Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит - Страница 68

Зак понимал, что Джулия тоже почувствовала перемену в их отношениях, и по какой-то причине это заставляло ее нервничать еще сильнее, чем когда она сидела под дулом его пистолета. Он знал это так же точно, как и то, что сегодня ночью они будут любить друг друга и она хочет этого так же сильно, как он.

Джулия ждала, что он что-нибудь скажет или хотя бы засмеется над ее последним признанием, но когда он не сделал ни того ни другого, отступила в сторону кухни и снова спросила:

– Так ты голоден?

Зак медленно кивнул:

– Я умираю от голода.

И Джулия застыла от того интимного смысла, который он вложил в свои слова. Она попыталась убедить себя, что в его словах не было никакого подтекста, и как можно более невинным и вежливым тоном поинтересовалась:

– А чего бы тебе хотелось?

– А что ты предлагаешь? – спросил он в ответ, словно играя в шашки словами с такой легкостью, что Джулия совсем не была уверена в том, что двойное значение этих выражений не присутствует только в ее разгоряченном воображении.

– Ужин, разумеется.

– Разумеется, – с серьезным видом согласился Зак, в то время как глаза его весело блестели.

– А если быть более точной, то я предлагаю рагу собственного приготовления.

– Это очень важно – вовремя уточнить то, что имеешь в виду.

Джулия предпочла сделать стратегическое отступление от весьма странной словесной дуэли и попятилась за кухонную стойку.

– Я накрою ужин прямо здесь.

– Давай поедим возле камина, – сказал Зак голосом, ласкающим, как бархат. – Там как-то… уютнее.

Уютнее… У Джулии пересохло во рту. На кухне она рьяно принялась за дело, но руки ее дрожали так сильно, что она едва смогла разложить густое рагу по тарелкам. Краем глаза она наблюдала за тем, как Зак подошел к стереосистеме и, порывшись в коробке с дисками, выбрал то, что считал нужным. Через мгновение в комнате зазвучал голос Барбры Стрейзанд. Из всех дисков в шкафу, от Элтона Джона до Луи Армстронга, он выбрал Барбру Стрейзанд.

Уютнее…

Это слово вновь и вновь вихрем кружилось в ее голове. Она достала две салфетки, положила их на поднос, а затем, повернувшись спиной к гостиной, оперлась ладонями о столешницу и сделала глубокие вдох и выдох. Уютнее. По определению Зака, как прекрасно знала Джулия, это означало «место, более подходящее для интимной близости», «место, более романтичное». Она знала это так же хорошо, как знала, что положение вещей между ними безвозвратно изменилось с того момента, как она предпочла остаться с ним, вместо того чтобы бросить его у реки или привезти его сюда и вызвать полицию. Он тоже это знал. Она видела этому доказательства. Взгляд его приобрел особую, новую мягкость, и в голосе появилась особая нежность. И то и другое сильно выводило ее из равновесия. Джулия выпрямилась и покачала головой. Глупо обманывать себя: от ее умения владеть собой ничего не осталось, никакие аргументы больше не действовали, и ей некуда было бежать, чтобы укрыться от правды.

А правда состояла в том, что она хотела его. И он хотел ее. И они оба об этом знали.

Она положила приборы на поднос, бросила украдкой еще один взгляд на Зака и торопливо отвернулась. Он спокойно сидел, раскинув руки поверх спинки дивана, небрежно закинув ногу на ногу, и наблюдал за ней – расслабленный, снисходительный и сексуальный. Он не собирался ее торопить и совсем не нервничал, но это неудивительно: он занимался любовью тысячу раз с сотней женщин, и каждая из них была намного красивее и, безусловно, намного опытнее ее.

Джулия подавила острое желание прямо сейчас начать перебирать содержимое выдвижных ящиков в кухонных шкафах.

Зак наблюдал за тем, как она вернулась к дивану, наклонилась, поставила поднос на стол. Движения ее были одновременно грациозными и неуверенными, словно у испуганной газели. Огонь отбрасывал блики на ее густые каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам, отблески пламени мерцали на ее нежной коже, когда она раскладывала салфетки и расставляла посуду. Ее длинные угольно-черные ресницы отбрасывали веерообразные тени на гладкие щеки, и Зак впервые заметил, что у нее красивые руки с тонкими пальцами и аккуратными ногтями. Внезапно он со щемящей остротой вспомнил, как эти руки сжимали его лицо у реки, когда она качала его в объятиях, заклиная подняться. В тот момент все это воспринималось как сон, в котором он присутствовал лишь зрителем, но более поздние воспоминания, когда он уже лежал в кровати, были яснее. Он помнил, как она укрывала его одеялами, помнил, с какой неистовой тревогой звучал ее чудный голос… Глядя на нее сейчас, он заново поражался странной ауре невинности, окружавшей ее. Он озадаченно улыбнулся, не понимая, по какой такой неведомой причине Джулия избегает его взгляда. За последние три дня чего только не было между ними: она оказывала ему открытое и скрытое сопротивление, она бросала ему вызов; еще сегодня она переиграла его, сбежала от него, а затем спасла ему жизнь. И все же при всей своей несгибаемой храбрости и отваге сейчас она была на удивление застенчива – а ведь война между ними закончилась.

– Я принесу вина, – сказал он и, не дав ей возразить, встал и вернулся с бутылкой и двумя бокалами на тонких ножках.

Несколько минут спустя, когда вино было налито, Джулия машинально протянула руку к бокалу, но затем отдернула. Зак заметил:

– Оно не отравлено.

– Я так и не думала, – сказала Джулия с нервным смешком и, взяв бокал, сделала осторожный глоток. Руки ее дрожали, и Зак подумал, что ей не по себе от того, что она знает, что им предстоит лечь в постель. Вероятно, она опасалась, что он набросится на нее, как только покончит с ужином, потеряет всякий контроль над собой, и все закончится, не успев начаться. Зак не знал, почему это должно ее так нервировать; если уж кому и стоило переживать, так это ему.

И он действительно волновался.

Чтобы Джулия хоть немного успокоилась, Зак решил завести какой-нибудь легкий, непринужденный разговор. Перебрав в уме несколько возможных тем, он нехотя отбросил такие интересующие его предметы разговора, как ее красивое тело, потрясающие глаза и – неохотнее всего – те слова, которые она шептала ему у речки. Подумав об этом, Зак вспомнил и то, что она говорила ему позднее, в спальне, когда он не мог и пальцем пошевельнуть в своем онемелом оцепенении и должным образом отреагировать на ее слова. Сейчас он был почти уверен в том, что большая часть из услышанного им на самом деле не предназначалась для его ушей. Либо кое-что он просто вообразил. Ему хотелось, чтобы она поговорила о своих учениках – ему нравились ее истории. Он был готов к тому, чтобы начать расспрашивать ее о работе, когда заметил, что она как-то странно, с любопытством на него смотрит.

– В чем дело? – спросил он.

– Хотелось бы знать, – сказала она, – в тот день у ресторана у меня действительно было повреждено колесо?

Зак сдержал улыбку.

– Ты видела спущенное колесо своими собственными глазами.

– Хочешь сказать, что я наехала на гвоздь и не заметила, что у меня спустило колесо?

– Я не сказал бы, что произошло именно это. – Он был почти уверен, что она подозревает его в обмане, но при этом выражение ее лица было настолько доброжелательным, что он не мог понять, играет она с ним или говорит серьезно.

– И как это, по-твоему, произошло?

– Думаю, твое колесо неожиданно вошло в контакт с каким-то острым предметом.

Доев рагу, Джулия откинулась на спинку дивана и посмотрела на Зака таким взглядом, от которого устыдился бы любой восьмилетний мальчуган. Зак легко мог представить ее в школе. Он представлял, как она призывает к ответу злостного нарушителя дисциплины лет восьми.

– С каким-то острым предметом? Например, ножом? – высказала она предположение, приподняв брови.

– Например, ножом, – согласился Зак, из последних сил стараясь сохранять серьезность.

– Твоим ножом?

– Моим. – С ухмылкой, в которой не было и тени раскаяния, Зак добавил: – Простите меня, мисс Мэтисон.