Близится буря - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 44

Подумав об этом, засмеялся. «В реальность вернулся». А вот кто, скажем, год назад мне рассказал бы о том, что я буду уходить верхами от погони через тропический лес, устраивать засады, ходить на парусниках по теплым морям, — поверил бы? Джек Лондон какой-то с Буссенаром в одном флаконе, «Страшные Соломоновы острова», понимаешь. Впрочем, ладно, пока у нас по плану дела географические, надо только шпионов этих доморощенных до нужного пункта доставить и передать с рук на руки. Но, что интересно, все острова, которые у нас в списке на исследование, находятся не так уж далеко от Тортуги. Пусть не опасно близко, нет такого, но как-то все в том направлении. Какой-то в этом дополнительный смысл имеется, просто мне не все докладывают? Очень может быть. А может, и нет, может быть, там как раз самый малоисследованный район, из-за опасности и удаленности от главных торговых путей.

Ладно, яхта у нас быстрая, что утешает. И вооружена куда как хорошо, в этом я сегодня убедился. Осколочно-фугасными глушили противника всерьез, и кстати, Федька наводил. Очень удачно у него получалось — все же тренировки не зря прошли, — надо его и дальше натаскивать.

Что еще? А ничего, нормально команда действовала, слаженно, толково, и экипаж, и боевая группа, и даже Паганели наши себя полностью окупают, иначе Николай уже без ноги был бы. Не по знаниям Глеба такая хирургия, это даже я понимаю. А вот ученых здесь, как я посмотрю, учат всему. Поди догадайся, что для географа курс военно-полевой хирургии обязателен.

Ладно, расселся, понимаешь. А кто оружие чистить будет за меня?

Поднялся на ноги и пошел в каюту, которую, к слову, сейчас делил с Игнатием: шкиперскую уступили раненым.

До Новой Фактории летели на всех парусах, ни на что не отвлекаясь. Байкин на второй день плавания уже ходить начал, несмотря на отчаянную ругань Глеба, от которой он только отмахивался, а Николай лежал в каюте, прибитый болеутоляющими, и больше спал, чем бодрствовал. Тунец попытался устроиться рядом с ним в каюте, но был безжалостно изгнан Игнатием, вообще собак не любившим, и вынужден был перебраться на палубу, где ему устроили небольшой навес, под которым он прятался от жары. Собачье дерьмо с палубы собирал Анисим, как единственный уцелевший из всей компании, притащившей этого здоровенного пса. И жрал, и гадил он примерно за три собаки, на мой взгляд.

Ближе к вечеру Тунец перебирался на бак яхты, устраиваясь там, где обычно сидел я, так что приходилось его двигать в сторону. А в остальном он мне не мешал, просто сидел рядом, сопел и время от времени почти неслышно поскуливал в унисон каким-то своим мыслям, похоже. По покинутому острову горевал, что ли?

В последний день плавания солнце ушло за низкие тучи, подул резкий ветер, пахнущий солью и йодом, погнал короткую и резкую волну, недостаточно сильную для того, чтобы раскачать яхту всерьез, но достаточную для того, чтобы брызгами загнать меня с палубы в кают-компанию, а то и просто в каюту.

Рыбаков возле гавани Новой Фактории не было, погода загнала под защиту стен порта, но суда в море видели: все же здесь порт оживленный — и сюда идут постоянно, и отсюда. Пожалуй, и вправду нам с Аглаей тут интересней будет жить.

Знакомая гавань, знакомые очертания города на берегу: стена форта с рядом домиков под ней, набережная, широкие песчаные пляжи, даже знакомую харчевню на причале разглядел, ту самую, в которой мы с Верой ели рыбу с картошкой в тот день, когда пришли из джунглей.

С берега просигналили прожектором, указывая, к какому причалу швартоваться, яхта совсем потеряла скорость и медленно и валко начала приближаться к месту своей стоянки. Тому самому, кстати, где стояли до выхода.

— Федька, как швартуемся — беги сразу за повозкой, Николая в больницу повезем, — взялся командовать Глеб. — Семен, Данила — вниз, Николая аккуратно на носилки и поднимайте сюда. И Байкин! Петр! Тебе говорю! — окликнул боцман «главбоевика». — Ты тоже с ним давай, пусть доктор тебя посмотрит, понял?

