный Поющий в этом проклятом городе… пусть Младший, но единственный… и он должен… он непременно должен…

Выцветшие ошметки чего-то позабытого, что в минувшей жизни Тэйглан называл долгом, из последних сил надсаживались, пытаясь докричаться до него сквозь набат боевого безумия. Набат был громче — он был громче всего на свете, он объял собой полнеба… но крик этот, пусть и едва уловимо, пробивался сквозь его рев.

Тэйглан сумел подняться. Он даже руку сумел поднять, останавливая найгерис… и вовремя — еще мгновение, и даже приказ Поющего не остановил бы их… и только тогда его шатнуло к толпе. И люди, и найгерис обступили его плотно, поддерживая, не давая упасть — но набат не стихал… он и не мог стихнуть… стиснутый тем, что еще оставалось от воли Тэйглана, он лишь подался немного назад — и тут же вновь грянул неистово, когда руки Тэйглана коснулось что-то влажное… Тэйглан поднял руку и недоуменно уставился на то красное, что мазнуло по ней походя, мазнуло — и оставило след… и тогда набат грянул страшно и торжествующе, швырнув Тэйглана вперед и вбок, на человека в алом плаще… навряд ли тот успел понять, что свалило его с ног и бросило оземь, заломив руку, — он ведь не мог слышать… он ведь только человек… Нет. Не человек. Убийца.

Левой руки и колен Тэйглану хватало с избытком, чтобы удерживать убийцу… левой, окровавленной руки. А правую Тэйглан сначала поднял открытой ладонью вверх — а потом стиснул ею край алого плаща… тот самый влажный край… стиснул изо всех сил — пока кровь Анхейна не закапала из него на пол. И лишь тогда Тэйглан разжал правую руку — чтобы вновь поднять ее, вновь останавливая найгерис.

— Стойте! — хрипло каркнул он, не надеясь на то, что движения его руки окажется достаточно. — По-вашему, быть изрубленным в куски на месте — этого довольно для убийцы Поющего?

Боевое безумие еще полыхало в глазах найгерис… но теперь это был уже вполне управляемый транс, а не безудержное бешенство. Действительно — разве убийца Поющего заслужил такую легкую смерть? Тысячу раз — нет! Приговор его будет другим… совсем другим… вот только прежде исполнения приговор надо вынести. Прав Младший Поющий Тэйглан. Незачем найгерис торопиться. Вовсе даже незачем.

— Этого никак не довольно, — мрачно произнес король, шагнув к распростертому на полу убийце. Лицо у короля было такое, словно он собирался выхватить убийцу из рук Тэйглана и начать рвать его на куски самолично.

— Вы хотите отнять его у нас? — захолодевшим от гнева голосом спросил Тэйглан.

— Одолжить, — угрюмо поправил его король. — На время. Он ведь не только вам… он ведь и Шайлу… пусть заплатит за все — и всем.

Это Тэйглан очень даже понимал. Убийца Поющего совершил над Анхейном немыслимое вероломство — но родной свой Шайл он просто-напросто предал. Он дважды преступен — так пусть же он и ответит за свое преступление дважды.

Тэйглан утвердительно наклонил голову.

— Даллен… — с внезапной хрипотой произнес король. — Почему?..

Убийца, по-прежнему прижатый к полу, кое-как повернул голову.

— Он оскорбил мою честь, — выдавил Даллен.

Если Тэйглан и сумел удержаться и не сломать ему руку, то разве только чудом. Честь! Честь его, видите ли… да чего стоит твоя хваленая честь в сравнении с жизнью Поющего… честь, которая не помешала тебе ударить в спину безоружного — это же как надо голову потерять… а вместе с тем и саму честь… которая не подсказала тебе, что есть кое-что и поважнее оскорблений… что никакая честь не стоит жизни Поющего.