Древний Марс (сборник) - Роберсон Крис - Страница 34

Высокие и стройные, словно деревья зимой, какие Маартин видел в фильмах с Земли, они кружили вокруг мальчика, купая его в лучах своих улыбок. То есть чего-то подобного улыбкам. И он кружился с ними, смеялся, не раскрывая рот, – потому что лишь такой смех они могли услышать. Поначалу лица марсиан казались мальчику странными: у каждого от середины лба к подбородку спускался гребень, по обеим сторонам которого располагались вытянутые, затуманенные, глубоко посаженные глаза. Рты у марсиан были круглыми, словно буква «о», бледные губы чаще сжаты, хотя время от времени и раскрывались – за ними он замечал лишь темную глубину и ничего похожего на зубы. Маартин понятия не имел, что они едят, – он ни разу не видел марсианина за едой.

Они помахали ему длинными шестипалыми руками, и мальчик последовал за ними к каналу, вдоль длинной, изогнутой улицы, вымощенной лазурными изразцами в серебре, – она блестела в свете солнца призрачной картиной, наложенной на охряную пыль и камни. Вытянутые, крученые шпили зданий высились по обеим сторонами, и высокие, изящные марсиане то заходили в них, то выходили оттуда – причем пространство между строениями они преодолевали по узким, изогнутым хрустальным лентам, словно грациозные канатоходцы, которых Маартин видел в фильмах про цирки прошлого. Только в тех цирковых видео было заметно, что канатоходцы боятся упасть вниз.

Здесь же никто ничего не боялся.

К ним присоединились еще пять марсиан, усиленно жестикулировавших, продолжая свой путь по лазурному пути в призрачном мерцании. Одеяния до колен трепетали на ветру, словно разноцветная радуга, переливающаяся воздушная пленка. Здесь вдоль дороги выстроились маленькие растения, с шипами и розовыми бутонами (в блеске полуденного солнца они были почти неразличимы), и народу внутри шпилей было поменьше. Маартин остановился, зачарованный, когда одно из растений вдруг принялось раскачиваться вперед-назад. Медленно оно извлекло из земли свои толстенькие корешки. Корешки, розовые и мясистые, сжимались, словно пальцы, растягиваясь и удлиняясь, отдаляясь от дороги, чтобы снова зарыться в красноватую почву. Постепенно корешки стали сокращаться, вытягивая растение из аккуратного ряда, выстроившегося вдоль пути.

Вдруг подоспел какой-то марсианин, неистово размахивавший длинными пальцами одной руки. В другой у него была тонкая черная палочка. Марсианин воткнул конец палочки в землю, куда растение перенесло свои корешки. Корешки выскочили из почвы и плотно свернулись под покрытыми шипами ветвями растения. С угрожающим шуршанием оно покачало тусклыми зелеными листьями и медленно направило все свои шипы туда, где стоял марсианин с палочкой. Марсианин пальцами погрозил растению и вновь воткнул палочку в землю. Медленно вытянулись корешки с другой стороны растения, и оно начало подтягиваться обратно к дороге, к оставленному им месту между своих соседок. Прямо как непослушный мальчишка в школе! Маартин скрыл улыбку: когда он двигал губами, марсианские друзья пальцами хохотали над ним. Казалось, растение смирилось с поражением: листья у него чуть привяли, да и шипы опустились.

Что-то подтолкнуло его, словно поторапливая, и Маартин поднял голову. Марсиане остановились и смотрели на мальчика, ожидая. Роуз сделала шаг к нему. Это от нее исходило ощущение того, что надо торопиться. От нее. Маартин пожал плечами, поспешив вперед, чтобы не отстать от них. Он чувствовал, что Роуз – это «она». Маартин точно не знал почему. Хотя она ничем не отличалась от Шейна, а Маартин ясно ощущал, что Шейн – это «он».

