Лига правосудия - Макеев Алексей Викторович - Страница 18

В кабинете Косарева все подсели к столу для заседаний: Андрей Федорович и «следак» с одной стороны, а Гуров с Крячко – с другой. Местные полицейские выжидающе смотрели на Гурова, и тот, обведя их бесконечно усталым взглядом, тусклым голосом произнес:

– Господи! Как же я хотел ошибиться! Уже все понял, но сам себя обманывал и надеялся! До последнего надеялся, что это казино или бордель, а это…

– Лев Иванович! Ты нас не пугай! Мы уже и так на взводе! – попросил его Фомин, неожиданно для самого себя обратившись к Гурову на «ты». – Объясни толком, что это было?

Вместо ответа Лева полез в карман куртки, достал оттуда и положил на стол несколько маленьких металлических пуговиц с выпуклым изображением медвежонка.

– Вот, нашел в подвале.

– Что это? – настороженно спросил Фомин, уже понимая, что случилось что-то очень страшное.

– Лев Иванович! Ну не мотай же ты нам нервы! – взвился Косарев.

А вот Крячко уже все понял, но молчал, потому что сил говорить не было – челюсти свело от ярости, и в глазах потемнело.

– Это действительно был бордель, но только для педофилов, а детей держали в подвале, – наконец сказал Лев.

Косарев побледнел так, что казалось, его вот-вот удар хватит. Набрав в грудь воздух, он не смог нормально выдохнуть, а когда его отпустило, схватился руками за голову и прямо-таки завыл на одной ноте:

– А-а-а-а-а-а!

Фомин же матерился! Он просто тупо матерился во весь голос, изо всех сил стуча стиснутыми до белизны костяшек кулаками по столу. Перепуганный дежурный рванул к кабинету, но сразу ворваться туда не решился, а, приоткрыв дверь, посмотрел в щелку. Увидев такое, чего он себе даже в кошмарном сне представить не мог, он все-таки заглянул внутрь и дрожащим голосом спросил:

– Товарищ майор! Может, «Скорую»?

– Пошел вон! – очнувшись, заорал Фомин, а вот Косарев, придя в себя, остановил дежурного:

– Постой! – Он достал из бумажника тысячу рублей и приказал: – Две!.. Нет! Три бутылки водки, а на остальное закуску. И сигарет побольше купи! Мухой!

– А дверь? – тихо протянул дежурный.

– Иди, я за тобой закрою, а когда вернешься, позвонишь, – предложил Стас.

Косарев достал стаканы и разлил в них остатки водки, а Фомин принес из холодильника в своем кабинете нехитрую закусь: пару соленых огурцов, кусок домашнего соленого сала и краюху хлеба. Грубо покромсав все это на ломти, взял свой стакан и удрученно произнес:

– Господи! Да тут уже не знаешь, за что и пить-то!

– Чтобы отпустило, – сказал вернувшийся Стас, имея при этом в виду в первую очередь Гурова.

– Ну, если только за это, – согласился «следак».

Все выпили, не обременяя себя закуской, и Косарев попросил:

– Лев Иванович, объясни, как ты все это понял.

Гурову категорически ничего не хотелось сейчас говорить, у него было единственное желание: нажраться до провалов в биографии, чтобы наутро ничего не помнить, да вот только нельзя было – в этом деле еще разбираться и разбираться. Это потом, когда все закончится, можно будет расслабиться, съездить со Стасом к нему на дачу и отдохнуть душой. А сейчас нужно было работать, делать эту треклятую работу, которую за них никто не выполнит. И он начал:

– Первые подозрения, что здесь что-то нечисто, у меня появились, когда я узнал, как погибли потерпевшие.

– Да какие они, к черту, потерпевшие? – взревел Фомин. – Сам бы своими руками гадов на мелкие куски резал!

– Ну, для нас-то они все равно официально потерпевшие, – устало возразил Лев. – На мелкие клочки резать? Но они и так лютую смерть приняли – мы же не знаем, сколько времени они еще жили?

– Заслуженно приняли! – жестко заметил Андрей Федорович. – Я бы тому, кто это сделал, в ножки поклонился!

Гуров собрался рассказывать дальше, но тут раздался звонок – это вернулся дежурный, который обернулся действительно мухой. Он занес в кабинет два пакета с покупками, и когда стал выставлять их на стол, то увидел пуговички и воскликнул:

– О! У меня в детстве на рубашке такие же были!

