Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит - Страница 121

– Ты даже моли боялась.

Кэтрин кивнула. На ее глазах он менялся – он больше не видел в ней своего злейшего врага.

– Не могу передать, как я казню себя за беспечность, за эгоизм и тупость, из-за которых я потеряла нашего ребенка. Я очень жалею о том, что была отвратительной женой, о том, что превратила в кошмар твою жизнь, что мучила тебя все то время, пока мы были вместе…

– Ну, не все было так плохо, – сказал он с неохотой, – по крайней мере не все время.

– Не надо ради меня делать хорошую мину при плохой игре. Теперь я повзрослела, я научилась смотреть правде в глаза и справляться с трудностями. А правда состоит в том, что я была не женой, а жалкой пародией на жену. Вела себя как капризный, неразумный, вечно чего-то требующий ребенок, и при этом толку от меня не было никакого. Я не готовила, не убирала, и когда ты не позволял мне поступать так, как я хочу, отказывалась спать с тобой. Я давно уже должна была тебе в этом признаться и сказать правду: неудачным был не наш брак, это я – неудачница.

К удивлению Кэтрин, Тед покачал головой и вздохнул.

– Ты всегда была чертовски строга к себе. В этом ты не изменилась.

– Строга к себе? – повторила Кэтрин и нервно засмеялась. – Ты, должно быть, шутишь, или у тебя была еще одна жена-ребенок! На случай если ты запутался, кто из нас кто, то я – та самая женщина, которая в тех редких случаях, когда удосуживалась готовить, вынуждала тебя есть почти отраву. Это я в первую же неделю нашего брака прожгла утюгом три твои форменные рубашки. Это я заутюживала складки на всех боковых швах твоих брюк, вместо того чтобы делать их посередине.

– Насчет отравы – этого не было.

– Тед, не надо меня утешать! Все ребята в департаменте шерифа насмехались над тобой из-за того, что ты постоянно мучился изжогой.

– Проклятие, я глотал таблетки от изжоги как леденцы, потому что был женат на женщине, которую не мог сделать счастливой, и от этого у меня жгло все внутренности.

Кэтрин столько ждала, когда ей представится возможность исповедаться, так долго мечтала признаться во всех своих несовершенствах и ошибках и получить прощение, что какое-то не к месту прозвучавшее замечание Теда не могло сбить ее с намеченного курса.

– Это не так, и ты это знаешь! Господи, твоя мама даже дала мне рецепт гуляша, который я тебе готовила! Не смей этого отрицать, – сказала Кэтрин с жаром, когда Тед хотел покачать головой. – Я видела, как ты выбросил его в мусоропровод, когда я ушла из кухни. Должно быть, ты тем же способом избавлялся от всего, что я готовила, и я тебя не виню.

– Черт, я ел все, что ты мне готовила, за исключением гуляша, – сердито сказал он, продолжая стоять на своем. – Мне жаль, что ты увидела, как я его выбросил, но я терпеть не могу гуляш.

Кэтрин насупилась и помрачнела. Его запирательство начало ее раздражать.

– Тед, твоя мама сказала, что это твое любимое блюдо.

– Нет, это было любимое блюдо Карла. Она всегда путала наши с братом любимые блюда.

То, насколько абсурдным был их ожесточенный спор, оба поняли одновременно. Кэтрин засмеялась и без сил привалилась к двери.

– Почему ты мне тогда об этом не сказал?

– Ты бы мне не поверила, – со вздохом признался Тед и, опершись ладонью о дверь возле ее плеча, попытался объяснить ей еще раз то, что не в силах был объяснить, когда ей было двадцать. – Еще в детстве или ранней юности ты, любимая дочка непревзойденного Дилана Кейхилла, красавица, умница и прочее, вбила себе в голову, что все всегда должна делать безукоризненно и лучше всех. И когда тебе не удавалось добиться совершенства, ты так злилась и тебе делалось так стыдно, что урезонить тебя было попросту невозможно. Для тебя жизнь была как тот холст, где надо все разрисовать по номерам, именно в том порядке, в котором указано, и залезать за очерченные края ни в коем случае было нельзя, иначе ничего не выйдет. Кэтти, – сказал он тихо, и это уменьшительное прозвище, которым никто, кроме него, ее даже не смел называть, заставило сердце Кэтрин радостно забиться. Оно подействовало на нее так же сильно, как и его, казалось бы, такой невинный жест – мимолетное прикосновение руки, когда он смахнул волосы с ее плеча. – Ты хотела вернуться в колледж после нашей свадьбы не потому, что была не способна на глубокие чувства, и не потому что была избалована, а потому, что тебе стало вдруг не по себе от того, что ты нарушила правильный порядок вещей. Когда-то ты решила для себя, что сначала надо получить приличное образование, а потом обзаводиться семьей, и когда ты поняла, что порядок нарушен, решила, что мир сейчас рухнет. И когда ты пожелала стать хозяйкой того чертового «дворца», что построил для нас твой отец, это не потому, что из тщеславия тебе захотелось утереть нос всему городу. Ты искренне верила в то, что жизнь наша наладится, если мы будем жить там, где подобает жить Кэтрин Кейхилл в статусе замужней женщины. А я опять вносил хаос в твой мир.

