Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 109

Гостю подали то же, что и всем: кашу, сваренную на крепком мясном отваре, с мелко накрошенным мясом, бобы с густой подливкой и пресные пампушки, по форме напоминавшие дорожную сумку. Но кроме того, перед Кенетом оказалась еще и большая круглая лепешка, тонкая, еще теплая. Кенет вновь ощутил укор совести: как долго эту лепешку сохраняли теплой, пока он спал? А лепешку эту к столу можно подать только теплой: хлеб родства не должен остыть.

Припомнив торопливые прощальные наставления массаоны, Кенет встал, взял лепешку в обе руки и разломил ее пополам, стараясь, чтобы половинки вышли не совсем одинаковыми. Потом Кенет повел взглядом, выбирая из сотрапезников того, кому следует отдать хлеб. Выбрав, он подошел к коренастому старику, снова поклонился и отдал ему большую половину. Старик принял хлеб, отломил от него кусочек и положил в рот. Тогда Кенет тоже отломил кусочек от своей половины лепешки, прожевал его тщательно и проглотил. Старик одобрительно посмотрел на учтивого гостя и кивнул. Кенет вернулся на свое место и принялся за еду, чувствуя, как сильно колотится его сердце, и почти удивляясь, что никто, кроме него самого, не слышит этот бешеный стук. Теперь, и только теперь, Кенет мог окончательно полагать себя в безопасности. Он был принят.

Хлеб родства – единственное, о чем массаона рассказал Кенету подробно и даже повторил еще раз, чтоб ничего не забылось. Гостя принимают в клан посредством ритуала заключения гостевого родства. Для этого нужно преломить хлеб родства – особую лепешку, выпекаемую только с этой целью. Разломить хлеб родства совсем уж поровну – не вполне учтиво. Подать хозяину меньшую половину – верх неуважения; этим ты показываешь, что недоволен его гостеприимством и ни в грош его не ставишь. А вот во что ты ставишь себя сам, станет ясно, когда ты выберешь разделившего с тобой хлеб. Предложивший хлеб младшему дает ясно понять, что считает себя выше присутствующих и претендует на права старших родичей. Преломивший хлеб со сверстником требует для себя прав равного и символически нарекает себя братом по хлебу. Отдавший хлеб старшему недвусмысленно признает себя младшим и становится сыном по хлебу. Не самое высокое положение, но Кенет в выборе не колебался: неопытному остолопу большее и не подобает, да и годами он еще не вышел, чтобы рассчитывать на это самое большее. Выбор его произвел наилучшее впечатление: спасенный юноша оказался учтив не по годам и снискал всеобщую благосклонность, не успев даже имени своего назвать. Кенет имел все основания благодарить массаону Рокая, поведавшего ему о хлебе родства со всеми подробностями. Горцы – народ вспыльчивый, чуть что – и хватаются за оружие. Стоит гостю вольно или невольно оскорбить хозяев, преломляя хлеб родства, и он остался бы для клана чужаком со всеми вытекающими отсюда для гостя последствиями. Кенету редкостно повезло: у него был хороший советчик.

Впрочем, ему не только с советчиком посчастливилось. Хлеба к столу могли и не подать. В худшем случае это означало: ешь и убирайся, покуда цел. А в худшем чужак вообще ел в последний раз в жизни. После трапезы его вызывали на поединок. Поочередно.

Пока кто-нибудь не избавит Лихие Горы от его присутствия. Приди Кенет в горы осенью, и его бы даже на порог не пустили. Его бы встретили на окраине поселения и подвергли подробнейшим расспросам, а после клан долго совещался бы, считать ли пришельца гостем и предлагать ли ему хлеб родства. Могли и не предложить. Но Кенет пришел зимой, в метель. На расправу метели нельзя оставлять никого. Даже кровного врага положено пустить в дом, обогреть и накормить. Кенета не могли оставить за порогом. А уж коли он вошел в дом, он становится гостем, и хлеб родства хозяева предложить ему обязаны. И лишь потом, когда новый родич по хлебу утолит голод, можно задавать ему вопросы. Старик, избранный Кенетом в отцы по хлебу, и приступил к расспросам, как только все насытились и дети унесли столики с остатками еды.

– Меня зовут Эрэнтэ, – произнес старик, глядя на гостя. – Как нам называть тебя, сын по хлебу?

– Мое имя Кенет, – ответил юноша.

– Что привело тебя в наши горы зимой?

– Мне посоветовал уйти в горы массаона Рокай. – О причинах подобного совета Кенет решил пока не распространяться.

– Как здоровье его жены? – внезапно спросил один из присутствующих, юноша немногим старше Кенета.

Кенет улыбнулся мысленно и его наивной хитрости, и его порывистой горячности. Воин постарше и поопытнее расставил бы менее заметную ловушку.

– Массаона Рокай никогда не был женат, – твердо ответил Кенет, – если только не женился после моего ухода из Каэна. Тогда вы знаете о нем больше, чем я.

– Каким путем ты поднялся в горы? – спросил высокий, даже для горца очень сильный мужчина средних лет.

– Я не знаю ваших названий. – Кенет задумался, пытаясь определить направление, затем помахал рукой в сторону, с которой, по его мнению, он пришел. Во взгляде силача-горца промелькнуло непонятное Кенету облегчение.

И опять Кенету повезло: он спутал направление. Рука его указывала в сторону перевала Кабанья Холка – гораздо левее, чем перевал Рукоять Меча, по которому Кенет и поднялся в Лихие Горы на самом деле.

– Остался последний вопрос, сын по хлебу, – произнес силач. – Что ты видел сегодня во сне?

Иногда благие намерения так и остаются благими намерениями. Кенет искренне собирался вести себя вежливо и уважительно – и все же самым невоспитанным образом вытаращил глаза в немом изумлении. Этого вопроса он не ожидал.

– Разве массаона Рокай ничего тебе не говорил? – нахмурился старик Эрэнтэ.

– У нас было очень мало времени, – покачал головой Кенет.

– Что ж, – кивнул Эрэнтэ, принимая объяснение. – Горы посылают сны. Сон принадлежит тому, кто его увидел. Если только человек не захочет, чтоб ему помогли истолковать его сон, ему нет нужды о нем рассказывать. Но первый сон гостя принадлежит Творцу Богов. Это справедливо. Ты готов рассказать свой сон?

– Но я не помню, что я видел, – возразил ошеломленный Кенет.

– Это тебе не помешает, – усмехнулся Эрэнтэ самыми кончиками губ. – Достаточно твоего согласия.