Жан Оторва с Малахова кургана - Буссенар Луи Анри - Страница 26

— Да ну! Ни от чего другого в башке так не светлеет, как от хорошего глоточка.

Справа и слева из-за насыпей вырывались дымки. Стрелки доблестно выполняли свою задачу. Выстрелы их карабинов заглушались грохотом пушек, мортир, свистом ядер и гранат[164], но они без устали делали свое коварное дело. И делали его с таким успехом, что огонь русских временами слабел, сбивался, иногда даже совсем умолкал.

В ужасном грохоте боя, в густом дыму, который стелился по земле, люди не слышали и не видели друг друга. То там, то здесь рушились насыпи, осыпались амбразуры, падали выпотрошенные туры.

Невозмутимые франтиреры, съежившись на дне окопчиков, слушали, как проносился над ними ураган железа, и в ожидании просвета курили трубочки.

Внезапно земля содрогнулась от мощного взрыва. На линии французских укреплений вырвался вверх столб огня, окутанный дымом, как при извержении вулкана. В воздух взлетел пороховой склад. Двадцать пять человек были разорваны в клочья, три орудия вышли из строя!

Русские шумно рукоплескали, издавая победные клики. Получасом позже, с интервалом в пять минут, взлетели в воздух два пороховых склада на их стороне — на Мачтовом и Центральном бастионах.

— Обмен любезностями, — серьезно заметил горнист.

Подчиняясь одной и той же мысли, французы и русские ослабили огонь, чтобы дать дыму улечься и посмотреть, каковы результаты бомбардировки.

Одиннадцать часов. Разрушения оказались значительными, особенно у русских, но все же менее существенными, чем можно было ожидать. Прорвать укрепления не удалось, получилось лишь множество отдельных обвалов, которые противник восстанавливал под огнем с бесстрашием, вызывавшим у союзников восторженные крики.

Успешной эту операцию назвать было нельзя, и сильно разочаровались те, кто рассчитывал на штурм до наступления ночи.

Пушки и мортиры стреляли теперь лишь изредка. Как только стрельба утихала, на укрепления высыпали любопытные. Там встречались и штатские, и дамы в выходных туалетах; они смотрели в театральные бинокли и жестами грозили противнику.

Среди них Оторва с первого взгляда различил Даму в Черном, которая ловко обращалась со своим карабином. Ока оживленно говорила что-то и как будто показывала рукой на окопы, где франтиреры, по двое в каждом, использовали передышку, чтобы выкурить трубочку.

— Не хочет ли она выколоть нам глаза? — спросил Оторва у своего товарища.

— Нет, она направляет на нас огонь пушек и мортир. Что же это за армия, если в ней командуют бабы!

— Ну и ну! Посмотрим, что будет дальше.

— Ясно что. Береги башку!

Бам-м! — в двух шагах от Дамы в Черном стрельнула мортира. Бомба поднималась все выше, выше и упала отвесно, с шумом разорвав воздух.

Оторва и Питух видели, что снаряд летел прямо на них, и словно лягушки выпрыгнули из своей ямы.

Громадная бомба упала в яму с дьявольской точностью и разорвалась.

В то же мгновение раздался выстрел карабина, которому предшествовал пронзительный свист.

Оторва, отпрянув, прижал к груди руку.

— Ты ранен? — спросил Питух, побледнев.

— Я… я не знаю!.. — прерывающимся голосом ответил зуав. — Меня словно бы… словно бы шарахнули молотом…

— Они сейчас снова… давай туда… скорее в яму… бомба ее еще углубила… там безопаснее… Ты же знаешь… два снаряда в одно место не ложатся.

— Да!.. Да… — пробормотал Жан, бледный как полотно.

Он добрался ползком до края окопа и тяжело упал в него. И тут Питуха прохватила дрожь — горнист увидел, что красная лента, на которой висела звезда, награда его друга, была пробита маленькой круглой дырочкой. Этот след оставила пуля.

ГЛАВА 3

Смерть героя. — Семьдесят шесть тысяч пушечных выстрелов. — Отвага русских. — Нападение на Третью батарею. — Вылазка Оторвы. — На кладбище. — Бегство русских. — Их исчезновение. — Тайна.

