Очищение - Харрис Роберт - Страница 49

Цицерон продолжал вызывать одного бывшего консула за другим. Катулл сказал леденящую кровь речь о пожарах и кровопролитии и тоже выступил за смертную казнь; за нее же высказались братья Лукулл, Пизоний, Курий, Котта, Фигул, Волкаций, Сервилий, Торкватий и Лепид; даже двоюродный брат Цезаря Луций нехотя согласился с высшей мерой. Считая Силана и Мурену, четырнадцать человек в ранге консула выступали за смертную казнь. Ни один человек не выступил против. Единодушие было таким полным, что позже Цицерон сказал мне, что боялся, что его обвинят в манипуляциях выступавшими. После нескольких часов дискуссий, сводившихся к одному и тому же — к смертной казни, он встал и спросил, хочет ли кто-нибудь из сидящих в зале предложить что-то другое. Естественно, что все головы повернулись к Цезарю. Но первым на ноги вскочил бывший претор, Тиберий Клавдий Нерон. Он был одним из командиров Помпея во время войны с пиратами, и говорил он от имени своего командира.

— Куда мы так торопимся? Заговорщики надежно заперты и охраняются. Думаю, что мы должны пригласить Помпея Великого, для того чтобы он разобрался с Катилиной. Когда главарь будет повержен, мы не торопясь сможем решить, что делать с его прислужниками.

Когда Нерон закончил, Цицерон спросил:

— Кто-нибудь еще хочет выступить против немедленной казни?

Вот тогда Цезарь медленно выпрямил ноги и встал. В зале немедленно раздались крики и топот, но Цезарь, по-видимому, ожидал этого и приготовился. Он стоял, сцепив руки за спиной, и спокойно ждал, когда шум прекратится.

— Тот, кто пытается решить трудный вопрос, граждане, — начал он своим слегка угрожающим голосом, — должен забыть про ненависть и гнев, так же как про привязанность и сострадание. Трудно найти истину, когда человек находится под влиянием эмоций. — Он проговорил последнее слово с таким яростным презрением, что все на минуту замолчали. — Вы можете спросить меня, почему я против смертной казни…

— Потому, что ты тоже виновен! — крикнул кто-то из зала.

— Если бы я был виновен, — спокойно ответил Цезарь, — то самым легким способом скрыть это было бы проголосовать за смертную казнь вместе со всеми остальными. Нет, я не против наказания из-за того, что эти люди были моими друзьями — в жизни политика дружба не должна играть никакой роли. И не потому, что я считаю их преступления слишком тривиальными. Честно говоря, я считаю, что нет той пытки, которой они бы не были достойны за свои дела. Но у людей короткая память. Как только преступников осудят, их вина очень скоро забудется. Что не забывается никогда, так это наказание, выходящее за рамки обыденности. Я уверен, что Силан сделал свое предложение, думая о своей стране. Но оно поразило меня — не своей жестокостью, потому что по отношению к этим преступникам никакое наказание не будет слишком жестоким, — а своим несоответствием обычаям и традициям нашей Республики. Плохие прецеденты возникают из самых добрых намерений. Двадцать лет назад, когда Сулла приказал казнить Брута и других авантюристов, кто из нас не поддержал его решение? Те люди были убийцами и бандитами, и все решили, что они должны умереть. Но те казни оказались первым шагом на пути к большому бедствию. Очень скоро любой, положивший глаз на имущество или землю соседа, мог подвести его под смертную казнь, просто объявив его предателем. Поэтому те, кто радовался смерти Брута, сами оказались под угрозой смерти, и казни не прекращались до тех пор[38], пока Сулла не «утопил» своих сторонников в роскоши. Конечно, я далек от мысли предположить, что Цицерон собирается сделать что-нибудь подобное. Но в такой великой стране, как наша, живут разные люди с разными характерами. Может ведь произойти и так, что в будущем, когда другой консул будет, как и нынешний, иметь в своем распоряжении армию, лживые свидетельства станут принимать за чистую монету. И если такое произойдет, да еще имея уже этот прецедент, то кто сможет остановить такого консула?

Услышав свое собственное имя, Цицерон вмешался.

