Чучело-2, или Игра мотыльков - Железников Владимир Карпович - Страница 32

Костя опять подумал про отца и снова позвонил ему. Ни ответа ни привета. Его взгляд упал на газету, которая почему-то валялась на полу, — видно, мать уронила и не удосужилась поднять. Из газеты выглядывал кончик нераспечатанного конверта. Костя нагнулся, подцепил письмо и, не глядя на конверт, вскрыл и вытащил оттуда… новую повестку в суд. Его как обухом по голове! Подумать только, его снова вызывали! И теперь уже не на разговор, а на судебное разбирательство, которое должно было состояться скоро, вот-вот, всего через неделю.

Страх на мгновение парализовал его, что-то заныло в груди. Он громко крикнул: «У, проклятье!» Если бы он знал, то не приехал бы — и все! Ну, мать, не могла предупредить! А он, дурачок, забыл про это и думать. А его волокут обратно.

Что делать?… Матери дома нет, отца нет! Он заметался, как дикий зверь в клетке, туда-сюда, от стены к окну — не идет ли Лиза; снова метнулся к телефону, набрал Глебова, но тот, конечно, не ответил.

Бросился к Зойке, еле сдерживая себя. Та открыла ему дверь, подмазанная, нарядная, вся в ожидании.

— Ой, ты приехал! — лепетала она. — Ой, как я рада! Загорел. Красавчик! — При этом она сильно смутилась и покраснела.

— Где мать, не знаешь? — торопливо спросил он, не глядя на Зойку.

— Не знаю. Степаныч ее зазывал на телик, но она расфуфырилась и улетела. — Зойка не могла оторвать сияющих глаз от Кости. — Ты сейчас что будешь делать?… Может, пообедаешь с нами… с дороги?

Костя не ответил, бегом обратно и стал звонить бабе Ане, набирая длинный ряд цифр междугородного телефона. Сбиваясь в спешке и снова набирая, сгорая в нетерпении. Наконец, после долгого ожидания, бесконечных помех на линии, чужих голосов, музыки, непонятного грохота и визга, баба Аня сняла трубку, и он услышал ее неровный, немного испуганный голос и, не здороваясь, закричал:

— Представляешь, вхожу, а матери нет, а на полу валяется нераспечатанный конверт с повесткой в суд!

Он был в ярости и даже не заметил вначале, что проговорился, ведь баба Аня ничего не знала про аварию и про суд. Спохватился, прикусил язык, но поздно. «Ну и черт с ним!» — подумал, ожидая вопросов бабы Ани. Но она почему-то никак не прореагировала на Костины слова. Значит, мать ей уже все рассказала!.. Это ему не понравилось.

Что-то здесь изменилось за время его отсутствия. Все-все ополчились против него. Он один, один, а они все вместе.

— Здравствуй, деточка, — ласково сказала баба Аня.

— А-а, привет…

— Ты что же не здороваешься? Забыл?

— Забудешь здесь… Ну, мать дает! Обо мне совсем не думает.

— Что ты, напротив, — ответила баба Аня. — Только о тебе и хлопочет.

— Ты меня не успокаивай — все равно не успокоишь. Надоело. Мать успокаивала: все будет в порядке! Отец успокаивал! А в результате меня вызывают в суд. Да они просто обыкновенные трепачи! Поймали меня на крючок, как маленького. А я уши развесил — папочка, мамочка!.. Ну, они дают!

— Не надо так грубо, деточка, — перебила несмело его баба Аня.

— Грубо? Это я грубо? А они — не грубо? Не учи ты меня — ты же ничего не понимаешь! Кстати, где мать шляется? С отцом?…

Почему-то ему показалось, что он не одолеет мороки суда и обязательно погибнет. Яростный гнев вперемешку с отчаянием ударил ему в голову. Сейчас он ненавидел всех, правых и виноватых. И родителей, которые его так обманули; и девчонок, особенно, конечно, Глазастую, за то, что она подтолкнула его к этой машине; и шофера Судакова с его шуточками; и придурковатую Зойку с ее вечной улыбочкой. Пропадите вы все пропадом! Сбежать бы, сбежать — и никого никогда не видеть! Сбежать!..

Он слушал надтреснутый голос бабы Ани, не вдаваясь в смысл ее слов.

— Костик, ты бы приехал… Мы бы посидели, поговорили. Я бы тебе многое рассказала, и вместе бы все взвесили.

— Они что, часто встречаются? У них что, роман? — спросил он с издевкой. — Любовь втихомолку за моей спиной? Ну, меня просто никто не принимает во внимание. Не исключено, что они сейчас сидят у отца с выключенным телефоном.

