Пленники белой пустыни - Моуэт Фарли - Страница 37

Весь следующий день друзья двигались быстро и без приключений. Через несколько часов после полудня они достигли громады горы Идтен-сэт и повернули на юг.

День выдался какой-то странный, в воздухе стояла дымка, и снег сверкал яркой белизной. Джейми несколько раз жаловался, что сверкание снега невыносимо, но ни один из мальчиков не придал особого значения тому напряжению, которое испытывали их глаза.

Друзья держали направление отчасти по солнцу, отчасти по линии твёрдых снежных сугробов, так как им было известно, что преобладающие здесь ветры — северные, а поэтому сугробы должны, в общем и целом, тянуться на восток и на запад.

Кроме них, на необозримом просторе замёрзшей равнины не было заметно никаких живых существ. Ни голубая тень песца, ни полярный заяц не делили с мальчиками и их двумя собаками страшной пустоты. Всё расстояние мальчики, конечно, прошагали рядом с собаками и часто помогали им, когда прилежным животным становилось трудно. Вечером, на стоянке, они оглянулись на свой дневной переход с гордостью и уверенностью в будущем.

— Ещё десяток таких дней, как этот, и мы будем в стойбищах Деникази, — промолвил Джейми оптимистически.

Эуэсин был менее уверен в этом. Он знал, что, несмотря на их быстрое продвижение, никогда нельзя слишком доверять Северу.

— Мы доберёмся до дому, — сказал он, — если погода не испортится. Но лучше бы нам отдохнуть денька два, перед тем как вступить в лесной край.

Он умолк, чтобы потереть глаза, и Джейми заметил это движение.

— У тебя глаза тоже болят? — спросил Джейми. — Мои уже целый час палит огнём. Не хотел говорить, пока не увидел, что ты трёшь свои.

— А в моих как будто полно горячего песка, — пожаловался Эуэсин. — Мы, должно быть, перетрудили их сегодня.

В маленькой палатке из оленьих шкур, накинутых на три еловых шеста — их ребята прихватили в дорогу, — было темно. Эуэсин достал каменную лампу, наполнил жиром и зажёг фитиль угольком из догоравшего костра. Огонёк ярко вспыхнул, и глаза мальчика пронзила мучительная боль. Он повалился на спальный мешок, чуть не плача. Руки покрылись потом, Эуэсин едва мог говорить.

Джейми находился дальше от света. Он подполз на коленях помочь Эуэсину, и яркий огонёк лампы ударил и ему в глаза словно двумя кинжалами.

— Мои глаза пылают! — простонал он.

Лицо Эуэсина исказило страдание. Из распухших глазниц текли слезы и катились по щекам. Преодолевая приступы боли, он заговорил:

— Снежная слепота! Джейми, мы слепнем! Я должен был предвидеть это. Какими мы были дураками, что при такой погоде целый день шагали без защитных очков!

Джейми не ответил. Он втирал в свои глаза пригоршни снега в бессильном стремлении успокоить боль. Это не помогло, и в конце концов он зарылся лицом в одежду, чтобы его не касался даже слабый свет лампы.

Эуэсин понял, что означает для них эта беда, и разволновался. Он часто слыхал о снежной слепоте и даже видел одного или двух поражённых ею. Белый Огонь — так кри называют болезнь — редко случается в лесах, где деревья дают тень и смягчают ослепительный блеск снега на ярком солнце. Но на равнине Белый Огонь обжигает любого, кто не защищен от солнечных лучей, отражённых сверкающим снегом, особенно в дни, когда держится лёгкая дымка.

Эуэсин знал: единственное лекарство от этой болезни — время. Им с Джейми предстояло провести несколько дней в полной темноте, когда нет возможности даже позаботиться о себе. Мальчики попались в ловушку, уготованную солнцем, а его они всегда считали своим другом. Маленькая жировая лампа всё ещё горела, но её лучи перестали быть видимыми. Для двоих ребят мир превратился в тёмный колодец, до краёв заполненный болью.

Следующие три дня были непрерывным страшным сном. Время тянулось бесконечно медленно. Обеспокоенные странным поведением хозяев, Зуб и Эйюскимо забрались в палатку. Они скулили и лизали мальчиков, но те не отвечали на их ласку.

Наконец, доведённые голодом до крайности, собаки сорвали с саней шкуру, прикрывавшую груз, и набросились на мясо. Они наелись до отвала, а то, что не съели, разбросали по глубокому снегу.

