Летняя королева - Чедвик Элизабет - Страница 95

– Это великий шаг, – сказала она.

– Так и есть. – Он чуть отстранился, снова превращаясь в любезного кавалера. – Вот почему мне нужна исключительная жена, которая меня поддерживала бы и рожала сыновей для продления династии.

– Людовику я подарила только дочерей.

Он покачал головой:

– В этом целиком его вина. От меня родятся сыновья, не сомневайтесь, и наша империя протянется от границ Шотландии до самых Пиренеев, а наше влияние будет ощущаться гораздо дальше, поскольку мои родственники занимают многие троны, включая иерусалимский.

Она отметила про себя его самонадеянность, но в то же самое время поверила ему, и от этого по ее жилам, словно теплое вино, растеклось радостное предчувствие.

Церемония препровождения в спальню прошла официально и достойно, без бурного веселья. Это серьезное дело с точки зрения династии и политики. Один или двое попытались было расшуметься от выпитого вина, но их тут же усмирили. Постель усыпали лепестками светлых роз, а столбики балдахина украсили зелеными гирляндами. Возле кровати на маленьком столике со скатертью расставили вино и легкие закуски, спальню хорошо освещали свечи и лампы, заправленные ароматизированным маслом.

Алиенору и Генриха по отдельности раздели за ширмами их помощники, после чего подвели друг к другу в ночных сорочках. Епископ вновь связал их руки епитрахилью, как уже делал на церемонии бракосочетания, и благословил обоих, нарисовав крест на лбу каждого святой водой. Кровать также щедро окропили, после чего Алиенора и Генрих возлегли на нее. Только тогда гости удалились, оставив их вдвоем.

Генрих повернулся к Алиеноре и коснулся ее волос.

– Это цвет римской монеты, – сказал он и поднес прядь к своему лицу, чтобы вдохнуть аромат. – Пахнет как цветочный сад, посыпанный пряностями. Я весь день хотел это сделать.

Алиенора подалась ему навстречу, прошептав:

– Таких духов больше нигде не найти. Я привезла их из Иерусалима.

Их губы почти касались. Его рука отпустила волосы и слегка дотронулась до шеи.

– Они меня пьянят, – прошептал он. – Ты такая красивая.

Его слова пролились бальзамом на ее душу. Она медленно развязала тесемки на его рубашке.

– А ты молодой лев.

Он отстранился, чтобы стянуть рубашку, и она впервые увидела его тело – гибкое, юное, но очень сильное. Алиенора поняла, почему он так легко справляется с мощным боевым конем и правит людьми. Это действительно был молодой атлет – широкоплечий, с загорелым плоским животом. Легкий пушок золотисто-рыжих волос образовал на его груди крест, спускаясь узкой дорожкой к подвернутому поясу штанов, которые он надел под рубашку. Внезапно у Алиеноры пересохло во рту, все тело заныло, готовое к неге. Это было вожделение, не любовь, и в то же время нечто большее, чем похоть, ибо освящено церковью. К тому же оба сознавали свой долг успешно завершить брачную церемонию.

Мужчина сжал ей лицо мозолистыми ладонями и поцеловал. У него была мягкая борода, а губы еще мягче. Она ответила на его поцелуй и обняла руками за шею. Генрих потянулся к подолу сорочки и снял ее через голову. Алиенора почувствовала, как он возбужден.

Она не осталась неподвижной, поскольку ей хватило пассивности с Людовиком, а теперь она хотела быть равной. Алиенора поцеловала Генриха в грудь и слегка прикусила тугой сосок. Тот охнул и прижался к ней бедрами. Их разделяла лишь тонкая ткань, что действовало дико возбуждающе. Женщина перешла к его другому соску, а затем вернулась к шее. Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче, увереннее. Она потянулась к тесемкам его штанов, развязала их и спустила вниз, а потом не удержалась от восхищенного возгласа, ибо он был великолепен и действовал гораздо смелее, чем вялый Людовик.

Генрих сдавленно засмеялся:

– Я готов и желаю исполнить свой долг, если ты готова исполнить свой.

Мужчина потерся бородкой о ее шею. Теперь пришла его очередь покусывать и ласкать. Алиенора буквально тонула в неге. Он перекатился на нее, и она ощутила его необузданный молодой пыл. Генрих содрогнулся, закрыл глаза, а она смотрела на него, пытаясь определить, насколько его хватит. Без лишнего промедления она направила его в свое тело и с радостью приняла.

