Операция «Святой Иероним» - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 12

«Я не забыл ли чего-нибудь? — присел Володя прямо в прихожей, мучительно пытаясь сосредоточиться. Перебрав в уме все необходимые ему предметы, он лишь вспомнил: — Да, часы!»

Но часы были надеты на его руке. Оставалось лишь надеть кроссовки, куртку с «инвентарем» и можно выходить...

До этой минуты все было просто, потому что операция, несмотря на тщательную и долгую подготовку, не казалась Володе реальностью, а скорей игрой, опасной, но занимательной. Теперь же, когда требовалось переступить черту, порог, отделяющий его от дома, то есть от прежней честной жизни, снова возникли сомнения в правильности поступка, но, самое главное, в то, что предприятие завершится успешно.

«Ну чего же, чего! Зачем медлю, почему не выхожу?! — металось сознание Володи в объятиях совести и страха. — Боюсь я, что ли?!» И мальчик, задавая себе этот вопрос, тут же понял, что не боязнь попасться или страх перед местью Димы держали его — нет, что-то большее, необъяснимое, нелогичное и даже неумное в сравнении с прежними железными доводами не давали мальчику закрыть дверь своей квартиры. «Да что мне, стыдно, что ли? — криво улыбнулся он. — Чего тут стыдного! Все сейчас тащат, что могут! Общественное — не свое же! Никто не огорчится! Вот будет у нас капитализм, тогда и наступит справедливость! Никто красть не будет, потому что все стыдится станут — ничего общего не останется, а у человека, собственника, совестно красть!»

И успокоенный этим хитрым аргументом, Володя вышел из квартиры, оставив отцу записку, что ночевать-де не придет, потому что одноклассник пригласил его сегодня ночью смотреть программу спутникового телевидения. А еще Володя советовал папе доесть очень вкусную ветчину, что лежит в холодильнике.

***

До Эрмитажа он доехал на троллейбусе и приехал вовремя. Володе было приказано быть в музее за полчаса до того, как прекращался впуск. Он взял билет и пошел по просторному вестибюлю к Иорданской лестнице, волнуясь перед встречей с билетерами — первым возможным препятствием на его пути. И на самом деле, пожилая седенькая женщина, строгая на вид, так как воплощала в своей важной должности авторитет Эрмитажа, не стала спешить надрывать Володин билет, а, окинув взглядом куртку мальчика, голосом, не терпящим возражений, сказала:

— В верхней одежде нельзя, разденьтесь в гардеробе. Это прямо и вниз.

У Володи тут же задергалось веко и вспотела шея. Нужно было бабке возразить.

— Что вы, — с сильной просьбой в голосе заговорил он, зачем-то низко наклоняясь к сидящей женщине, — это совсем не верхняя одежда.

— А что же, нижняя, по-твоему? — насмешливо вздернула реденькие брови дотошная билетерша, уставшая, должно быть, за день и желавшая отыграть на ком-то свою хандру. — Я будто не знаю, в чем по улице ходят, а в чем идут в музей. Иди-ка разденься, не стой на проходе.

Володя понял, что если его не пустят, то операцию можно считать проваленной. Он наклонился к строгой билетерше еще ниже и яростно зашептал ей почти на ухо:

— А что если у меня под курткой одна майка, рваная майка? А что если мне не то что свитера, а даже рубашки купить не на что?! Считаете, раз у меня родители бедные, так я и в Эрмитаж сходить не могу?! — И у Володи даже очень кстати в носу что-то громко хлюпнуло, точно он всхлипнул, так что пожилая женщина, наверняка имевшая внуков, вскинула на Володю полный жалости взгляд, а мальчик, чувствуя победу, еще добавил:

— Ну, хотите, я сейчас вам покажу, что у меня под курткой? Хотите?! И он было даже с треском расстегнул верхнюю кнопку куртки.

Расчет был верен — женщина замахала руками, словно ей пообещали показать черта, и сказала:

— Не надо, не надо! Проходи! Если остановят наверху, скажи, что Вероника Антоновна пустила. Но спеши! Скоро закрывают!

— Да, да, я спешу, спасибо! — рванул вперед на самом деле спешащий Володя, дорогой между тем сожалея о том, что позволил хорошенько себя запомнить, и, если хватятся настоящего «Иеронима», то обязательно вся эта сценка с мальчиком, не снявшим куртки, будет рассмотрена с большим вниманием.