Эта мысль так его поразила, что он, не слушая бабу Аню, бросил трубку и вылетел из квартиры. Около дверей дежурила Зойка, она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он метеором промчался мимо.

«Как они посмели без меня?! — думал Костя, стремительно передвигаясь по улице. — Любовь разыгрывают. А какая может быть, к черту, любовь, когда он пропадает. Хорошо бы их застать врасплох, в постели! Вот было бы отменно!» Он откроет квартиру и крадучись войдет в комнату. Как ему хотелось их унизить. Он входит, а они в постели. Он им покажет, они у него попляшут на огоньке!

Но в квартире Глебова было пусто, тихо и чисто, как всегда. Костя, неожиданно для себя, вдруг обрадовался: хорошо, что их здесь нет, а то бы началась катавасия. Он любил комнату отца: она его успокаивала. И кровать, накрытая простым темно-зеленым одеялом, застланным без единой складки. И громоздкий древний дубовый стол, заваленный журналами и газетами. И шахматный столик с несколькими фигурами. Костя почувствовал усталость. Он прилег на кровать, сбросив кеды, закрыл глаза и тут же уснул, уткнувшись в подушку отца. Видно, спал крепко, потому что не расслышал, как Глебов открыл дверь, как громко хлопнул ею, и проснулся только от яркого света.

Перед ним стоял счастливый и довольный Глебов, то есть Костя понимал, что перед ним Глебов, но он бы его не узнал, если бы встретил случайно, — так тот изменился за месяц его отсутствия. Это был совсем иной человек — радостный и веселый. Он наклонился к Косте, потрепал по щеке, неумело и робко ткнулся в него, вроде поцеловал, и сказал:

— Должен тебе признаться, ты приехал удивительно вовремя! — Круто повернулся на каблуках и зашагал по комнате, что-то напевая себе под нос.

Костя лежал неподвижно, он невольно улыбнулся, глядя на Глебова, и почувствовал, что рад его видеть, что соскучился. Но тут же вспомнил, помрачнел, встал, протянул ему повестку:

— Скажи, что это значит?

Глебов взял повестку и, не читая, стал размахивать ею, говоря:

— Ты спросил: «Что это значит?» Умный и правильный вопрос…

Он задумался. Перед его глазами промелькнула вся его жизнь. Ему хотелось обо всем рассказать Косте, чтобы тот знал о нем все, но это была длинная история, а сейчас он волновался, ждал звонка Лизы и не мог сосредоточиться. Он только что сделал ей предложение: решил, что им надо пожениться. Он видел: в первую минуту Лиза обрадовалась, а потом почему-то испугалась, страх пробежал по ее лицу, и она убежала. Правда, он успел крикнуть, что будет ждать звонка, и ему показалось, что она согласно кивнула, но не оглянулась.

— Коротко тебе скажу, Костя, так: за время твоего отсутствия, пока ты покорял своим недюжинным талантом просторы нашей области, пока ты пел свои бесподобные песни, я совершил ряд открытий. — Глебов замолчал, посмотрел на Костю и громко рассмеялся.

Может быть, стены его квартиры еще никогда не слышали столь громкого смеха своего хозяина.

— Я рассказал Лизе во всех подробностях дело Воронкова, который был осужден неверно, и я два года боролся за его освобождение, хотя он был неприятным человеком. А в чем дело? Воронков работал директором мебельной фабрики, а на ней орудовала мафия. Воронков пил, гулял и все подписывал. И вот его посадили, и все хищения повесили на него, а настоящие жулики остались на свободе. Мне говорили: «Ну и что? Твой Воронков тоже не много стоит». — «А как же закон? — спрашивал я их. — По закону Воронков может быть осужден только за халатность». Закон превыше всего! — произнес Глебов, не замечая Костиной мрачности. — Государство, которое позволяет нарушать закон, совершает аморальный поступок! Ты скажешь: ничтожного человека не надо спасать, пусть погибает. А я тебе отвечу — нет, нет и нет. Каждый должен иметь свой шанс на спасение. Я сказал это Лизе, как вот сейчас тебе говорю, и прочел по ее лицу, что ей понравилось, как я себя вел в деле Воронкова, и, признаюсь тебе, мне было это приятно. Потом мы сидели на берегу и бросали в Волгу камешки — кто дальше. Я победил Лизу, и в результате мы поссорились. Теперь я жду ее звонка, чтобы начать новую жизнь!