Чучело-2, или Игра мотыльков - Железников Владимир Карпович - Страница 31

— Катись ты в задницу! — срывается Ромашка. — Надоело!.. Пошли, Каланча!

Слышу: из комнаты доносится шум, двигают стулья, раздаются торопливые шаги.

— Уйди с дороги, Глазастая! — говорит Ромашка.

После этого наступает тишина. Прислушиваюсь, но все молчат. Потом голос Глазастой — медленный, тянучий, неохотный:

— Отдай деньги и вали на все четыре!

— Уйди! — В голосе Ромашки угроза. — По-хорошему прошу. В последний раз…

И снова тянет Глазастая, точно она слова произносит через силу:

— Ты же знаешь меня, Ромашка, я не отступлю.

— Бей ее, Каланча! — вдруг орет Ромашка.

Что-то там падает, кто-то вопит, и сквозь весь этот шум прорывается безумный голос Глазастой.

Она наконец-то просыпается:

— Фас, Джимми! Возьми их!

Пугаюсь, думаю: «Джимми порвет девчонок!» Не помня себя, врываюсь как сумасшедшая.

Все молчат, стоят как завороженные. И я теперь их различаю и догадываюсь, почему Ромашка и Каланча такие застывшие, — они боятся Джимми! Ищу его глазами: вижу — лежит в углу, морда между лапами, весь пришибленный, виноватый, бьет хвостом по полу. Смеюсь, понимаю: он и не собирается выполнять приказ своей хозяйки. Смотрю на Глазастую, и тут мне делается страшно, тут я понимаю, почему Ромашка и Каланча такие застывшие. В вытянутой руке Глазастой финка!

Смотрю на финку, оторваться не могу. Красивая финка, автомат, лезвие длинное, узкое, кончик ножа тонкий, как игла. Иду к Глазастой, финка меня притягивает, оказываюсь между нею и девчонками. Те пользуются этим, рвут к выходу.

Глазастая отшвыривает меня и снова встает у них на дороге, рука с финкой упирается в Ромашкину грудь.

Ромашка ухмыляется: хватит, мол, дурака валять. У меня тоже губы сами собой растягиваются в улыбку. Вот-вот мы все начнем хохотать.

Но Глазастая отступает, проводит лезвием по своей ладони, делает ладонь лодочкой, и сразу вся эта лодочка наполняется кровью.

— Ты что?! — ору.

— Себя не жалею, — говорит Глазастая. Она вытирает окровавленную ладонь о джинсы, оставляя на них темный след. — И тебя, Ромашка, не пожалею.

— Бешеная стерва! — выдавливает Ромашка. — На, подавись! — Швыряет Глазастой рюкзак с деньгами. — Умыла ты меня!

После этого Глазастая отступает в сторону, не пряча финки, и Ромашка с Каланчой уходят.

Нож щелкает, лезвие скользит внутрь рукоятки.

Хватаю Глазастую за руку:

— Покажи!

Она нехотя открывает ладонь. Разрез у нее глубокий, пересекает ладонь надвое.

— Что же ты наделала, дуреха? — вырывается у меня. Тут же пугаюсь, что обозвала Глазастую «дурехой», думаю: «Сейчас она мне врежет!»

Но она ничего, смотрит печально, цедит:

— Чепуха.

Бегу на кухню, хватаю йод и бинт, лечу в комнату, выливаю йод на рану. Глазастая ревет благим матом, прыгает от боли чуть ли не до потолка. Потом я ей туго перебинтовываю руку.

— Порядок, — говорит. — Пошли. У нас нет времени. — Закидывает рюкзачок с деньгами на плечо.

Мы идем на дело — отдавать деньги. Джимми вроде меня плетется понуро. Ему, как и мне, неохота идти. Но Глазастая решила, а я ей подчиняюсь. С другой стороны, не бросишь ведь ее одну? Мы идем к Ромашкиному отцу на работу.

— Проще было бы зайти к ним домой, — говорю.

— Ничего не проще, — отвечает Глазастая. — Дома никого постороннего, а в магазине люди.

Глазастая звонит. Мы с Джимми стоим рядом, слушаем.

— Лев Максимович? — Голос спокойный. — Мне надо вас срочно увидеть… Подруга вашей дочери. Около магазина… Нет, лучше вы выходите. Вы меня узнаете по собаке.

Стоим. Ждем. Начинается сильный дождь, и мы все трое втискиваемся в будку телефона-автомата. Я трушу. Глазастой по-прежнему хоть бы хны. Она садится верхом на Джимми, смеется, изображает из себя ковбоя. Понимаю: это она для меня, чтобы я успокоилась.

Дождь усиливается. Мимо нашей будки несутся потоки грязи. Черная каша поворачивается, как в кипящем котле, булькает и пенится чем-то гадким и вонючим.

