Жан Оторва с Малахова кургана - Буссенар Луи Анри - Страница 25

К ним приблизился запыхавшийся офицер связи и вручил капитану Шампоберу конверт.

Капитан вскрыл его и прочел:

Капитан протянул зуаву руку и сказал:

— Я подам сигнал всей заварухе. До свидания, приятель!

— До встречи, капитан.

Союзную армию в мгновение ока охватила лихорадка. Весть о наступлении распространилась с молниеносной быстротой. Все предвкушали боевой азарт бомбардировки, яростный хмель атаки. Никто не сомневался в успехе. Солдаты назначали друг другу свидания завтра в Севастополе!.. Время тянулось томительно долго, и, несмотря на вечернюю зо?рю, никто не мог сомкнуть глаз.

В три часа ночи солдаты вылезли из палаток и принялись варить похлебку. Двумя часами позже был готов плотный завтрак, а к нему каждый получил двойную порцию вина и стопку водки. Последние приготовления заканчивались, настроение у всех было приподнятое. Пехотинцы плели фашины и проверяли экипировку, вплоть до штрипок своих гетр. Кавалеристы седлали лошадей, инженерные части нагружали на повозки брус, ко?злы, лестницы и прочие приспособления для штурма. Артиллеристы прочищали амбразуры и заряжали орудия. Погода стояла великолепная, на небе торжественно разгорался рассвет. Через двадцать пять минут взойдет солнце.

Было ясно слышно, как городские часы Севастополя пробили шесть.

Три мощных взрыва, с интервалом в десять секунд, раздались на Третьей батарее и волной прокатились вдаль, над городом, над морем, над плато[157].

Это был сигнал! Тотчас линия атаки англичан и французов с Корабельной стороны и до самого Карантина затянулась дымом. И тут же бухнули новые громовые раскаты. Сто восемьдесят пушек и мортир изрыгали железный ураган, который обрушивался на русские позиции.

Но противник не дремал, и контрудар не заставил себя ждать. Располагая неисчислимыми резервами боеприпасов и большим количеством орудий, русские открыли огонь неслыханной интенсивности. Уже невозможно было ни услышать друг друга в адском грохоте, ни увидеть что-то в клубах густого дыма. Французы стреляли без передышки благодаря тщательно проведенной накануне пристрелке. Русские, видимо, допустили жестокий просчет. Да, из-за артиллерийского огня противника они теряли в обороне немало людей.

Но этого следовало ждать. Поразило же и привело в ярость бойцов обороны то обстоятельство, что множество артиллеристов были убиты ружейными выстрелами.

Пули долетали с большими интервалами, но с устрашающей точностью. Время от времени среди грохота орудий наступают минуты успокоения, и тогда слышались короткие, резкие звуки, похожие на хлопок петарды[158], запускаемой ребенком, затем — короткий свист, и еще один русский канонир падал, сраженный наповал, на свою пушку. Штуцерные[159] пули вдребезги разбивали черепа, насквозь пронзали груди, ломали кости, точно курительную трубку. Самые отборные артиллеристы выбывали из числа защитников города.

Это безжалостное уничтожение продолжалось. Стоило только кому-то мелькнуть в амбразуре — командир ли орудия проверял наводку, кто-то из обслуги орудовал банником[160], как тут же — паф! — раздавался выстрел из карабина.

Еще одним бойцом становилось меньше!

Защитники города всматривались, обыскивали взглядом все впадины и неровности почвы, наводили бинокли на малейшие шероховатости и наконец различили небольшие бугорки между позициями атакующих частей и оборонительными сооружениями.

Там, где еще вчера глазу не за что было зацепиться, выросло более полусотни насыпей. И за каждой находился окопчик, в котором залегли, прижимаясь друг к другу и укрываясь от пуль, по два человека.

На бортике каждого из маленьких брустверов располагались стволы двух карабинов. Это все, что можно было заметить с высоты русских укреплений, да еще временами мелькал кусок материи ярко-красного цвета.

Этот Адский дозор, так красочно окрещенный капитаном Шампобером, уже заставил русских говорить о себе.

Оторва действовал в соответствии с приказом генерала Боске. На его призыв толпой сбегались добровольцы. Одна мысль о вылазке под началом Оторвы кружила головы. Воодушевлению не было предела, весь полк рвался следовать за ним.

Молодой человек отобрал около семидесяти человек из Второго зуавского и довел число добровольцев до ста за счет Венсенских стрелков, стоявших лагерем по соседству.

В эту сотню входили самые меткие стрелки дивизии Боске.

Они выступили в девять часов вечера, каждый нес заступ, мешок с провиантом, подсумок, набитый патронами, фляжку с кофе. Под водительством своего бесстрашного командира солдаты пересекли линию траншей и углубились на ничейную территорию в поисках наиболее выгодной позиции.

Прежде чем покинуть Третью батарею, Оторва тщательно изучил, пользуясь амбразурой, рельеф местности.

Он хорошо ориентировался, несмотря на полную темноту, и расставил своих франтиреров[161] по двое на линии протяженностью около километра.

Черт возьми! Это оказалось не так-то просто. Стрелки передвигались ползком, стараясь не производить ни малейшего шума, толкали перед собой инструменты, обмотав тряпками металлические части, чтобы ничто не звякнуло, их двигала вперед не только отвага, но и неслыханное везенье.

Уф! Задание выполнили — до русских бастионов осталось четыреста — четыреста пятьдесят метров.

С бесконечными предосторожностями стрелки вонзили заступы[162] в землю и выкопали себе убежище. Работать заступом обычно дольше, чем киркой[163], но зато от него получалось гораздо меньше шума. Как при рытье траншей, земля выбрасывалась вперед и образовывала буствер.

Оторва вместе со своим товарищем, горнистом Питухом, занял позицию в середине линии.

К четырем часам утра земляные работы закончились. Всем стало немного не по себе, и Питух резонно заметил:

— Мы здесь, как в пустом корыте.

— Тихо! — оборвал его Оторва.

— Я выкурю трубочку.

— Нельзя!

— Тогда б я выпил стаканчик.

— Береги питье… сегодня будет жарко.

— Раз нельзя ни болтать, ни пить, ни курить, я сосну, пока не заиграла музыка.

— Прекрасная мысль! Я посторожу.

— Твое дело. Ты начальник.

Через пять минут горнист, забившись в глубь окопа и свернувшись калачиком, уже спал как убитый. Разбудили его три выстрела мортиры. Он потянулся, притворно чихая, и воскликнул, доставая флягу с водкой:

— Будьте здоровы!

Будучи человеком предусмотрительным, Питух запасся лишней флягой. Теперь он открыл ее и предложил товарищу, который возился со своим карабином.

— Глотни как следует, Оторва!

— Что ж, это не помешает.

Отхлебнув хороший глоток, Жан приложил к плечу карабин, пристально вгляделся в амбразуру и выстрелил. Питух проследил за полетом пули, со свистом взрезавшей воздух, и радостно вскрикнул:

— Парень кувырнулся!.. Начало хорошее.

Русский артиллерист, в которого целился Оторва, уронил банник и ничком упал на пушку.

— Боно! — заключил Оторва. — Дружок номер два работает не хуже моего покойного старикашки.

Питух с наслаждением прополоскал горло последним глотком водки и тоже взялся за карабин. Он прицелился в артиллериста, который тотчас сменил своего товарища, сраженного Оторвой.

Выстрел! Артиллерист как подкошенный упал на землю.

— Прямо в яблочко, старина Питух.

— Раз так, пропущу еще стаканчик.

— Смотри, окосеешь. Не слишком налегай.