— Федь, две повозки! — крикнул я ему вслед. — Две, слышишь? — Я даже два пальца показал для верности.

Началась привычная суета, сопровождающая швартовку, настроение у команды было, как обычно в такие моменты, заметно хорошим. А как же иначе? Переход морем позади, в шторм не попали, с пиратами не встретились, судно цело, и опять под ногами твердая земля, а вокруг безопасность — чем плохо? Половина морской романтики, наверное, именно в этом и заключается.

— Так, Анисим, поедем вместе, мне тоже туда, — сказал я спасенному контакту, который, закинув за плечо свой рюкзак, явно засобирался на берег. — И дождись, пока проверка пройдет, а то расслабился в своем Вольном.

Проверяющие появились минут через пять после того, как были сброшены сходни на причал. Они даже Федьку задерживать не стали, отпустили за транспортом. И когда они закончили свои дела, а Игнатий расписался как шкипер во всех положенных бумагах, у въезда на причал стояли две коляски с неграми-кучерами.

Мы бы и пешком дошли до форта, где расположились «святые братья», но из Макара даже с костылем ходок был так себе, долго пришлось бы идти и мучительно.

Берег встретил нас шумом, суетой, знакомыми портовыми звуками и запахами. Время от времени с туч срывался мелкий холодный дождик, такой слабый, что я поначалу думал, будто это от самого моря водяную пыль несет, и лишь потом заметил — капли-то не соленые. Но я даже плаща накидывать не стал, хоть и прихватил его с собой.

Кучер, сидевший к нам, ссутулившись, спиной, напевал что-то заунывно-невнятное, на свой племенной мотив, наверное, негромко и глуховато топали лошадиные копыта по дороге. Где-то справа под коляской отчетливо громко поскрипывала ось — то ли смазки требуя, то ли ремонта. Макар, потянувшись назад, поднял парусиновый тент, прикрывшись от капель, хотя мне и так было хорошо.

— Странно немного среди своих оказаться, — неожиданно сказал Анисим так тихо, что только я и услышал. — Так вроде привык там, прижился, но все равно оглядываешься и ждешь беды, и вообще место такое, что лучше за спину посматривать, а тут как… в общем, хорошо здесь, понимаешь. Свое место. И люди свои вокруг, и жизнь своя, и все свое, понимаешь.

— Отсюда куда поедешь? На Большой?

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Это уж как получится. Хотя я и не против был бы съездить, повидал бы кое-кого, давно уже не был. Соскучился, выходит.

— А дом вообще где у тебя?

— Да там и дом, наверное. — Он явно чуть растерялся. — Как-то не думал об этом — то здесь, то там, постоянно нигде уже давно осесть не получается. Разве что на Овечьем, — добавил он, усмехнувшись чуть кривовато.

— А хочется?

— Да пора уже, мне лет-то гляди сколько. Остепеняться пора, чтобы семья и дети, а не вот так, бобылем бестолковым.

Несемейных здесь мало, верно. У меня из экипажа разве что Федька, потому что молодой совсем. Даже братья Рыбины даром что тоже молодые, а уже оба женаты, и у Серафима дочь растет. Жены здесь привычны к тому, что мужья по несколько месяцев отсутствуют, нет в этом ни для кого ничего удивительного. Но вот мне как-то в таком режиме существовать не хочется, видеть Аглаю только в сезон штормов и во время редких и недолгих заходов на Большой Скат. Морячкам с купеческих шхун, к слову, с этим проще. Мало того что риска меньше, так они еще и дома стоят дольше. Тем, кто на фрахт работает, уже сложнее. А вот насчет моей команды уже думать приходится — как так сделать, чтобы они вообще от семей не оторвались?

А Платон, кстати, тоже семейный. И его семья на Большом. Как с ним быть? Ему на личную и семейную жизнь только сезон штормов и остается, — и из Новой Фактории, и с Большого Ската под конец сезона много судов туда уходит, так что с одним из них и он сможет добраться. И у Пламена в сезон штормов тоже разгар учебного года, ему бы там надо быть. Еще и про это голова боли теперь.

Расплатившись с извозчиком, я выбрался из коляски и помог спуститься Макару, после чего мы все втроем направились в ворота городского форта.