Замуж с осложнениями - Жукова Юлия Борисовна - Страница 52

— Эх, как заливается, — говорит сидящий слева от меня мужик. На всеобщем говорит, то есть мне.

— Ты погоди, — гудит Азамат в ответ. — Сегодня Ахамба спеть обещался.

— Да ну! Вот это будут трели! Но и Охтаг неплох, что скажете, Элизабет?

— Уж очень высокий голос, — говорю. Про прищемленную кошку опустим.

— Ну вот и я говорю, здорово поет! — радуется мой сосед и вылезает из-за стола, чтобы пойти послушать поближе.

Певец затягивает что-то более протяжное. Вокруг начинают подпевать такими же противными тенорочками. Азамат, откинувшись на спинку стула, шевелит губами.

— А ты чего не поешь? — спрашиваю.

— Да что ты, какой из меня певец. У меня же голос, как у быка, — смеется он.

— Хороший у тебя голос, — возражаю. — Гораздо приятнее, чем эта дверь скрипучая.

Азамат хохочет.

Наконец акустическая пытка заканчивается, и снова звучит одна только музыка. Тут уже и мы подходим поближе, послушать. Инструменты у них симпатичные: пестрые, раскрашенные, с нарисованными солнцами и людьми. Есть похожие на небольшие квадратные контрабасы, их несколько штук разной высоты, и играют на них смычком, сидя. Есть что-то вроде шепелявой свирели, которая издает столько же шума, сколько и звука, но приятно напоминает ветер. Есть барабаны и еще что-то щипковое, за чужими спинами не разберу.

Потом музыка приобретает отчетливую танцевальность, и внезапно на площадку перед лестницей выкатывается пылающая от смущения и азарта Динбай, волоча за руку, вероятно, своего мужа — статного молодого парня с короткими волосами, натурально стоящими дыбом. Она принимается кружить вокруг него, в такт музыке помавая руками, причем так быстро перебирает ножками под своей длинной юбкой, что получается невыразимо смешно. Блестящие нити в ее одежде сверкают, драгоценная броня на шее позвякивает. Парень поначалу теряется, но потом, когда музыка становится быстрее, он тоже подключается к танцу, и скоро они уже вместе кружат по «сцене», совершая руками такие быстрые и плавные движения, что трудно поверить, будто у них по два локтя, а не по восемь. Его хомв виде, насколько я могу судить, двух бобров, подлетает в воздух при каждом резком движении и, наверное, сильно бьет по груди. Народ начинает хлопать и присвистывать, молодые ребята скоро тоже присоединяются к пляскам, и Динбай, должно быть, чувствует себя настоящей королевой бала. Ни за что не поверю, что Эсарнай станет выделывать такие фокусы, да и за себя ручаюсь.

Танцы затягиваются надолго, и те, кому стало скучно смотреть, переключаются на бараньи и еще какие-то национальные игры. Я присоединяюсь и снова кой-чего выигрываю, правда, поздравляют с этим выигрышем Азамата.

И вот наконец, когда танцевальный пыл уже слегка затух, к оркестру присоединяется Ахамба. У него тоже есть квадратная скрипка, но он берет на ней только отдельные стонущие ноты, предоставляя остальным музыкантам подхватывать его мелодию. Я с трудом разбираю, что он поет, тем более что не узнаю многих слов, когда он их растягивает на полминуты. И все же некое печально-обнадеживающее повествование складывается.

Голос у него красивее, чем у предыдущего оратора, но тоже довольно высокий. Правда, на последних, повторяемых и до неузнаваемости растянутых строчках каждого куплета он показывает три, если не четыре октавы с самыми неожиданными переходами.

Кое-кто вокруг снова начинает подпевать, кое-кто, я вижу, утирает слезы. Эк их пробирает, однако. Видно, общая проблема.

Последний куплет с измененным ритмом он повторяет три раза, и тут уже подключаются почти все, а некоторые еще и постукивают сапогами об пол в такт, и атмосфера как будто пропитывается магией общего стремления, единения усилий. Азамат внезапно обнимает меня за плечи и целует в макушку, и вид у него просветленный, и глаза его лучатся надеждой.

Глава 16

Обратно на корабль нас отвозит все тот же молчаливый водитель. Команда с пьяно-блаженными физиономиями дрыхнет, свешиваясь с сидений. Как же им все-таки немного надо.

У меня ощущения двойственные: с одной стороны, это, конечно, прекрасный культурный опыт, некоторая тренировка перед Мудангом. С другой, не могу сказать, что мне нравится быть выставочным экспонатом, да еще и таким популярным. Боюсь, что я не очень долго смогу изображать примерную супругу и вести себя по их правилам. В какой-то момент сломаюсь и примусь навязывать ближайшему окружению свой собственный устав, и это попортит мне и им много крови, хотя вряд ли к чему-нибудь приведет. Не очень радостная картина будущего…

Зато вот Азамат очень радостный. Он, кажется, сегодня не пил, во всяком случае, я не видела, да и этой их молочной сивухой от него не пахнет. Но ластится, как кошка по весне. И так обнимет, и сяк, и в волосы поцелует, и щекой потрется… в общем, кто-то дорвался. Ему, конечно, сегодня много похвал досталось благодаря мне. И не только за бараньи. Пожалуй, ради его искренней нежности я все-таки способна потерпеть тыканья пальцами. Раз уж он от этого так счастливеет…

Уже на корабле, после душа, в ночи, я, тщательно упаковавшись в длинный и очень приличный халат, стучусь к Азамату. Замок когда-то успел починить, зараза! Теперь не прокрадешься…

Он открывает с легким удивлением.

— Чего ты?

— Э-э… ну как бы… а войти можно?

Он отстраняется, чтобы меня впустить. Он снова упакован в свой гидрокостюм, по ошибке принятый за пижаму. Когда дверь закрывается, волной воздуха до меня доносит запах облепихового бактерицидного мыла.

— Мне надо взглянуть, как поживает твоя шкурка, — помахиваю тюбиком цикатравина. — Раздевайс!

Он тут же хмурится.

— Да ладно, это пустяки, сам справлюсь, сегодня уже и так…

Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем он перестанет пытаться отделаться от профессиональной помощи? Впрочем, у меня есть очень убедительная морковка для вешания перед носом.

— Значит, так, — говорю, — хочешь секса — будешь лечиться!

Азамат закрывает глаза с видом полного поражения. Я просто вижу, как у него на лбу появляется бегущая строка с какой-то народной глупостью про бесплатный сыр.

— Да ладно тебе, — глажу его по руке, а сама едва сдерживаю хохот. — Тебе же самому лучше будет.

Он кивает без энтузиазма, садится на кровать и принимается стаскивать верх от пижамы.

Эластичные бинты, конечно, уже все пропитались, правильно я на сей раз пластырь взяла. Осмотр показывает, что лечение идет впрок, но ему еще предстоит примерно кругосветное путешествие. Повторяю утреннюю процедуру, пока Азамат делает вид, что равнодушно смотрит в сторону. Наконец он заклеен вдоль и поперек, и можно прервать тягостное молчание. То есть мне-то оно не особо в тягость, я когда делом занята, иногда забываю, что людям свойственно общаться, но вот кое-кому весьма некомфортно.