Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 34

Я видел тонкие изящные руки Лидии, ее прекрасную грудь, мне не надо было поднимать головы, чтобы увидеть ее лицо, ибо я и так знал, что оно сияет любовью. Истинные, незамутненные чувства, не отравленные ядом гордыни и жажды власти. Я любил Лидию, а она меня. Так зачем было желать большего, если мы и так имели все?

– Ты пойдешь за меня замуж, Лидия?

Слова сорвались с губ легко и сразу принесли успокоение. Я не имел права обманывать любимую и бесчестно поступать с ее отцом. Теперь, когда мы были близки с Лидией, выбора просто не существовало. Ведь как бы не повлиял брак на мою дальнейшую карьеру, он был неизбежен. Но цель того стоила, – Лидия была для меня важнее валашского престола.

– Ты станешь моей женой, Лидия? – повторил я.

– Да, Влад! Да! Да! – она счастливо засмеялась и прижала меня к своей груди. – Да!

Солнце давно взошло, но мы и не собирались скрываться в темноте, прятаться от всех, словно преступники. Это был наш день, и мы наслаждались любовью среди белых цветов, названия которых я не знал.

Беда приближалась. Наверное, все понимали неотвратимость катастрофы, но никто не смел признать неизбежное. Это был нехороший год, сумма обозначающих его чисел складывалась в «13», что считалось дурным предзнаменованием, но даже те, кто не верил в нумерологию, жили с предчувствием страшной беды, нависшей над миром как Дамоклов меч. Может быть, именно из-за этой нервозной атмосферы откладывалась и откладывалась наша свадьба с Лидией. Мы жили как муж с женой, все знали о предстоящем браке, но всякий раз находился повод, чтобы отложить венчание. Я был почти счастлив с Лидией, однако неустроенность собственного положения не давала в полной мере наслаждаться тихими семейными радостями. Не знаю, как бы сложилась наша дальнейшая судьба, если бы не тот знойный день середины лета…

Катастрофа произошла 29 мая 1453 года, но до Молдовы черные вести дошли несколько позже. Пал Константинополь. После долгого кровопролитного штурма армия Мехмеда Завоевателя ворвалась в город, придав его огню и разграблению. В битве у стен пал последний византийский император Константин[21], захватив с собой в могилу несколько десятков врагов. После гибели голову Константина пронзили копьем, выставив для всеобщего обозрения на площади. Церкви Константинополя были разграблены и превращены в мечети, священники убиты. Произошло то, что мог предвидеть любой здравомыслящий политик, но не могли принять сердца православных христиан.

Чудовищное известие застало меня в столице, где я находился по просьбе боярина Илиаша. Долгая тяжба с соседом из-за спорного клочка земли требовала вмешательства высшей судебной власти, и я должен был передать жалобу боярина князю Петру-Арону. Сам Илиаш плохо себя чувствовал, а потому поручил дела своему «дорогому зятю», как он частенько величал меня в последнее время.

Миссия была выполнена, я готовился к отъезду, и вдруг, как гром с ясного неба, на всех нас обрушилось известие о гибели Константинополя. Ночь прошла без сна. Я не мог спать и не мог молиться, – только движение, беспрестанная, бессмысленная ходьба из угла в угол давала, если не успокоение, то хотя бы видимость спокойствия. Стены давили, помещение казалось тесным и лишенным воздуха. Хлопнув дверью, я вышел на улицу.

Я никогда не был в Константинополе, но этот город жил в моем сердце. Центр мира, святое место, где сам Бог говорил с императорами, сообщая им свою волю, представлялся мне окруженным золотым лучезарным нимбом. Говорили, что в ночь перед штурмом Богородица явилась императору Константину и забрала свою чудотворную икону. Святой город лишился божественного покровительства, Господь не услышал молитв своих рабов, несокрушимый святой город, святость которого защищала лучше, чем оружие, пал, неверные осквернили святыни, а небо молчало.

