Адмирал Ушаков - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 32

Федор стоял с адмиральским чемоданом в руке и умилялся:

— Красота-то какая! Красота неописуемая!

Он смотрел на ковер, на мебель красного дерева, на бронзовые часы. Но адмирал — по морской привычке — провел пальцем по каминной доске, — палец оказался в пыли.

— Побольше бы чистоты, чем красоты! — насмешливо сказал он и стал раздеваться.

Федор Федорович умылся, сам побрился, надел адмиральский мундир со всеми орденами и стал ждать.

Федор ходил за барином, сдувал с адмиральского мундира одному ему видимые пушинки и все не мог налюбоваться на обстановку.

Ушаков не слушал его, думая о том, что надо не забыть сказать князю о нуждах флота.

Волновался, вроде как перед боем.

А время шло. Лакеи принесли завтрак. Федор Федорович успел позавтракать, немного успокоился, и тут явился адъютант князя и повел его к светлейшему.

В роскошной приемной ждали генералы в полной парадной форме, какие-то штатские — вероятно, дипломаты — в шелковых кафтанах и париках.

Прижимая к левому боку шляпу, Федор Федорович вошел в кабинет.

Посреди большой светлой комнаты стоял князь — высокий, улыбающийся одним своим умным глазом.

Напрасно плели разные небылицы о том, что Потемкин принимает посетителей чуть ли не в одном белье. Был он одет, как все люди, но одет, разумеется, прекрасно. Выбрит и чист.

— Федор Федорович, наконец-то!

Он обеими руками крепко сжал руку Ушакова и пристально смотрел на него сверху вниз: Потемкин был выше Федора Федоровича.

— Вот ты какой! Молодец! Откуда родом?

— Тамбовский, ваше сиятельство.

— Крепок, — говорил князь, глядя на невысокого, но плотно сбитого адмирала, на его энергичное лицо с крутым подбородком. — Недаром чуму поборол! Молодец!

— С Войновичем и Мордвиновым было труднее, чем с чумой, ваше сиятельство!

— Ты прав! — рассмеялся Потемкин. — Ну, теперь их нет и не будет. Садись, поговорим о деле.

Князь усадил Ушакова на шелковый диван рядом с собой. Федор Федорович старался не ошибиться и смотреть на зрячий глаз светлейшего.

— Ну, что татары? Как волка ни корми?..

— Да вроде того.

— Присматривай. Как флот?

— В полном порядке. Хоть сегодня в море!

— Молодец! Сколько кораблей?

— Десять кораблей и шесть фрегатов, не считая крейсерских, брандера и прочей необходимой мелочи, ваше сиятельство.

— Сколько всего пушек?

— Семьсот сорок четыре.

— Хорошо! — потирал руки Потемкин. — Так вот, дорогой Федор Федорович, слушай… У России врагов — как сам знаешь — много. Не только тут, а и в Европе. Французы уже не первый год строят туркам крепости: укрепляли Анапу, Очаков, теперь трудятся в Измаиле. Англичане того и гляди пожалуют в проливы. А из проливов могут и дальше: аппетит ведь приходит во время еды! Да и турки не хотят мириться ни со своим положением, ни с нами. После Рымника султан прогнал великого визиря. Вместо него — известный Эски-Гассанпаша. Умная бестия! Капуданом — двадцатидвухлетний Гуссейн. Мальчишка. Горячая голова — рвется в бой. Обещал султану уничтожить Севастополь и вернуть Крым. Лазутчики доносят: у анатолийских берегов собрано много транспортных судов. Намереваются перевозить хлеб в Константинополь и к армии и десантные войска в Анапу. Десант надо ждать со стороны Анапы. Потому первое дело: осмотреть каждую щель на нашем побережье. Вот, — он повернулся к столу, на котором лежала карта. — Прощупать всю восточную сторону Анатолии, абазинские[52] берега от Синопа до Анапы. Торговые суда доставлять к себе, а что не сможешь — жги. Чтобы Константинополю и сухопутной турецкой армии — ни зернышка!

— Сделаю, ваше сиятельство!

— А если встретишь этого молокососа Гуссейна…

— Дам бой, — загорелся Ушаков. — Я им не Войнович.

