Преследование - Джойс Бренда - Страница 17

Но Амелии лучше не стало, нисколечко. Она понимала, что должна остановить поток нахлынувших на нее воспоминаний.

– Здесь повсюду – битое стекло. А вы стоите на полу босыми ногами, – резко сказала она.

Внезапно придя в чувство, Гренвилл трезво заявил:

– Жалкий осколок стекла не может причинить мне боль.

И тут Амелия увидела многочисленные порезы на его ступнях. И снова поспешила отвести взгляд.

– Ваши ноги уже в крови, Гренвилл, – сообщила она ему, поспешив перевести эту странную беседу в менее опасное русло.

С его губ слетел ироничный смешок.

– И вы волнуетесь о паре крошечных царапин?

Да, Амелия волновалась, но совсем не об этих порезах!

– Вы ведь не хотите подхватить какую-нибудь заразу, – попыталась его вразумить она.

– Мужчины умирают каждый день, – твердо, яростно отрезал Гренвилл. – От штыков, пороха, пушек, лезвия гильотины… А вы волнуетесь о каких-то несчастных осколках стекла!

И он рассмеялся невеселым, пугающим смехом.

Амелия изумленно смотрела на него, обхватив себя руками за плечи. Он говорил о войне и революции, но почему? Война тем или иным образом затронула большинство англичан, и рядовой житель страны читал о ней в газетах почти каждый день. О войне рассказывали на каждом постоялом дворе и в каждой таверне, слухи распространялись стремительно – поговаривали об угрозе вторжения французов, распространении террора, возможном падении Республики. Но Гренвилл говорил так, словно сам лично участвовал в этих событиях.

– Вы были на войне? – спросила Амелия. – Вы находились во Франции?

Он вдруг отвернулся. Не глядя на нее, Гренвилл подошел к журнальному столику перед золотистым диваном и взял бокал виски. Потом, словно не слыша Амелию, долго изучал напиток. И наконец, сказал:

– Я не люблю пить один. Уже поздно? Если не ошибаюсь, вы балуетесь бокальчиком бренди перед сном. Я разбил графин с бренди, но внизу есть еще множество бутылок.

Подняв голову, Гренвилл пристально посмотрел на Амелию. Его взгляд был смелым, двусмысленным и очень, очень мрачным.

Ужасная неловкость сковала Амелию.

– Сейчас полдень, Гренвилл.

Она горячо молилась, чтобы он не стал снова с ней заигрывать.

Потягивая виски, Гренвилл рассматривал Амелию поверх края бокала.

– Можно просто Саймон. Все равно присоединяйтесь ко мне. Пить в одиночку – отвратительная привычка. По-настоящему гадкая.

Она не собиралась пить с ним, особенно теперь, когда он находился в таком состоянии.

– И часто вы пьете в одиночку?

– Все время. – Гренвилл отсалютовал ей бокалом.

Что же с ним случилось? – думала Амелия. Почему он не успокаивает своих детей? Почему избегал семейной жизни, как рассказывала миссис Мердок?

– Ах, я вижу, что вы жалеете меня! – Глаза Гренвилла заблестели, и Амелия поняла, что он опять иронизирует.

– У вас горе. Естественно, я сочувствую вам.

Улыбка слетела с его лица.

– Это не то, о чем вы думаете.

Гренвилл залпом выпил оставшийся виски и направился к буфету, чуть не наступая на осколки графина.

Амелия испуганно вскрикнула:

– Гренвилл, осторожнее!

– Мне плевать на эти проклятые осколки!

Она замерла, потому что Гренвилл вдруг сорвался на крик и в его тоне ясно слышался гнев. Это произошло так внезапно, словно яркая молния прорезала небо. Ошеломленная Амелия в изумлении взглянула на Гренвилла, который обеими руками ухватился за буфет.

Ее вдруг захотелось броситься к Саймону, сжать его плечо и спросить, что с ним не так. Но вместо этого Амелия лишь облизнула пересохшие губы и спросила:

– С вами все в порядке?

– Нет. – Он налил еще виски, двигаясь угловато, будто скованный яростью. Потом медленно повернулся к Амелии. – Почему вы здесь?

Она замялась:

– Вы не выходили из своих комнат несколько дней. Вы давно не видели своих детей.

– Верно, не видел, – насмешливо согласился он. – И вы – здесь, чтобы спасти меня от себя самого?

– Да.

