Приход ночи - Азимов Айзек - Страница 9

– Мощная это штука, – сказал он. – Очень мощная. И очень опасная.

– Но ведь вы почти в норме, не так ли? – поспешно спросил адвокат. – Ну, испытали встряску – кто бы ее не испытал, проехав сквозь Тьму? А в остальном все нормально. Мы знали, что так и будет. Более или менее серьезно пострадали немногие, совсем немногие…

– Нет, – сказал Ширин. Лицо адвоката плясало перед ним, словно обличье Химеры, обличье демона. Вид его был невыносим. Однако хорошая порция правды способна изгнать демонов. Не надо дипломатии – она не годится, когда говоришь с демонами. – Нельзя проехать Туннель, не подвергая свою психику серьезному риску. Теперь я в этом убежден. Даже самая сильная натура испытывает при этом страшнейшее потрясение, а слабая просто не выдерживает. Если вы откроете этот Туннель снова, все психиатрические клиники в ближайших четырех провинциях будут переполнены через полгода.

– Напротив, доктор…

– Что «напротив»? Вы-то сами были в Туннеле, Кубелло? Не думаю. А я был. Вы мне платите за мое профессиональное заключение – можете получить его прямо сейчас. Туннель смертельно опасен. Его опасность коренится в человеческой природе. Тьма – это больше того, что большинство из нас может выдержать, и так будет всегда, пока на небе светит хоть одно солнце. Закройте Туннель навсегда, Кубелло! Во имя здравого рассудка, закройте это место! Закройте!

Глава 7

Поставив свой моторный скутер на служебной стоянке у самой обсерватории, Биней побежал по дорожке к главному входу. Когда он начал подниматься по широким каменным ступеням, кто-то сверху вдруг окликнул его по имени:

– Биней! Пришел все-таки.

Астроном поднял глаза. В дверях обсерватории виднелась высокая, плотная фигура его друга Теремона 762-го, журналиста из «Хроники».

– Теремон? Ты меня ищешь?

– Искал. Но мне сказали, что ты здесь появишься только часа через два. Я уже уходил, а тут как раз и ты. Вот и верь им.

Биней быстро поднялся к входу, и друзья обнялись. Они познакомились три-четыре года тому назад, когда Теремон пришел в обсерваторию взять интервью у кого-нибудь из ученых – все равно у кого – по поводу последнего манифеста фанатической секты Апостолов Пламени. Постепенно они с Бинеем подружились, хотя Теремон был лет на пять старше и принадлежал к более широкому кругу общества. Бинею нравилось иметь друга, непричастного к университетским интригам, а Теремона радовало, что новый приятель не стремится использовать его недюжинное журналистское влияние.

– Случилось что-нибудь? – спросил Биней.

– Ничего такого. Просто надо, чтобы твой ученый глас прозвучал опять. Мондиор нынче выступил с очередной речью из серии «кайтесь, кайтесь, грядет возмездие». Теперь он говорит, что готов назвать точную дату конца света. Если тебе интересно, он настанет девятнадцатого тептара будущего года.

– Вот сумасшедший! Стоит ли тратить на него бумагу? И зачем только люди слушают этих Апостолов?

– Факт остается фактом – слушают, – пожал плечами Теремон. – Многие слушают, Биней. И раз Мондиор говорит, что конец близок, мне надо, чтобы кто-нибудь вроде тебя заявил: «Не верьте ему, братья и сестры! Не бойтесь ничего! Все в порядке!» Или что-то в этом роде. Я ведь могу на тебя рассчитывать, Биней?

– Ты же знаешь, что да.

– Сегодня вечером?

– Вечером? Ох, Теремон, этот вечер у меня забит под завязку. Как ты думаешь, сколько времени нам понадобится?

– Ну, полчаса, сорок пять минут.

– Слушай – у меня сейчас срочная встреча, я потому и пришел раньше времени. И я поклялся Раиссте, что потом прибегу домой и пару часов посвящу ей. У нас с ней в последнее время такое расписание, что мы почти не видим друг друга. А вечером мне надо опять быть в обсерватории, чтобы фотографировать.

– Ладно. Я вижу, что неудачно выбрал время. Ничего, Биней, это не проблема. Я должен сдать материал только завтра днем. Может, поговорим утром?

