Родник - Тайц Яков Моисеевич - Страница 29

— Владька, вот какое дело… — начал Толя, переминаясь с ноги на ногу. — Слушай, а папа твой не будет сердиться, что мы здесь?

— Ничего, — сказал Владик, — он свой.

— Ладно, тогда слушай! — торжественно начал Толька. — Мы к тебе пришли насчёт твоего кола.

— Ну?

— В чём дело, Владька, что случилось? — Толя сбился с торжественного тона. — Может, тебе надо помочь? Мы тогда выделим кого-нибудь. Вот Митя с тобой может заниматься, или я, или Игорёк. Выбирай кого хочешь. А то так нельзя. Ведь кол этот не только тебя касается, а всего класса.

Владику было приятно, что товарищи хотят ему помочь. И всё же ему было обидно, что его, первого ученика, кто-то собирается выручать. Он спросил:

— А при чём тут «всего класса»?

— Как «при чём»? — вмешался Митя. — Так тоже нельзя рассуждать. Ты в нашем классе учишься или где?

— Я в школе учусь, — сказал Владик.

— В том-то и сила! — подхватил Толя. — Ты вроде часть всей школы, понятно? И твой кол как бы даже всей школы касается, вот!

— Глупости! — невесело засмеялся Владик. — Школа — часть Москвы. Значит, выходит по-вашему, это всей Москвы касается, да?

— А что ты думаешь! А может, и касается! — чуть ли не крикнул Митя.

Это Владика озадачило:

— Ерундистика! Ничего подобного!

— Нет, не ерундистика! Это нам Антон всё разъяснил. — Толя положил руку Владику на плечо: — Ладно, Владька, брось. Мы тебе по-хорошему говорим: выучи ты эти несчастные мифы, подземные воды, реши задачки… А ну её, единицу, ладно?

Владик повёл плечом:

— А что я, сам не понимаю, что ли? Чудаки!

— Кто чудак, там видно будет! — сказал Толя, напяливая на голову шапку с пушистыми длинными, до пояса, ушами. — Кого тебе выделить?

— Никого!

— Почему?

— Сам справлюсь.

— Сам так сам. Тебе видней! — Толя повернулся к Мите: — Пошли?

— Поехали!

Митя с Толей вышли, дверь за ними захлопнулась. Озабоченный Владик вернулся к Пете:

— Слыхал? Толя с Митей приходили. Всё насчёт моего кола беспокоятся. Ерундистику разводят, будто мой кол всей Москвы касается. Чудаки! — Владик усмехнулся. — Давай работать, а то уже поздно.

Владик и. Петя снова принялись за панораму. И хотя Петя ушёл от Владика поздно вечером, всё же макет был ещё далеко не готов. Владик сильно устал. Он отложил в сторонку ножницы, перенёс макет на окно, поужинал, разделся и лёг.

Ему не спалось. Была лунная ночь. Голубыми искорками поблёскивали морозные узоры на стекле. Лунный свет лежал на подоконнике косячком. Косячок этот постепенно приближался к панораме. Вот голубые лучи заглянули в неё и причудливо осветили стены картонного домика и маленькие окошечки, которые Владик старательно вырезал ножницами.

Глаза у Владика слипались, но он пристально смотрел на окошечки. Вдруг на них появились решётки. Картонный домик начал расти, пухнуть, и вот он стал совсем большой. Нарисованная дверь превратилась в ржавые железные ворота, у ворот стоял часовой с овальной кокардой на бескозырке. На плече он держал длинную, толстую единицу.

Владик подбежал и стал дёргать единицу к себе:

«Отдайте! Мол! Я её выкину!»

Солдат взял единицу наперевес, и она превратилась в винтовку со штыком.

«А ну, проваливай отсюда, пока цел! Не видишь — здесь тюрьма!»

Владик испугался и опрометью побежал вдоль улицы. Улица становилась всё уже, всё теснее. Она была замощена булыжником. С обеих сторон тянулись низенькие деревянные домишки. На домишках пестрели старинные вывески с «ятями» и «твёрдыми знаками». У дверей стояли толстые люди с золотыми цепочками на больших животах. Это — купцы. Владик подбежал к ним:

«Вы не знаете, где моя школа?»

Купцы, держась за животы, оглушительно захохотали.

Владик кинулся прочь. Он стал искать свою школу. Но школы нигде не было.