— Знаю и верю! — улыбнулся Потемкин. — Одним словом, на море ты хозяин! — говорил он, раздумывая. — А мне и на суше дел хватит: крепости Тульча, Исакча, Килия, а главное — Измаил, — почесал голову Потемкин.

— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, на море я сделаю все!

— Да, чуть не позабыл: я получил из Константинополя известие, что два англичанина приготовили брандеры. Турки хотят ими поджечь наш флот. Будьте осторожны!

— Не подпустим к себе ни один парус!

— Надеюсь на тебя, Федор Федорович! Ну, а теперь говори, чего не хватает? Для возможного ремонта кораблей все есть? Доски, гвозди, конопать, смола?

— Предусмотрел, насколько возможно, ваше сиятельство. Конечно, хорошо бы получить смоленых разного сорта тросов. И рубах для матросов маловато. Тысяч бы пяток еще.

— Хорошо. Скажу Афанасьеву. Еще что?

— У нас в порту, как знаете, ваше сиятельство, нет денежной казны. Надо было срочно рассчитаться с подрядчиком за поставленные матросские сапоги. Я намедни занял у капитана Нерона Веленбакова две тысячи рублей.

— Получишь их сегодня же у Попова. Еще что?

— Как будто всё.

— Может, кто-либо из командиров не по душе? Верно, осталось «графское» наследство, иностранцы разные?

— Кое-кто еще есть.

— Недоброжелателей и бездельников гони всех на берег. А как наш Севастополь, строится?

— Вы бы его не узнали, ваше сиятельство. Чудесный город. Знаменитый город!

Потемкин заулыбался. Ходил по комнате, напевая свою любимую песенку:

— Ну так что ж, Федор Федорович, теперь погости у меня, отдохни с дороги денька два-три…

— Спасибо, ваше сиятельство: некогда. И так давно уж из Севастополя… Беспокоюсь, как там. Да и непривычен я…

— Знаю, знаю, — улыбнулся Потемкин. — Мне матушка императрица сказывала, как ты ее учил на яхте морским порядкам…

Ушаков смутился.

— А как без Мордвинова, нынче все-таки легче? — хитро смотрел Потемкин одним своим быстрым глазом.

— Не в пример легче, ваше сиятельство!

— Войнович не снится?

— Подлый человек! — вспыхнул при одном воспоминании Ушаков. — Если бы не вы, ваше сиятельство, несдобровать бы не только мне, но и всему Черноморскому флоту.

— Спи спокойно, Федор Федорович! Пока я жив, ни Черноморского флота, ни тебя никто не обидит! — твердо сказал Потемкин.

XI

В Севастополе на кораблях давно уже все спали, когда с флагманского «Рождества Христова» ударила пушка.

И тотчас же темноту душной июльской ночи прорезали яркие огни сигнальных фонарей: контр-адмирал Ушаков вызывал к себе всех командиров кораблей и фрегатов.

Дело было спешное. Ушаков только сейчас получил известие о том, что вечером мимо Севастополя к кавказским берегам прошел турецкий флот: десять линейных кораблей, восемь фрегатов и больше тридцати шебек[53], бригантин, лансонов[54] и прочих судов. На кораблях было, видно очень много народу.

Турки давно готовились к десанту. Они хотели высадиться в Крыму и поднять восстание крымских татар, в недоброжелательности которых к русским Ушаков не сомневался.

А теперь сама обстановка на Черном море заставляла турок поторопиться с военными действиями.

Весь май Ушаков был в плавании. Он обошел с флотом всю восточную сторону Анатолии и абазинские берега, бомбардировал Синоп и Анапу и сжег свыше двадцати пяти разных турецких судов.

Русские легкие крейсеры ловили в Черном море турецкие суда, шедшие с продовольствием в столицу. За май — июнь они сожгли двенадцать транспортных судов, а восемь, груженных пшеницей, привели в Севастополь.

Снабжение продовольствием турецкой сухопутной армии и Константинополя с моря прекратилось.

Решительные действия русского флота устрашили турок. Турецкие торговые капитаны растерялись. Чуть увидев на горизонте русские паруса, они сразу же убегали.