— Я слушал выступление верховного жреца с огромным вниманием. Он что, предлагает, чтобы пленников отпустили и позволили им соединиться с Катилиной?

— Ни в коем случае, — ответил Цезарь. — Я согласен с тем, что они лишили себя права дышать с нами одним воздухом и видеть один и тот же свет. Но смерть была придумана бессмертными богами не как наказание, а как избавление человека от его горестей и проблем. Если мы их убьем, их страдания прекратятся. Поэтому я предлагаю судьбу намного страшнее: конфискацию всего их имущества и пожизненное заключение для каждого из них в отдельном городе; приговоренные не имеют права на апелляцию, всякая попытка любого гражданина апеллировать от их имени должна рассматриваться как акт государственной измены. Пожизненное заключение, граждане, в этом случае будет действительно пожизненным.

Это было невероятной наглостью со стороны Цезаря — но в то же время как это было логично и убедительно! Еще записывая это предложение и передавая его Цицерону, я уже слышал восхищенный шепот, прокатившийся по рядам сенаторов. Консул взял запись с озабоченным лицом. Он чувствовал, что его враг сделал умный ход, но не был уверен во всех его последствиях и не понимал, как он сам должен на него реагировать. Цицерон прочитал предложение Цезаря вслух и спросил, хочет ли кто-нибудь его прокомментировать, на что сразу же откликнулся избранный консул и главный рогоносец Рима Силан.

— На меня большое впечатление произвели слова Цезаря, — объявил он, вкрадчиво потирая руки. — Такое большое, что я не буду голосовать за свое собственное предложение. Я тоже считаю, что пожизненное заключение — это лучшее наказание, чем смертная казнь.

Это заявление вызвало приглушенный ропот удивления, за которым последовало шуршание на скамьях, которое я расшифровал как знак того, что мнение сенаторов быстро меняется. При выборе между смертью и изгнанием многие из сенаторов предпочли смерть. Но если речь шла о смерти и пожизненном заключении, они были готовы пересмотреть свое решение. И кто мог бы осудить их за это? Ведь, на первый взгляд, это было идеальным решением: заговорщики будут жестоко наказаны, однако при этом на руках сенаторов не будет крови. Цицерон оглядывался в поисках сторонников смертного приговора, однако сейчас выступавшие один за другим вставали, чтобы высказаться за пожизненное заключение. Гортензий поддержал предложение Цезаря; то же самое сделал, как это было ни удивительно, Изаурик. Метелл Непот сказал, что казнь без возможности апелляции незаконна, и вновь поддержал требование Нерона вызвать Помпея. После того, как эта дискуссия продолжалась час или два — причем только несколько человек теперь выступили за смертную казнь, — Цицерон объявил короткий перерыв перед голосованием. Сенаторы смогли покинуть зал заседаний, чтобы облегчиться и перекусить. В это же время Цицерон провел короткий «военный совет» со мной и Квинтом. Очень быстро темнело, и с этим ничего нельзя было поделать — зажигать какой-либо огонь в храме было категорически запрещено. Неожиданно я понял, что у нас осталось не так уж много времени.

— Ну, — тихо спросил нас Цицерон, наклоняясь из кресла, — что вы обо всем этом думаете?

— Пройдет предложение Цезаря, — шепотом ответил Квинт. — В этом нет никаких сомнений. Даже патриции склоняются к нему.

— Вот и верь после этого их обещаниям… — тяжело вздохнул Цицерон.

— Но для тебя это совсем не плохо, — радостно заявил я, так как всегда был сторонником компромиссов. — Таким образом, ты соскакиваешь с этого крючка.

— Но это предложение — полный идиотизм, — прошипел Цицерон, бросив злобный взгляд в сторону Цезаря. — Ни один Сенат не может принять закон, который навечно свяжет обязательством будущих сенаторов, и Цезарь это прекрасно знает. А что, если на будущий год какой-то чиновник скажет, что агитация за освобождение преступников не является государственной изменой, а народная ассамблея с этим согласится? Понтифику просто нужно, чтобы этот кризис продолжался, чтобы под шумок обделывать свои собственные делишки.