Защитники людей - Корнилов Антон - Страница 49

Трегрей долго не думал.

– В самих себе, бессомненно, – ответил он. – Где же еще?.. Нравственные законы общественной жизни давным-давно определены и всем известны, без этих законов никакого общества сложиться и не могло. Каждый знает: убивать – дурно. Воровать – дурно. Предавать – дурно… И так далее. Преступающий эти законы прекрасно понимает, что поступает неправильно. Но неизменно оправдывает себя тем, что сюминутная ситуация, в которой он на момент преступления оказался, к этому преступлению обязывает. Что виноват в преступлении не он, а – обстоятельства. Разве при этом он не лжет себе?

– Лжет, – согласился Сомик.

А Двуха покрутил головой.

– Обстоятельства обстоятельствам рознь, – сказал он. – Одно дело, когда министр вверенное ему ведомство разворовывает, вагонами тащит; и совсем другое, когда какой-нибудь слесарь, с работы выпертый, у которого дома дети жрать просят, вагон разгружая за гроши, пару банок тушенки себе в карман сунет. И кто, спрашивается, из них преступник?

– Оба, – не колеблясь, ответил Трегрей. – Преступник – суть преступающий закон. Оправдывать преступление теми или иными обстоятельствами – безнаказанностью ли, нуждой ли, все равно, чем – суть лгать самому себе. Зная, что не прав, убеждать себя, что прав. Вы спрашивали, где искать точку отсчета тем, кто ступил на путь подвига, желая стать истинным дворянином? Я говорю: в нас же. Главное – поймать себя на том моменте, когда почувствуешь, что лукавишь с самим собой. Вот этот момент – и есть точка отсчета. Потому что наиглавнейшая опасность в том, что, солгав себе единожды, ты будешь лгать и дальше. То, что облегчает жизнь, очень быстро входит в привычку. Привыкнув лгать себе, привыкнешь находить оправдание любым своим поступкам, продиктованным какими угодно пороками: жестокостью, трусостью, ленью, гордыней… И в конце концов мир для тебя изменится. Ты получишь картину мира, очень далекую от объективной. И, соответственно, решения будешь принимать неправильные. Ты безо всякого урона для чести и совести запретишь себе вступиться за случайного прохожего перед агрессивной компанией, азартно мотивируя это тем, что «он сам виноват», «они все там пьяные» или «я их разгоню, меня же и посадят», – на самом деле напросте боясь получить в лоб. Спокойно включишься в увлекательную игру «распилы и откаты», успокаивая себя тем, что «все так делают, если я взбрыкну, меня уволят, чем тогда детей кормить», – на самом деле от души радуясь увеличению дохода. Или сунешься в самое пекло по своему хотению, вопреки здравому смыслу и строгому наказу, уповая на то, что пистолет в кармане убережет от любой напасти, убеждая себя, что ты сильнее, чем есть на самом деле, и просто обязан доказать это окружающим. Нельзя себе лгать. Нельзя себе лгать…

Олег замолчал. На этот раз возражений ни со стороны Двухи, ни со стороны Сомика не последовало.

– Слабость, – заговорил снова Трегрей, – непременная причина такой лжи. Тому, кто силен, по-настоящему силен, – тому, кто поднялся на совершенно иной уровень силы, – нет нужды обманывать себя, ища оправдания собственной слабости. Не случайно постижение Столпа Величия Духа обязательно для получения статуса дворянина.

– А кто его у вас придумал вообще, этот Столп? – проговорил Двуха.

– Придумал? – поднял брови Олег.

– Ну… как он появился?

– Сложился естественным образом, – пожал плечами Трегрей. – Как система самосовершенствования личности тех, кто взял на себя долг нести ответственность за судьбы других людей. Развивался институт дворянства, развивался и Столп.

– А почему у нас не так? – жадно спросил Игорь. – Знаешь, как обидно… Смерть как обидно – почему у нас не так?! Получается, кому-то повезло, а нам – нет. Нашенские дворяне… маленько не такие, как ваши были. Ну, ты читал, конечно, знаешь…

– Вообще-то, такие, – возразил Олег. – Только очень и очень давно. Когда-то и у вас дворянство даровалось за выдающиеся заслуги, по первоначалу в ратном деле. Возможно, имелись и начатки чего-то вроде нашего Столпа Величия Духа. Если предположить, что в древних легендах о могучих богатырях и рыцарях есть доля достоверности. Но в какой-то момент вы свернули на другую дорогу…