Из магазина выскакивает Вяткин. Небольшого роста и толстый. Одет как фраер, в хорошем костюме и с галстуком. Я его сразу усекаю, Ромашка — его копия, толкаю Глазастую в бок. Она машет ему перевязанной рукой, улыбается, словно рада. Он останавливается на пороге: ему неохота выходить под дождь, и зовет нас. Прыгая между потоками, мы подбегаем, запросто так, точно у нас это обычное дело.

— Идите за мной, — говорит он. — Вот только собака…

— Я ее оставить не могу, — решительно отвечает Глазастая.

Вяткин не слушает ее ответа, быстро уходит. Мы спешим за ним, перед Джимми все расступаются, и мы идем, как по пустому коридору, хотя в магазине много народу. Сворачиваем куда-то и оказываемся в комнате с письменным столом.

— Ну, в чем дело? — спрашивает Вяткин, не глядя на нас, усаживается в кресле и тут же начинает кому-то звонить.

— Вот вам. — Глазастая без долгих разговоров протягивает ему рюкзак с этими разнесчастными деньгами.

— Мне? — удивляется Вяткин. Он вешает трубку телефона и неуверенно берет рюкзак.

— Вам, — отвечает Глазастая. — Откройте. — А сама отходит ко мне и берет зачем-то Джимми за ошейник.

Пугаюсь еще больше: зачем она берет Джимми за ошейник? «Ну, сейчас начнется битва!» — думаю. Оглядываюсь: если что не так, можно смыться — дверь открыта настежь. Слежу за Вяткиным, стою, каждая жилка во мне дрожит, готова в любую секунду схватить за руку Глазастую — и в дверь! Смотрю, Вяткин подтягивает к себе рюкзак, открывает на нем молнию. Он все делает медленно… Заглядывает внутрь рюкзака… и откидывается назад. Не ожидал! Вижу — балдеет. Глаза круглые и бесцветные, точно два металлических шарика, рот открывается… Неожиданно хихикаю. Понимаю: не вовремя. Глазастая на меня косится — прикрываю рот ладошкой. Ну и видик у него — обхохочешься! Я даже про страх забываю.

Вяткин быстро задергивает молнию, бросается к двери, закрывает ее, подходит к нам и шипит:

— Что это… значит?

— Мы у вас их взяли, — отвечает Глазастая. — А теперь возвращаем. Они нам оказались не нужны.

— То есть как взяли?! Вы… вы… украли! — Он хватает Глазастую за плечо.

Джимми угрожающе рычит, шерсть на нем встает дыбом.

Вяткин пугливо отскакивает.

— Сидеть, Джимми! — приказывает Глазастая.

— Ну, ты у меня заплатишь! — кричит Вяткин. — Я милицию вызову! — Хватает трубку телефона и начинает крутить диск.

— Не надо звонить, — говорит Глазастая. — Вы же не хотите посадить свою дочь в тюрьму?

— Ах, вот в чем дело! Значит, это ее работа! Ну, я с нее три шкуры спущу!

— Только попробуйте ее хоть пальцем тронуть, — угрожает Глазастая, — пожалеете! Мы выходим.

— Дряни! — кричит нам вслед Вяткин. — Чудовища!

Костя неслышно открыл дверь, в узкую щель просунул руку с саксофоном, затем проскользнул сам и втащил чемодан. Тихо опустил на пол. Все удалось как нельзя лучше: он не произвел ни шороха, ни звука. Ему хотелось поразить Лизу своим неожиданным возвращением.

Прислушался: в квартире было тихо. Он пересек коридор, сдерживая дрожь ожидания, и заглянул в комнату. Там было пусто. Лиза куда-то испарилась, оставив в доме жуткий кавардак. На тахте валялись ее платья, — видно, она второпях выбирала, в чем покрасоваться. Костя стал звонить Глебову, заранее улыбаясь в ожидании его голоса. Но и того не оказалось дома. Тоже куда-то слинял. Костя совсем сник, почувствовал себя обиженным — эффект неожиданного появления не произошел.

«Ну ладно, что делать, в конце концов, сам виноват, приехал без предупреждения», — успокаивал он себя. Открыл чемодан и вытащил оттуда небольшой сверток — подарок Лизе. Кофточку с кружевным воротничком. Развернул, расправил и положил на видное место — на ломберный столик. Полюбовался: кофточка ему нравилась. «По-моему, отпад, — подумал он. — Мать будет в восторге. Подставит плечи — и порядок». Потом достал из пакета широкополую серую шляпу — для Глебова. Примерил перед зеркалом. Покрасовался, решил: обалденная шляпа, таких в городе днем с огнем не сыщешь, пятидесятые годы, ретро, единственная в своем роде. Если отец не решится ее носить, возьмет себе.