Впереди перед ними разворачивался канал. Вдоль чуть подернутого рябью волн пространства ввысь взмывали грациозные башни. На воде покачивались медленно двигавшиеся баржи. Когда Маартину удавалось незаметно убежать сюда из купола в сумерках, вода казалась почти настоящей, но в ярком свете солнца сквозь баржи и волны просвечивало пустое каменистое русло. Разноцветные навесы хлопали на ветру, и в их тени марсиане, полулежа на подушках с ножками, беседовали, непрестанно шевеля пальцами. Трое из них стояли на носу одной из барж, дуя в начищенные, блестящие, изогнутые трубы, разветвлявшиеся на несколько раструбов. Маартин ничего не услышал, но из труб вылетел мягкий синеватый дым, и вдруг мальчика наполнило чувство удивительной нежности: как когда-то по вечерам, когда мама приходила подоткнуть ему одеяло и сказать спокойной ночи. Он сглотнул, и Роуз приблизилась, пошла рядом, чуть касаясь земли длинными пальцами, словно почти ничего не весила. Она взмахнула перед ним рукой и опустила голову, ненадолго приоткрыв рот.

Она делила его печаль. Мальчик моргнул от неожиданности. Раньше марсиане никогда не уделяли ему столько внимания. Иногда они с ним прогуливались, но не было никаких… разговоров. Он мог немного чувствовать их, но обычно они на деле не чувствовали его самого.

Быть может, все начинает меняться.

Маартин закрыл глаза, вспоминая. Маму, ее нежные руки, как она касалась его лица, как смеялась, когда отец смотрел на нее. По лицу мальчика скатилась слеза, и он стряхнул ее: к ладони прилипли песчинки марсианской пыли, а взгляд его был устремлен на хрустальные шпили и искрящиеся воды канала. Мама бы ему поверила. Что он видит… все это. Таким, какое оно на самом деле.

Тишину разорвал взрыв, и Маартин вздрогнул, когда его резко толкнула невидимая рука. Канал, баржи – все исчезло. На противоположной стороне, где на фоне бледного, зеленоватого неба высился Венец, взлетел фонтан красной пыли, и узкая, элегантная, подобная башне скала превратилась в водопад мелких осколков. Словно волны, в стороны расходились все новые облака пыли, а затем последовал далекий, слабый удар о землю. Вокруг Маартина кружили песчаные вихри, выписывая полные гнева зигзаги по земле, и он моргнул – глаза, в которые попало столько пыли, слезились.

Рудокопы. Мальчик сглотнул. С трудом. Почувствовал, как ком в горле превращается в камень, опускаясь в желудок. Он постарался сделать зрение нечетким, попытался вновь увидеть шпили и баржи сквозь движущийся занавес из пыли. Он видел их и слева, и справа, и дальше, ниже по течению канала. На баржах стояли марсиане, взмахивая пальцами и на что-то указывая.

Но прямо перед ним – только пыль, пустое и высушенное русло канала.

Груда камней, некогда бывшая скалой, словно дымилась – над ней поднималась пыль. По краям ползали машины, поглощая разломанную красную породу, изрыгая дорожки охряной пыли и камней. По обеим сторонам ввысь устремлялись другие изогнутые скальные колонны, образуя Венец, крученый, словно рога единорога, – такие Маартин видел в детских фильмах, которые часто смотрел раньше. Таким Венец вырезал ветер, говорил папа, да и все остальные тоже так думали. Песчаные вихри проплыли через равнину к облаку пыли, зигзагами обходя машины. Фигура на той стороне схватилась за целиком закрывавший лицо респиратор, когда на него набросился песчаный вихрь, а потом одна из машин застопорилась и остановилась. К ней поспешили еще несколько фигур.

Маартин резко повернул налево, к осыпавшемуся краю канала, откуда можно было, хоть и с трудом, сползти вниз, на дно. В целом стороны канала по-прежнему оставались ровными, вертикальными. Лишь кое-где они осыпались так, что резкое падение вниз не грозило. Маартин съехал на дно – пыль поднялась вслед за ним словно красный флаг, развевающийся на бесконечном ветру, – и напряг глаза, стараясь увидеть воду, баржи…

– Эй!

Мальчик замер. Оглянулся через плечо.

– Что ты, черт побери, тут, внизу, делаешь?! – Перекрыв ему путь, вперед вышел грузный коренастый человек в покрытом пылью комбинезоне цвета металла. Маартин не заметил его среди утренних теней.

Рудокоп.

Мальчик посмотрел в жёсткие, серые глаза за защитными очками, в обветренное лицо с всклокоченной бородкой, вспотевшее под полностью закрывавшим его респиратором.

– Парень, я тебя спрашиваю, – рука в перчатке схватила Маартина за локоть. – Ты мог под этой скалой оказаться, когда она падала. Помереть хочешь?