Он охнул и задрожал, потом приподнялся на руках, замер на секунду и обрушился на нее с поцелуями. Она гладила его бока, проводя пальцами по ребрам, изгибам мускулистых ягодиц.

Генрих начал двигаться. Алиенора ожидала, что он быстро дойдет до финиша, но он проявил сдержанность и выносливость. Когда наконец завладел ее ртом, не прекращая сильных толчков, он довел ее до экстаза. Она припала к нему, вонзив ногти в его бицепсы и цепко обхватив ногами, пока он отдавал ей свое семя.

Задыхаясь, он отодвинулся от нее и нежно поцеловал.

– Полагаю, у нас не будет никаких трудностей во всем, что касается спальни, – сказал он с усмешкой.

– Не будет, – согласилась она.

Он обладал чувственностью и любил свое тело – не то что Людовик. Занимаясь любовью с Генрихом, она снова стала женщиной и поняла, что если будет думать об этом слишком долго, то расплачется, чего никак не стоило делать в его присутствии. Она ведь должна быть равным партнером.

Покинув постель, Генрих принялся расхаживать по спальне, словно пес, изучающий новую территорию. Его волосы поблескивали при свете свечей. Он взял с серебряного подноса финик и съел, рассматривая на стене гобелен со сценой соколиной охоты.

– Эта спальня принадлежала моей бабушке, – потягиваясь, пояснила Алиенора. – Помню, как она принимала здесь придворных, когда я была совсем ребенком.

– Я слышал рассказы о ней и твоем дедушке. – Он огляделся с удивленным блеском в глазах. – Неужели ее действительно звали Данжеросса?

– Да кто о них не слышал? – Алиенора дернула плечом. – Скандалы преследовали их, словно тени. Ради деда она оставила своего мужа, и они жили одной страстью, превратившейся чуть ли не в болезнь.

Она набросила на плечи одеяло и покинула кровать, чтобы плеснуть вина в кубок. Упоминание о бабушке заставило ее подумать о Петронилле, которая пошла в Данжероссу. Плохо, когда ты одержим чем-то или кем-то.

– Так ее прозвал дед, и, насколько я помню, она всегда откликалась на это имя, но по-настоящему ее звали Амоберга.

– Откуда же взялось прозвище?

– Слишком непредсказуемой и дикой она была. Они с дедом питали друг к другу страсть, выходящую за границы разумного, – это действительно напоминало какое-то сумасшествие. Но девочками мы любили развлечения, которые она устраивала в своих покоях. Любили слушать ее истории, когда она пребывала в хорошем настроении, но мы также и боялись ее, боялись той темноты, что поселилась в ее душе.

Генрих призадумался, но промолчал.

– Дед построил эту башню, чтобы разместить всех домочадцев, но эта комната всегда принадлежала только ей. Моя вторая бабушка удалилась в аббатство Фонтевро.

– Там аббатиса моя тетка, – сказал Генрих. – Сестра моего отца, Матильда. А моя сестра Эмма живет там в светском доме для женщин.

– Сестра?

– Да. Сводная. У них с Амленом одна мать, так что Эмму в основном растила тетушка.

– Она собирается стать монахиней?

Генрих покачал головой:

– Нет, если вдруг у нее не проявится к тому склонность. Хочу попросить тебя об одном одолжении: пока я буду в Англии, навести ее в Фонтевро.

– Конечно.

– Я бы также попросил тебя рассмотреть возможность взять к себе Эмму в качестве одной из твоих придворных дам. Она послушна, превосходно вышивает. Мне кажется, вы с ней поладите.

– Как пожелаешь, – согласилась Алиенора, заинтригованная.

Интересно будет познакомиться с тетушкой Генриха и его сводной сестрой, к тому же ее долг, как жены Генриха, налаживать связи с его родственниками и способствовать их продвижению.

– Да, желаю, спасибо. – Он выпил вина и, взяв второй финик, угостил ее.

Она облизнула его пальцы, ставшие липкими. Генрих запустил пятерню в ее волосы и поцеловал в губы, снова возбудившись. Подхватив Алиенору на руки, он понес ее в постель.