Дрожавшие в своих меховых одеяниях мальчики не чувствовали голода. Для них было важно только одно: чтобы боль отпустила. Постепенно боль стала слабеть, и утром третьего дня Джейми забылся тревожным сном. Когда проснулся, то обнаружил, что Эуэсин передвигается по палатке.

— Джейми, я снова вижу. А как ты?

Слабый от голода и страданий, Джейми ответил:

— Вижу немножко, боль, кажется, поменьше.

Эуэсин выполз из палатки. Солнце ещё не взошло, и было совсем темно. Заслонив одной рукой глаза от морозного воздуха, Эуэсин ощупью двинулся к саням, чтобы отрезать мяса. Он добрался до них и в первый момент не мог поверить тому, что смутно различили его глаза. Вся поклажа была разворочена, а запасы драгоценного продовольствия практически исчезли!

Это был последний удар. Ошеломлённый Эуэсин застыл возле саней и не заметил, когда к нему радостно бросились обе собаки и начали тереться о ноги, счастливые, что хозяин снова двигается.

Наконец он немного пришёл в себя, собрал несколько пригоршней мясных ошмётков и отнёс их в палатку. Пользуясь дрелью для добывания огня, мальчик-индеец с большим трудом заставил мох загореться. Свет от огня вызвал прилив боли, но, сощурив глаза, он убедился, что может её терпеть.

Когда кусочки мяса стали тёплыми, Эуэсин поделился ими с Джейми, и мальчики с жадностью поели.

Счастливый, что боль утихла, Джейми разговорился и даже повеселел. Он не замечал того, что Эуэсин молчит и чем-то озабочен.

— Это было худшее из того, что когда-либо случалось со мной, — сказал Джейми. — Большую часть времени мне хотелось умереть. Но теперь у нас всё в порядке и это не может повториться. Во всяком случае, ничто другое, что могло бы случиться с нами, не будет и вполовину таким страшным.

Эуэсин не мог больше молчать.

— Джейми, есть кое-что похуже, — выдавил он с трудом. — Исчезло продовольствие. В то время как мы болели, собаки сильно изголодались…

Новость была страшная, и несколько минут Джейми не знал, что ответить. Затем из сумятицы мыслей, метавшихся в его голове, стала всё более чётко вырисовываться одна. Она казалась настолько ясной, настолько очевидной, что было непонятно, почему эта мысль так долго ускользала от него. Возможно, это было самым важным открытием из всех, которые он когда-либо делал, и потребовалась обстановка близкая к трагедии, чтобы эта мысль обрела форму. Джейми собирался позже ещё поразмышлять над своим открытием, но сперва надо было постараться успокоить Эуэсина.

— Послушай, — сказал он как можно более добрым голосом, — всё не так уж плохо. Нам просто надо возвратиться в Укромную Долину. Мы от неё всего в тридцати или сорока милях и можем покрыть это расстояние за два дня.

Эуэсин сразу повеселел.

— Да, — сказал он, — это единственное, что нам остаётся. Я знал: вернуться придётся, но боялся, ты откажешься. Рад, что мы с тобой думаем одинаково.

К этому моменту важная мысль в голове Джейми уже окончательно созрела и он решил поделиться ею со своим другом.

— Да, Эуэсин, мы пойдём назад, — сказал он, — и останемся в Укромной Долине. Пробудем там столько, сколько потребуется. Я кое-что понял. До тех пор пока мы жили по законам этого края и не пытались их нарушать, всё шло хорошо. Но когда мы отправились в этот поход на Юг, мы тем самым восстали против тундры, бросили ей вызов. Мы собирались проложить себе путь наперекор её законам. То, что мы ещё живы, — большая удача!

Эуэсин посмотрел в глаза друга долгим взглядом.

— Джейми, я никогда не думал, что тебе удастся понять это, — промолвил он наконец. — Белые люди обычно этого не понимают. Большинство думают, что в любой схватке могут одержать верх. Многие из них поняли, что ошибались, переоценили свои силы, но рассказать об этом другим им не довелось: погибли. Мой народ понимает жизнь по-иному. Это трудно выразить словами, но думаю, что ты поймёшь. Если пойдёшь против духов Севера, обязательно потерпишь поражение. Подчиняйся их законам, и они будут оберегать тебя.