Небо… Я поднял голову, глядя на светлый, подернутый легкими облаками небосвод. Где-то там, невидимый нами, но видящий всех, находился Бог. Почему он отвернулся от святого города, от православных? Был ли это Божий гнев, наказание за наши грехи, или просто Бог оказался бессилен, не сумел защитить тех, кто верил в него? Эта мысль была, как предательский песчаный склон под ногами – песок осыпается, осыпается, и уже невозможно удержаться на краю, ты катишься вниз, на острые камни, которые несут смерть. Никогда мне не было страшно так, как в тот день. Мир рухнул, и хотя внешне он еще оставался прежним, но переродился изнутри, став чужим. Я не знал, во что верить и кому молиться. Над головой расстилалось небо – огромное пустое небо.

Звон колоколов – как глас вопиющего в пустыне. Они взывали к пустоте, Бог не слышал их. На улицах было многолюдно. Страшное известие затрагивало всех, и теперь люди бесцельно бродили по городу, говорили все разом, не слушая друг друга, ибо знали, что услышат в ответ.

– Покайтесь! Час Страшного суда грядет! Бог прогневался на нас за наши грехи! Молитесь, молитесь, православные! – бродячий монах в пропыленной рясе стоял на паперти церкви, воздев руки к небу. – Антихрист пришел в наш мир! Грешникам нет спасения!

Толпившиеся возле монаха бабы крестились, мужчины опускали глаза. Но никакие слова, никакие пророчества не могли уже усилить царившее в душах людских смятение.

– А ты покаялся в своих грехах? – сухие пальцы монаха вцепились в мое запястье.

Я не успел ответить, – монах двинулся дальше, обращаясь с одним и тем же вопросом ко всем, кто встречался на его пути. Он ушел, растворившись в толпе, но в памяти отпечатались его глаза, горевшие фанатичным огнем веры.

То, что случилось, было гневом Божьим, наказанием за грехи, – и за мои грехи, в том числе. Я не был простым смертным, на моем челе лежала печать власти, я, потомок князя Басараба, был рожден для того, чтобы повелевать людьми, быть пастырем своего народа. Но я отрекся от предначертанного свыше, променял судьбу князя на женщину и любовь. Если бы я и все, кто обладал силой, позабыв о распрях, встали на защиту святого города, Господь оказался бы на нашей стороне. Мы все…

Надо было срочно возвращаться домой, покончить с навязанными Илиашем суетными житейскими проблемами и заняться, наконец, своими делами. Я словно проснулся, сбросил любовный дурман, превращающий человека в жалкое, лишенное разума существо, снова был готов к борьбе и жертвам.

Сучава осталась позади. Конь скакал очень быстро, но казалось, что он не приближает, а отдаляет конец пути. Я резко натянул поводья, остановился, спрыгнул на землю и зашагал по пыльной выжженной солнцем земле, направляясь к покрытым синеватой дымкой холмам на горизонте. Они напоминали лежавшие на земле грозовые облака – темные и тяжелые. Вокруг не было ни души. Люди тянулись к людям, чтобы вместе переживать общее горе, и здесь, за городской чертой, не осталось, наверное, никого, только орел парил в посеревшем, блеклом от зноя небе.

Прохладный ветерок ударил в лицо, растрепал волосы. Это было странно, необъяснимо, и душа затрепетала от предчувствия неведомого. В какой-то миг я увидел себя со стороны, – крошечную фигурку на фоне поблекшей, мертвой от зноя травы. Ветер яростно ударил в лицо, хотя вокруг не шевельнулось ни былинки. Краски стали ярче, трава заблестела изумрудом, небо – бирюзой. В небе вспыхнула звезда, она разгоралась все сильнее, затмила солнце, но я почему-то мог смотреть на этот неземной свет, не отводя глаз, зная, что сияние не ослепит меня. Испытывая благоговейный трепет, я опустился на колени в изумрудную траву, расцвеченную невиданной красоты цветами.

Звезда превратилась в столб белого огня, упершегося в землю. Свечение стало чуть слабее, и в потоке света можно было различить сверкающий крест… нет… меч, похожий на крест. Поднявшись с колен, я сделал несколько шагов по направлению к лучезарному клинку. Сделал, потому что чувствовал – это моя судьба.

– Возьми меч, Влад, и освободи святой град Константина!