Оторва потерял сознание. Горнист открыл флягу, влил ему меж губ струйку водки и проговорил возбужденно:

— Лакай до дна!.. Это жидкий купорос…[165] молоко тигрицы… оно пересилит смерть!

Оторва сделал несколько вдохов и сказал чуть окрепшим голосом:

— Мне уже лучше.

— Так! Теперь давай посмотрим, чем тебя шлепнуло.

Питух распахнул мундир Оторвы, расстегнул рубаху и увидел чуть ниже сердца темно-лиловое пятно величиной с ладонь. Крови не было.

— Это синяк!.. Самый настоящий синяк! — озабоченно констатировал Питух.

Оторва почувствовал, что у него за поясом застряло что-то твердое, запустил туда руку и вытащил пулю мелкого калибра, на которой виднелись следы нарезки.

— Вот она, виновница! Да разве это оружие… игрушка!.. Бьет прицельно, а пробить не может.

— Не стоит жаловаться… Тебе здорово повезло…

— Да, ведь выстрел был необыкновенно меткий…

— Это та бабенка, она продолжает за нами охотиться… Ну, подожди же, прекрасная дама…

— Не убивай ее!

— Кончай со своими предрассудками… Подумаешь, дама! А мне плевать на хорошие манеры… Она ведет себя как солдат… черт побери! И я буду поступать с ней как с солдатом!

Пока друзья говорили, снова сгустился дым, прикрыв бастион, на котором стояла надменная и свирепая княгиня. Бомбардировка возобновилась с еще большей яростью, чем прежде.

Морской флот тоже вступил в борьбу. Двадцать семь военных кораблей почти из тысячи бортовых пушек открыли огонь по фортам, защищавшим рейд. Тучи дыма с языками пламени накрыли море и берег. Грохот был столь силен, что из ушей канониров брызгала кровь, и кое-кто остался глухим навсегда.

В час дня уже можно было говорить о разгроме русской армии. Адмирала Корнилова смертельно ранили. Не щадя себя, всегда в первых рядах, он наблюдал, сидя верхом на лошади, с Малахова кургана за ходом бомбардировки. Английское ядро оторвало ему левую ногу. Он упал на руки своих офицеров. Умирающий окинул их взглядом и сказал:

— Я доверяю вам оборону Севастополя… не сдавайте его!

Адмирала доставили в госпиталь, где, несмотря на все старания докторов, он умер после двухчасовой агонии.

Его последними словами было:

— Стойте насмерть!.. Защищайтесь до последнего!

Это несчастье не сломило боевого духа русских — оно привело их в настоящую ярость. Город, ощетинившийся пушками, полыхал пламенем, один вулкан изрыгал лаву на другой, картечь сшибалась с картечью.

С пострадавших бастионов на французские батареи обрушивался шквал железа, который сравнивал их с землей. Не щадили и корабли. Адмиральский корабль «Ля вилль де Пари» получил сто попаданий в оснастку[166], пятьдесят — в корпус и три — ниже ватерлинии[167]. Одна из бомб разнесла в щепу полуют[168], свалила с ног адмирала Гамелена, убила стоявшего рядом с ним офицера и тяжело ранила двух его адъютантов.

На всех судах, в которые попали русские ядра, начались пожары.

Да, славные солдаты эти русские, бывшие тогда противниками французов, а теперь ставшие их союзниками!

Нечего тешиться иллюзиями, французам тогда здорово досталось. Недаром генерал Тири, командующий артиллерией, с согласия главнокомандующего в конце концов приказал прекратить огонь.

Никто не думал больше о штурме, о котором мечтали утром. К тому же на поле боя подоспел князь Меншиков с тридцатью свежими батальонами.

Ночью стрельба прекратилась с обеих сторон. Каждая подсчитывала потери и восстанавливала укрепления. Да, потери оказались значительны, но все же не столь велики, как можно было предположить после артиллерийского урагана.

Людских потерь у обеих сторон вообще насчитывалось немного. Французы потеряли убитыми и ранеными триста человек, англичане — около четырехсот. У русских вывели из строя около тысячи бойцов. Англо-французские войска произвели десять тысяч артиллерийских выстрелов, русские — двадцать тысяч!