– Уйди! – сдавленным голосом попросил его Косарев и, взглянув на растерявшегося дежурного, уже заорал: – Уйди, тебе сказали!

Тот пулей выскочил из кабинета и побежал к себе, но, посидев немного, решил все-таки узнать, в чем дело – а кто сказал, что любопытство сгубило только кошку? Оно, бывает, и мужикам боком выходит! Он на цыпочках пошел к кабинету, прилип ухом к двери и стал слушать. В кабинете же к тому моменту уже и закуска была нарезана и разложена, и водка была снова не только налита, но и выпита. Косарев с Фоминым закурили, и Фомин спросил:

– Ну а потом что?

– Когда я просматривал заявления о пропавших, меня насторожило то, что для ваших, уж простите, довольно глухих мест слишком много было заявлений о пропаже детей. Причем по всему району, – медленно рассказывал Лев. – Отложилось это как-то в памяти. Потом перечень драгоценностей, что были на женщине. Старинные серьги и ширпотреб, да еще и браслет с выпавшим камнем. А ведь вставить сейчас, ну, пусть не бриллиант, а что-то вроде него, чтобы пустого места не было, совсем несложно. Почему же она этого не сделала? Работа-то грошовая. Значит, побоялась соваться, то есть вещь явно краденая или с нехорошим прошлым, о котором женщина знала. А это говорит о том, что, по крайней мере, у нее самой прошлое не самое чистое. Тут тоже был повод кое о чем подумать.

– Потому-то ты и сказал, что они тут могут скрываться, – напомнил Стас.

– Была такая мысль, но по здравом размышлении я ее отбросил. Если бы они просто скрывались, а их нашли и убили за старые грехи, то не стали бы так заморачиваться. Да и не могли пришлые бандиты знать ни о даче Трофимыча, ни о всех проселочных дорогах в вашем районе. Здесь действовали явно местные. Значит, эта парочка и здесь успела что-то натворить. Что? За что их могли так жестоко казнить? Причем местные. А за нечто совершенно из ряда вон выходящее, что у нормального человека в голове не укладывается, за что любой нормальный человек убьет без малейших колебаний. Вот тут-то заявления о пропавших детях и были как раз к месту. Но я от себя эту мысль гнал, все надеялся, что ошибаюсь. Просто не хотел в это верить.

– А когда поверил? – осторожно спросил Косарев.

– Когда по дороге в Сабуровку вы сказали, что там сгорел дом, у меня еще теплилась надежда на то, что эти двое были управляющими в казино или борделе с девками, – словно и не слыша этого вопроса, продолжал Лев. – Но тот мужик рассказал, что гости чаще приезжали днем и надолго не задерживались, а ведь в казино порой на всю ночь зависают. Что оставалось? Публичный дом? Тащиться на навороченных машинах в такую даль, когда этого добра что в Москве, что в любом крупном райцентре навалом? Значит, это было нечто особенное, ради чего стоило такие концы давать. А уж когда этот мужик сказал про молоко, все встало на свои места. Но не мог я в это поверить! – не сдержавшись, выкрикнул Гуров.

– Но ведь молоко могло быть действительно для мужа, – тихо заметил Косарев.

Лев криво усмехнулся и ответил:

– Вам это, видимо, к счастью, незнакомо, и дай бог, чтобы так и оставалось, но вот только при заболеваниях желудка, поджелудочной и кишечника пресное молоко категорически противопоказано, уж вы мне поверьте. Так что не для мужа его покупали, а для детей.

– А пожарного ты велел позвать, потому что… – начал было «следак», но Лев перебил его:

– Потому что все еще надеялся. Потому и в дом этот пошел, причем именно в подвал! Раз этих сволочей в выгребную яму сбросили, значит, и детей держали в каком-то подобном месте.

– То есть преступники… – начал Косарев и тут же сорвался: – Какие они, к черту, преступники? Герои они! И хотели, чтобы эти сволочи на своей шкуре испытали то же, что и дети в подвале!

– Я там долго провозился, – продолжал Гуров. – Весь пол облазил, следы пребывания детей искал, а сам все надеялся, что ничего не найду! – дрогнувшим голосом сказал он. – Но нашел! Пуговки эти. Материя, наверное, натуральная была и от времени истлела или сгорела, а вот они остались! Так что с пожарным мне, в общем-то, уже не о чем было разговаривать.