– Ага, теперь мы честны друг с другом, – заметил Гренвилл, и его глаза потемнели.

– Когда вы стали таким мрачным – таким циничным – таким несчастным? – вырвалось у Амелии.

Он тут же встрепенулся. И Амелия увидела, как его захлестнула волна гнева. Налив себе еще виски и залпом осушив бокал, он с громким стуком поставил его на стол.

– А вам когда-нибудь приходило в голову, что оставаться здесь – наедине со мной – опасно?

Она задрожала:

– Да, приходило.

– Я не испытываю ни малейшего желания быть спасенным. Вам лучше уйти.

– Не думаю, что мне стоит оставлять вас в таком состоянии.

Гренвилл скрестил руки на широкой груди и медленно расплылся в улыбке:

– Я ошибался. Вы изменились. Та девочка, которую я знал когда-то, была ужасно уступчивой. Она казалась воском в моих руках. А теперь я вижу перед собой упрямую и назойливую женщину.

Его слова пронзили Амелию, как кинжалом.

– Вы страдаете, вот и кидаетесь на всех вокруг.

Он холодно засмеялся над ней:

– Думайте, что хотите.

Амелия понаблюдала, как Гренвилл наливает себе еще один бокал виски, с трудом удерживаясь от желания отнять у него выпивку.

– Я знаю, вы глубоко опечалены. Ваши дети тоже скорбят. Но горе не дает вам права вести себя как избалованный ребенок.

Он бросил на нее грозный взгляд:

– Да как вы смеете отчитывать меня!

– Кто-то должен хорошенько встряхнуть вас и привести в чувство! – в отчаянии вскричала Амелия.

Саймон твердой рукой поставил бокал на стол, на сей раз оставив виски нетронутым.

– Уж вы-то никогда не боялись меня. Даже когда вам было шестнадцать, когда вы были наивной и чистой, как младенец, у вас всегда хватало храбрости, которую мне не удается отыскать в большинстве женщин и большинстве мужчин.

Она была непреклонна:

– Я не собираюсь обсуждать прошлое.

– Но вы действительно внушали мне некоторый страх. Вы все еще склонны наводить ужас? – Его тон казался насмешливым, но взгляд оставался твердым и решительным.

– Гренвилл, в данный момент вы не смогли бы никого напугать.

– Нет, это действительно меня занимает! Я смотрю на вас и вижу ту доверчивую, милую девочку – но потом вдруг обнаруживаю себя стоящим перед языкастой злобной ведьмой!

Амелия вспыхнула:

– Можете оскорблять меня, если вам от этого становится легче! Но я на самом деле не желаю обсуждать прошлое.

– Почему? Оно – здесь, так и маячит между нами, и уже нельзя не замечать очевидного.

– То, что произошло, давно закончилось, и я забыла абсолютно все.

– Лгунья! – бросил Гренвилл, а когда Амелия испуганно вздрогнула, тихо добавил: – Ведь вы пришли сюда, в мои комнаты, когда вас никто не звал, пытаясь спасти меня… Если не знать вас так хорошо, как я, можно сделать весьма недвусмысленный вывод.

Амелия почувствовала, как запылало лицо. А он невозмутимо продолжал:

– Вы и правда хотите начать с того места, где мы когда-то остановились?

Она вскрикнула от негодования, едва удержавшись, чтобы не броситься к Гренвиллу и не влепить ему пощечину.

– Вы ведь знаете, я не настолько глупа, чтобы пойти на это! Как вы можете так со мной говорить, если прекрасно понимаете, что я пришла сюда, чтобы помочь?

– Да, я действительно знаю вас очень хорошо… Вы вечно во все вмешиваетесь из-за своей доброты. На днях это выглядело довольно мило. Сейчас, однако, я никак не могу решить, возражаю я против этого или нет.

– Но кто-то должен вмешаться, Гренвилл, ведь вы – отнюдь не холостяк, который волен ни в чем себе не отказывать. У вас есть семья, о которой нужно позаботиться. У вас есть обязанности по отношению к родным.

– Ах да, обязанности – ваша излюбленная тема! Кто лучше вас прочитает мне нотации? Вы все еще ухаживаете за матерью одна? Насколько я помню, Джулианна всегда была слишком занята своими книгами и собраниями, чтобы хоть чем-то вам помогать.

– Это – моя мать. Конечно, я ухаживаю за ней. А Джулианна теперь замужем за графом Бедфордским.