«Да и черт с ними! — подумал он наконец. — Не найдут они меня! А скорей всего так и будет в Эрмитаже поддельный «Иероним» пылиться!»

Посматривая на часы, Володя сбавлял шаг. Он шел по залам музея, держа направление в сторону «итальянцев», и шел, не обращаясь ни к кому, потому что Дима заставил мальчика выучить план залов наизусть. Иногда он делал вид, что рассматривает какую-либо картину или скульптуру, чтобы не привлекать к себе случайного внимания смотрительниц. Наконец он приблизился к залу Леонардо, и здесь Володя невольно остановился перед «Мадонной Литта». Мягкие пастельные тона небольшой картины, плавный абрис рисунка, добрая, едва заметная улыбка женщины приковали внимание мальчика в который раз — он очень любил эту картину, от которой веяло буквально человеческим теплом. Володя хотел задержаться здесь, постоять, но мысль о неуместности этого именно сейчас, перед таким делом, заставила мальчика вздрогнуть.

С лицом, передернутым гримасой муки, он повернулся, чтобы войти в зал с «Иеронимом», и тут его взгляд столкнулся со взглядом какого-то бородатого мужчины в очках с затемненными стеклами. Мужчина этот тихонько кивнул Володе и первым вошел в нужный Володе зал.

«Да это же Дима! — подумал Володя, узнавший бородача скорее по телосложению, чем по чертам лица. — Как он умеет... изменяться». И тут же Володю поразила одна странная мысль, больно укусившая его: «А может, это и не человек вовсе, а черт?!» Но некогда было обдумывать эту странную мысль Володя машинально прошел в зал, где висел «Святой Иероним» флорентийца Сандро Боттичелли — тощий старичок, склонивший колени перед какой-то толстой книгой.

В зале, кроме Димы, рассеянно смотревшего на полотна, была еще одна пара — юноша и девушка, которым, казалось Володе, было безразлично все, что висело на стенах, потому что парень, обнявший девушку за талию, наклонялся к своей подруге и что-то нашептывал ей на ушко, а та тихонько хохотала. Так они и шли вдоль стен, увлеченные друг другом.

Володя посмотрел назад, в зал Леонардо, — оттуда тоже никто не собирался идти по направлению к нему, по крайней мере в течение двух минут. Странно, но сердце Володи стучало ровно, почти спокойно, голова работала предельно ясно, и каждое его движение было верным и обдуманным. В зале, небольшом, квадратном, на самом деле не было смотрительницы — старушка сидела в соседнем, и мальчик ждал лишь одного: когда уйдут влюбленные и когда Дима начнет свой разговор со служительницей.

И вот парень с девушкой ушли, Дима вслед за ними перешел в соседний зал, а Володя шаг за шагом стал приближаться к камину. Тут раздался громкий Димин голос, нарочно искаженный им. Дима говорил картаво, с каким-то восточным акцентом, довольно, впрочем, противным голосом:

— Сударыня, я прошу вас объяснить мне, как отсюда лючше всего и быстрее, да, быстрее идти на выход, к гардероб. Прошу вас показать, я тут плохо знать...

Володя краем глаза видел, как старушка, с трудом поднявшаяся со стула, указывая рукой в сторону анфилады, стала объяснять «иностранцу», как побыстрее отыскать выход. Но тот оказался удивительно тупым, долго переспрашивал, не понимая «очень хорошо» русский язык. Володя догадался: бабка надежно отвлечена и надо действовать.

Ему, худенькому, юркому, пролезть в камин оказалось делом столь простым, что Володя успел даже удивиться — как это ему так ловко удалось! Но вот занять удобную позу уже в камине, устроиться там, было куда сложнее. Да, на самом деле здесь проходили две трубы, но к верхней части заложенного камина, к его «потолку», они приближались так близко, что зацепиться за эти трубы ногами и руками, лечь на них, даже для тренированного Володи было непросто. А ведь он боялся шуметь — его возня могла привлечь внимание! Наконец Володя, выворачивая ступни ног и втискивая локти все дальше и дальше в промежуток между трубами и «потолком» камина, кое-как устроился, а из соседнего зала все неслось: