Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит - Страница 67

Он не был милым добродушным пастором из маленькой городской церкви. А был прожженным светским львом, а она – деревенской простушкой, наивной, как только что родившееся дитя.

Глава 30

В десять вечера Джулия вдруг проснулась, не сразу осознав, где находится. Она крепко сжимала диванную подушку, прижав ее к груди. Слева от нее послышался легкий шорох, и она быстро повернула голову как раз в тот момент, когда Зак насмешливо произнес над самым ее ухом:

– Медсестра, которая бросает своих пациентов и засыпает на дежурстве, лишается премиальных.

«Пациент» Джулии стоял, небрежно привалившись плечом к стойке камина, скрестив руки на груди, и смотрел на нее с ленивой улыбкой. С влажными после душа волосами, в кремовой рубашке, распахнутой у горла и заправленной в желтовато-коричневые брюки, он выглядел невероятно красивым, полностью оправившимся… и чем-то приятно удивленным.

Пытаясь не обращать внимания на предательски подпрыгнувшее сердце при виде его такой обворожительной и интимной улыбки, Джулия быстро села.

– Твой друг Доминик Сандини… Он не умер, – сообщила она, желая немедленно его успокоить. – Говорят, с ним все будет в порядке.

– Я слышал.

– Слышал? – осторожно переспросила Джулия.

Ей пришло в голову, что он мог слышать об этом по радио, когда одевался. Если нет, если он помнил, что ему об этом сообщила она, то… Тогда существовала ужасная возможность того, что он помнит и другие ее слова, которые она наговорила безотчетно в те минуты, когда думала, что он ее не слышит. Джулия подождала, надеясь, что Зак скажет про радио, но он продолжал смотреть на нее с загадочной улыбкой на устах, и Джулия почувствовала, что все тело ее начинает гореть от стыда.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, торопливо поднимаясь с дивана.

– Сейчас лучше. Когда я проснулся, я чувствовал себя как картошка, которую запекают в кожуре.

– Что? О, ты хочешь сказать, что в спальне было слишком жарко?

Он кивнул.

– Мне все снилось, что я умер и попал в ад. Когда я открыл глаза, то увидел, что вокруг меня бушует пламя, и решил, что так оно и есть – я в аду.

– Прости, – сказала Джулия, тревожно заглядывая в его лицо в поисках остаточных признаков губительного влияния стихий.

– Не стоит извиняться. Я очень быстро понял, что не могу быть в аду.

Его легкомысленно-веселый настрой был таким заразительным и таким обезоруживающим, что Джулия даже не заметила, как неосознанно протянула руку к его лбу, проверяя, нет ли у него температуры.

– И как ты узнал, что находишься не в аду?

– Я понял это по тому, – совершенно серьезно сказал он, – что периодически надо мной порхал самый настоящий ангел.

– У тебя определенно была галлюцинация, – пошутила она.

– Неужели?

На этот раз в его голосе появились особые хрипловатые нотки, и Джулия убрала руку от его лба.

– Определенно галлюцинация.

Боковым зрением Джулия вдруг заметила, что фарфоровая уточка на каминной полке возле его плеча была повернута не в ту сторону, и поправила ее, затем переставила двух уточек поменьше, что стояли рядом с первой.

– Джулия, – произнес Зак низким бархатистым голосом, который оказывал опасное воздействие на скорость ее сердцебиения, – посмотри на меня. – Когда она повернулась и взглянула на него, он сказал с тихой серьезностью: – Спасибо, что спасла мне жизнь.

Зачарованная его тоном и выражением глаз, Джулия откашлялась и сказала, следя за тем, чтобы голос не дрожал:

– Это тебе спасибо за то, что пытался меня спасти.

В бездонной глубине его глаз шевельнулось что-то такое, от чего сердце Джулии забилось втрое быстрее, хотя Зак не предпринимал никаких попыток дотронуться до нее. Желая перевести их общение в сферу более будничную и потому безопасную, она сказала:

– Ты проголодался?

– Почему ты не уехала? – спросил Зак довольно настойчиво.

По его тону она поняла, что он не позволит ей сменить тему до тех пор, пока не получит ответа, и Джулия послушно села на диван. Но смотрела она не на него, а на вазу с шелковыми цветами, стоявшую в центре стола, – сама она не могла заставить себя встретить его пытливый взгляд.

– Я не могла оставить тебя умирать, когда ты рисковал своей жизнью, думая, что я утонула. – Она заметила, что две из семи белых шелковых магнолий в вазе расположены не под нужным углом друг к другу, и, испытав непреодолимое желание внести симметрию в композицию, наклонилась и поправила цветы.

– Тогда почему ты не уехала после того, как привезла меня сюда и уложила в постель?

Джулия чувствовала себя так, словно идет по минному полю. Даже если бы у нее хватило мужества посмотреть ему в глаза и без обиняков рассказать правду о чувствах, которые испытывает к нему, результат был бы совершенно непредсказуемым. А вдруг он рассмеется ей в лицо?

– Во-первых, я об этом как-то не подумала, честно, а, кроме того, – добавила она, когда ее вдруг внезапно осенило, – я не знала, где ключи от машины!

– Они были в кармане моих брюк – тех самых, которые ты с меня сняла.

– На самом деле я… я не подумала поискать там ключи от машины. Полагаю, я просто слишком сильно за тебя волновалась и не могла мыслить ясно.

– Тебе не кажется это несколько странным с учетом обстоятельств, которые привели тебя сюда?

Джулия наклонилась, взяла журнал со стола и положила его на стопку других журналов, после чего немного передвинула вазу с шелковыми цветами.

– За последние несколько дней произошло вообще много странного, – осторожно заметила она. – Я даже представить не могу, что можно было бы считать нормальным в этих обстоятельствах. – Встав, она начала раскладывать по дивану подушки, которые собрала в стопку перед тем, как лечь на диван.

Она уже наклонилась, чтобы поднять подушку с ковра, когда Зак спросил с едва сдерживаемым смехом:

– У тебя такая привычка – все поправлять, когда тебе не по себе?

– Я бы так не сказала. Я просто люблю порядок. – Она выпрямилась и посмотрела на Зака, и ей стало немного веселее. Брови у него были подняты в насмешливом вопросе, а в глазах плясали веселые огоньки. – Ладно! – фыркнула она и засмеялась. – Признаюсь! Это, вероятно, у меня нервное. – Она опустила подушку на прежнее место и с грустной улыбкой добавила: – Однажды, когда я боялась провалить экзамен в колледже, я перебрала весь чердак, затем расставила у братьев на полках пластинки в алфавитном порядке, а потом проделала то же самое с мамиными кулинарными рецептами.

Глаза Зака смеялись, но голос звучал серьезно и даже несколько озадаченно:

– Неужели я делаю что-то такое, что заставляет тебя нервничать?

Джулия едва не поперхнулась от смеха и, тщетно пытаясь сохранить видимость суровости, заметила:

– Ты уже целых три дня постоянно делаешь нечто такое, что заставляет меня чрезвычайно нервничать!

Показная строгость тона не обманула Зака, и, глядя на Джулию, он вдруг почувствовал такую мучительную нежность, что у него защемило в груди. На ее прелестном выразительном лице теперь не осталось и следа прежней подозрительности, отвращения и ненависти. Он даже не мог вспомнить, когда на него последний раз смотрели подобным образом. В свое время даже его собственные адвокаты до конца не верили в его невиновность. А Джулия верила. Он понял это по одному ее взгляду. Достаточно было вспомнить те слова, которые она говорила ему у речки. То, как дрожал и срывался ее голос, когда она уговаривала его подняться: «Помнишь, как ты сказал, что хочешь, чтобы кто-то поверил в то, что ты невиновен? Тогда я не совсем тебе поверила, но теперь я верю. Клянусь! Я знаю, что ты никого не убивал».

Она могла бы дать ему умереть возле реки или, если такое немыслимо для дочери священника, могла бы привезти его сюда, а затем сесть в машину и уехать, и позвонить в полицию с ближайшей заправки. Но она этого не сделала. Потому что она на самом деле верила в то, что он невиновен. Зак хотел заключить ее в объятия и сказать, как много она для него значит; он хотел окунуться в тепло ее улыбки и вновь услышать жемчужную россыпь ее смеха. Но больше всего он хотел ощутить вкус ее губ и поцеловать. А потом целовать и ласкать ее до тех пор, пока они оба не сойдут с ума, и тогда он сможет отблагодарить ее за доверие тем единственным, что у него осталось, – своим телом.