– Не в какой-то момент, – сказал Женя Сомик, – а исключительно по причине исторической необходимости. Капиталистический строй сменил феодальный, все просто. Это ж школьный курс…

– Я все же склонен полагать, закат вашего дворянства начался много раньше, – возразил Трегрей. – И развитие производственных и общественных отношений здесь, скорее всего, ни при чем. В капиталистической Японии, к примеру, феодальный тип мышления сохранялся аж до середины двадцатого века, прекрасно сосуществуя с динамично развивающимися экономикой и производством… Напросте, дворянство изначально – служилое сословие. И у вас, и у нас. Все изменилось именно тогда, когда ваши дворяне перестали служить и стали просто жить. В большинстве случаев – в угоду себе. Вам это сложно понять, а для меня в таковом сломе приоритетов очевидно нарочное злое влияние. Этот слом не был естественным витком истории. Он был – искусственным. Насильным.

– То есть, сначала и наша, и ваша цивилизации развивались одинаково… ну, примерно одинаково, – вскинулся Сомик. – А потом почему-то р-раз, и… – не зная, как выразить свои мысли словами, он продемонстрировал такой жест: сложил молитвенно ладони, начал поднимать их вверх и одну ладонь отвел в сторону – как ветвь от ствола дерева.

– Приблизко так, – согласился Олег, наблюдавший за Жениной пантомимой в зеркало заднего вида. – И та кривая тропка, по которой вы идете, все отдаляется и отдаляется от единственно верного пути естественного развития цивилизации. Повторюсь, вам это трудно понять. Вам это кажется досужей небывальщиной. Но… Разве каждого из вас хотя бы единожды не посещала мысль, что этот мир – устроен неправильно и неразумно?

Олег Гай Трегрей замолчал. Ничего не говорили и его спутники. Обочь трассы замелькали одноэтажные домишки, скованные друг с другом низенькими заборами палисадников. Потом вдалеке показались плоские макушки первых пятиэтажек.

– Профукали, значит, мы свой шанс жить по-человечески, – проговорил Двуха. – Теперь как у вас у нас уже никогда, что ли, не будет?

– Почему же? – проговорил Олег. – Еще три года назад никто здесь и понятия не имел о Столпе Величия Духа. А теперь… Сколько наших соратников постигло первую ступень Столпа и вышло на вторую?.. И каждый из них способен совершить подвиг. Потому что отчетливо понимает: во имя чего этот подвиг должен быть совершен.

– Выходит, – произнес Женя Сомик, почесывая нос, – у нас новое дворянство зарождается? Такое… правильное. Истинное, вернее. Только что-то очень уж активно это новое дворянство давят…

– Ничего странного, – сказал Трегрей. – Ваша реальность сопротивляется чужеродному для себя элементу. Все так, как и должно быть.

– То есть? – глянул на него Двуха.

– Как формируется истинное дворянство? Элита человечества? Только в условиях излома, серьезного напряжения физических и психологических сил и способностей, при котором каждый потенциальный дворянин непременно должен проявить весь свой ценностный аппарат. Понять и показать, что для него действительно важно, что он считает допустимым и предпочтительным, а на что не пойдет ни при каких обстоятельствах.

– А я вот что вам скажу, – бухнул вдруг Двуха, – давно уже хотел сказать… Пока это новое дворянство формироваться будет – сколько простых человечков сгинет ни за что, а? Таких, как батька мой? Которых система наша поганая в самую вонючую дыру жизни загоняет, откуда возврата нет? Которые никому на хрен не нужны? Пока мы это… в условиях излома свой… ценностный аппарат проявляем – вокруг нас все своим чередом идет. Ну, мы, допустим, по совести и закону жить пытаемся. А другие? С кем нас судьба не столкнула? В их-то жизнь мы не вмешиваемся…

– В том-то и дело, что нас на всех не хватит. Пока… – встрял было Сомик.

– И еще! – перебил его Игорь. – Мне вот эти разговоры про новое дворянство как-то… душу царапают. Всегда терпеть не мог тех, кто выше других себя считает, даже когда они действительно сильнее, умнее, благороднее. Я сейчас не о вас… не о нас… – поспешил поправиться он. – Какой из меня дворянин? Я из этих… – Двуха указал назад, туда, где уже едва виднелась на горизонте свалка, похожая издали на мутную тучу, тяжко осевшую на землю. – Плоть от плоти, кровь от крови, как говорится…