Закрыв глаза, Кэтрин прижалась затылком к двери и вздохнула. Она не знала, чего в ней сейчас больше: досады или удивления.

– Когда я вернулась в колледж после нашего развода, я весь год ходила к психоаналитику, пытаясь понять, что со мной не так.

– И что ты выяснила?

– Гораздо меньше того, что узнала от тебя за две минуты. И знаешь, что я потом сделала?

Тед улыбнулся:

– Даже представить не могу. Так что ты сделала потом?

– Я поехала в Париж и поступила на кулинарные курсы, где научилась готовить!

– Ну и как успехи?

– Не так, чтобы было чем похвастать, если честно, – с невеселой улыбкой призналась она. – В первый и последний раз в жизни я не блистала в том, чему на самом деле хотела научиться.

Тед приподнял брови, подчеркивая важность признания, и Кэтрин кивнула в ответ на его молчаливый комментарий.

– Ты сдала экзамен?

– Сдала зачет по говядине, – поддразнила она его, – но провалила зачет по телятине.

Они долго стояли так, улыбаясь друг другу, и такой полной гармонии, такого полного взаимопонимания, кажется, не было у них никогда. И тогда Кэтрин сказала тихо:

– Ты не мог бы меня поцеловать? Пожалуйста.

Тед резко дернулся, отстранившись.

– Ни за что.

– Ты боишься?

– Черт, прекрати! Мы это уже проходили! Я уже научен горьким опытом.

Приказав себе не обижаться, Кэтрин скрестила руки на груди и, глядя на него с улыбкой, сказала:

– Для сына священника ты уж слишком часто упоминаешь черта.

– Когда-то ты мне это уже говорила. И я отвечу тебе, как ответил тогда: священник не я, а мой отец. Более того, – добавил он, намеренно идя на конфликт, – если тогда, когда я был моложе, твоя инициативность меня даже возбуждала, то теперь я сам предпочитаю соблазнять того, кого хочу.

Этого последнего удара уязвленная гордость Кэтрин выдержать уже не могла.

– Понятно, – тихо сказала она, резко поворачиваясь, чтобы уйти.

– Если хочешь знать мое мнение, – не унимался Тед, – то на твоем месте я бы поскорее вернулся в Даллас к своему Хаварду Спенсеру или Спенсеру Хаварду, или как там его еще. Думаю, что бриллиантовое колье каратов эдак в пятьдесят быстро залечит любые душевные раны. Кроме того, оно идеально подойдет к этому безобразно вульгарному обручальному кольцу, которое ты носишь на пальце.

Вместо того чтобы вцепиться ногтями в его физиономию, как бы она, наверное, поступила несколько лет назад, Кэтрин бросила на Теда взгляд, который поставил его в тупик, и спокойно сказала:

– Я больше не нуждаюсь в твоих советах. Ты, возможно, удивишься, но многие, включая Спенсера, сами у меня теперь просят совета.

– Кто и по каким вопросам? – съязвил Тед. – Репортеры светской хроники о том, кто и с кем недавно тусовался?

– Все! Ты меня достал! – взорвалась Кэтрин, швырнув пальто на стул. – Я терпела от тебя унижения, пока считала, что получаю по заслугам, но будь я неладна, если позволю тебе срывать на мне свои сексуальные фрустрации!

– Мои что?

– Ты был таким любезным, таким раскованным до того момента, пока я попросила тебя меня поцеловать, и тогда ты вдруг набросился на меня ни с того ни с сего. А сейчас или извинись передо мной, или поцелуй, или признайся, что ты боишься.