– Утром? – протянул Биней.

– Я знаю, утро для тебя – нечто несуществующее. Но я хотел подъехать сюда на восходе Оноса, как раз когда ты закончишь свою работу. Если ты в силах дать мне небольшое интервью перед тем, как отправиться домой и лечь спать…

– Ну-у…

– Будь другом, Биней.

– Интервью я, конечно, дам – не в том дело, – устало сказал Биней. – Просто после вечерней работы я могу так отупеть, что от меня не будет никакого толку.

– Это меня не волнует, – ухмыльнулся Теремон. – Я уже заметил, что отупение мигом слетает с тебя, когда надо ответить на какую-нибудь антинаучную чуть. Значит, завтра на восходе Оноса? В твоем кабинете наверху?

– Договорились.

– Тысяча благодарностей, друг. Я твой должник.

– Брось.

Теремон помахал ему и стал спускаться по лестнице.

– Передай мой привет своей прекрасной даме. Увидимся утром.

– Пока, до утра, – отозвался Биней.

Странно звучит. Он никогда и ничем еще не занимался утром. Но для Теремона сделает исключение – на то и дружба. Биней повернулся и вошел в обсерваторию.

Внутри был приглушенный свет и покой, знакомая тишина вместилища науки, столь привычная ему с первых студенческих лет. Но Биней знал, что этот покой обманчив. В этом грандиозном здании, как и в большинстве учреждений, кипели конфликты всякого рода – от самых возвышенных философских диспутов до самых мелких стычек, свар и предательских интриг. Астрономы были не более добродетельны, чем представители любой другой профессии.

И все-таки обсерватория для Бинея и большинства работающих здесь оставалась святилищем – местом, где можно забыть свои житейские проблемы и более-менее мирно заниматься великими вопросами мироздания.

Он быстро прошел через длинный вестибюль, как всегда безуспешно пытаясь приглушить стук башмаков по мраморному полу. И по обычаю, идя мимо, бросил взгляд на витрины вдоль стен, где постоянно были выставлены священные астрономические реликвии. Неуклюжие, почти смешные телескопы, которыми четыреста-пятьсот лет назад пользовались такие первооткрыватели, как Шекктор и Станта. Черные груды метеоритов, нападавших с неба за многие века – загадочные свидетели заоблачных тайн. Первые издания больших небесных карт и учебников астрономии, а также пожелтевшие от времени манускрипты – эпохальные труды великих мыслителей.

Биней на миг задержался перед последним манускриптом, который не в пример другим казался свежим и почти новым – ведь ему не исполнилось и поколения. Классический труд Атора 77-го по теории всемирного тяготения, созданный незадолго до рождения Бинея. Не будучи особенно религиозным человеком, Биней смотрел на эту тонкую стопку листков с чем-то похожим на благоговение, и в уме его складывалось нечто вроде молитвы.

Теория всемирного тяготения была для него одним из столпов вселенной – и может быть, наиболее незыблемым. Он боялся представить, что будет, если этот столп рухнет, – а ведь в последнее время ему стало казаться, что тот пошатнулся.

В конце вестибюля, за вычурной бронзовой дверью, находился кабинет самого доктора Атора. Биней бросил в ту сторону быстрый взгляд и стал поспешно подниматься по лестнице. Прославленный директор обсерватории был последним человеком, с которым Биней в данный момент хотел бы увидеться.

Фаро и Йимот ждали его наверху в картохранилище, где они условились встретиться.

– Извините, я немного опоздал, – сказал Биней. – День выдался трудный.

Они ответили ему нервными, глуповатыми улыбками. Странная пара, не впервые подумал Биней. Они оба происходили из какой-то захолустной провинции – не то из Ситина, не то из Гатамбера. Фаро 24-й был низенький и пухлый, с протяжной, почти ленивой манерой говорить. Держался он легко и непринужденно. Его друг Йимот 70-й был невероятно длинным и тощим – настоящая приставная лестница с руками, ногами и головой. Требовался телескоп, чтобы разглядеть его лицо, парившее где-то в стратосфере. Его поведение, в противоположность другу, было нервным и напряженным. И все же эти двое были неразлучны. И выделялись своими способностями среди всех молодых аспирантов, стоявших ступенью ниже Бинея в обсерваторской табели о рангах.