Владик заметался. Он стал искать Детский парк. Но и парка нигде не было.

Он бросился искать Дворец культуры имени Павлика Морозова. Но никакого дворца и в помине нет.

Тогда он стал искать свой дом. Но и дома нигде нет. Вместо него лепятся друг к дружке убогие лачуги. В одной из них сидит Тата Винокур.

Владик обрадовался и подбежал к ней:

«Тата, Тата, а где же наш дом?»

Но Тата не отвечает. Она молча ведёт Владика к высоким воротам с вывеской: «Ткацкая фабрика Прохорова».

Владик очутился в тёмном, тесном подвале. В груде тряпья копошатся дети. Они сортируют грязные лоскутки. Шерстяные они кладут в одну сторону, льняные — в другую, бумажные — в третью.

Среди них сидит и Петя Ерошин. Он ухватил Владика за шею и пригнул его к тряпкам. Владик стал вырываться:

«Пусти, Петух! Пусти!»

Он кое-как оттолкнул Петю, но повалился на груду тряпья, стал в ней барахтаться, задыхаться, стал из последних сил расшвыривать грязные лоскуты. И вдруг открыл глаза…

С минуту он лежал неподвижно, опоминаясь. Потом он приподнялся на локте и оглянулся. Ох, как хорошо! Он у себя дома, в своей комнате… За шкафом, как всегда, мирно сопит тётя Феня. А на подоконнике, освещённая луной, стоит панорама с маленькими домиками и баррикадой, над которой развевается крохотный красный флажок.

Владик закрылся с головой и снова заснул — теперь уже спокойно, без снов.

Проснулся он поздно. В комнате было полно света — яркого зимнего солнца. Владик потянулся. Сегодня воскресенье, значит можно всласть погулять, побегать на коньках, сходить в кино.

И вдруг он вспомнил про макет и про единицу. Нет, кататься на коньках нельзя — работы много.

Вот почему он после завтрака никуда не пошёл, достал из сумки географию, подпёр голову кулаками и принялся учить:

«Подземные воды просачиваются и доходят до водоупорного пласта. Там, где водоупорный пласт выходит на поверхность, подземная вода выходит наружу. Образуется источник, или родник…»

До обеда он усердно занимался географией, историей, арифметикой.

А вечером он не выдержал и поехал на каток. Там он встретил Тату Винокур. Они взялись за руки и стали вместе бегать на коньках по ледяным аллеям. Владик рассказал ей про панораму. И там, на катке, в «ландышевой» аллее, Тата сказала:

— Владик, панораму принеси обязательно завтра, потому что послезавтра уже годовщина.

Двадцать третья глава. «Семь бед — один ответ!»

Наступило завтра, то-есть понедельник. Кира Петровна в своё обычное время вышла к троллейбусу. На улице, несмотря на ранний час, было много народу. Все спешили: кто на завод, кто в учреждение, кто в школу… У каждого из нас своё дело, своя работа. Но все мы трудимся ради одного — ради Родины.

Кира Петровна ехала на работу в хорошем настроении. Вчера вечером она была в большом, светлом зале, украшенном колоннами и люстрами. Там собрались женщины из разных стран. Кире Петровне дали билет в райкоме комсомола. Сидеть ей пришлось где-то на самом верху.

Сверху ей хорошо был виден просторный зал, где собрались француженки, испанки, польки, негритянки… Все на разных языках говорили об одном:

— Мы хотим, чтобы наши дети мирно учились. Мы хотим, чтобы наши мужья мирно работали. Мы не хотим войны. Великий Сталин борется за мир, и мы идём за Сталиным!

Во всех речах было слышно: Сталин! Комрейд Сталин! Геноссе Сталин! Товарищ Сталин!..

Потом все запели песню мира, каждый на своём языке, но мелодия была одна. Кира Петровна смотрела с балкона на круглый зал, и ей казалось, будто она видит весь земной шар и слышит голоса всех народов земли:

Песня звучала с такой силой, что хрустальные подвески огромной люстры, которая висела неподалёку от Киры Петровны, заметно дрожали и переливались то красными, то синими, то жёлтыми лучами.

…И сейчас, когда Кира Петровна подходила к зданию школы, в ушах у неё ещё звучала эта песня, а перед глазами словно ещё покачивались гранёные хрустальные подвески.