Война (СИ) - Архипова Анна Александровна - Страница 51

- Я думаю так, Степан Сергеевич, - откликнулся штатный психолог, его голос сыпался, как перегретый на солнце песок, - сажать его надобно, конечно, только в одиночку, пока ситуацию не разъяснят «сверху». Когда он пройдет обязательные личностные тесты, я побеседую с ним, определю уровень его социальной адаптивности, отсюда и составим ему распорядок дня. Постараемся сделать так, чтобы он не имел возможности контактировать с прочими заключенными. И будем надеяться, что заберут его отсюда как можно скорее… - поглядев на свои наручные часы, Портной поднялся с кресла и добавил: - Займусь им как можно скорее.

- Буду ждать вашего доклада, - напутствовал его Кузнецов.

- До конца рабочего дня дам предварительный отчет, остальное завтра, - сказал Портной, покидая кабинет директора тюрьмы. Уже шагая по холодным и тусклым тюремным коридорам, он подумал с застаревшей, словно запущенный ревматизм, меланхолией:

«Собственно, куда мы, два старика, торопимся? Стараемся работать так, чтобы, как говаривали раньше, «сделать пятилетку за три года». Работаем, потому что по-другому и не умеем трудиться… Кто оценит все наши старания? Зэки, замурованные в этих стенах? Глухая тайга, обложившая нас со всех сторон?… Мы с Кузнецовым дожили до того момента, когда работа теряет идеологическую подоплеку и становится просто механической деятельностью. Всё по пунктам: что нужно, что не нужно, обработка сведений, просчитывание результатов, соблюдение норм и правил… и только. Мы замурованы в сих застенках так же, как и преступники, сосланные сюда…»

Одиночество давило тут на всех. Зона особого режима № 67/28, вросшая фундаментом в вечную мерзлоту, редко принимала гостей – большинство узников в наказание за преступления не имели права видеться с кем-либо; сотрудники тюрьмы же работали вахтовым методом, на долгие месяцы оставляя свои семьи во «внешнем» мире. Кузнецов и Портной по-своему тоже были узниками зоны: семья Кузнецова два раза в год приезжала, чтобы проведать упрямого и болезненного родственника, а Портной и вовсе не имел родных и близких. «Никанорушкин ледник» был для штатного психолога единственным домом почти тридцать лет, и он искренне надеялся после смерти обрести упокоение на казенном кладбище, примыкавшем к колонии… Колонию ото всюду сжимала, туго упеленывала тайга – темная и зловещая – где нельзя было встретить ни одной живой души на многие и многие километры. Древний хмурый лес и бесконечное небо над ним, долгая зима и короткое холодное лето… Где-то на западе течет великий Енисей, отстукивают ритмы поезда на железной дороге, шумят машины на оживленных трассах… А «Никанорушкин ледник» дремлет в сердце чащобы, огражденный не только компьютерной системой безопасности, крепкими замками, высокими заборами, вооруженными автоматами охранниками и бойцовыми псами, но и непреодолимыми буреломами, болотами, ледяными реками и непредсказуемой погодой - суровый край требовал дани себе.

Тюрьма возникла в этих местах после Великой Отечественной войны, когда Сталин решил создать трансполярную магистраль и согнал для строительства тысячи отбывающих наказание заключенных. Во время грандиозного строительства были основаны городки и поселки, а так же охраняемые тюремные зоны. Зону № 67/28 основал один из партийных фанатиков, приехавший командовать строительством магистрали – Никанор Приходько. Не будучи геологом, он, не долго думая, выбрал отнюдь не самое благоприятное место для строительства колонии – на глинисто-ледниковом пласте, отчего и пошло прозвание места «Никанорушкин ледник». Зимой в этих местах было темно, а снега наметало до окон третьего этажа, а летом везде царила сырость и плесень – разнося среди заключенных болезни и укорачивая им жизнь. Сталин умер, трансполярная магистраль оказалась заброшенной и с годами разрушилась под действием природной энтропии, но вот зона осталась, исправно принимая в свои застенки самых отъявленных преступников, большинство из которых были осуждены пожизненно. За десятилетия нахождения в строю, в «Никонорушкином леднике» образовалась целая система вливания в нее «свежей крови», новые узники встречались здесь с глумливой радостью, предвкушением и азартом. Большинство новоприбывших – кроме тех, кто был отмечен федералами как «ценный товар, сданный на хранение в колонию» - познавали прелести зоны № 67/28 еще в «предбаннике»: тюремные конвоиры, обыскивая их и следя за переодеванием, избивали их. Раньше, в советские времена использовались дубинки, теперь их заменили жезлы, снабженные электрошокерами. После этого заключенного вели на прием к штатному психологу, который определял, в какую камеру поселить узника, чтобы соблюсти при этом сложившуюся иерархию между уголовниками. Обычно, если новоприбывший показывал слабую психическую конституцию, то психолог, заранее определив в нем «петуха» или «шестерку», направлял его туда, где не хватало такого элемента – подобный принцип работал и в обратном порядке. А дальше все шло по известному сценарию - узник должен был примкнуть к одной из каст, существующих на зоне: блатные и их бойцы, «шерстяные», «красные активисты», «шестерки» и «петухи». Администрация и надзиратели не вмешивались во внутренние разборки между заключенными, ограничиваясь лишь формальным контролем над поведением «постояльцев», если кто-то ходил избитый, никто не обращал на это внимания. Жаловаться на «братьев по несчастью» было строго запрещено, что бы ни случилось: администрация просто игнорировала заявления обиженных, а надзиратели и сами зэки карали такого узника по всем правилам тюремного закона.

Увидев новоприбывшего воочию, Павел Портной не смог сдержать шумного вздоха: да, проблем будет много! Красивое лицо, натренированная фигура, и эти длинные черные волосы! Заключенные благодаря тюремной почте уже знают о том, что на зону привезли новичка, а после того как узнают о его внешности… начнется настоящая охота за этим красавчиком.

- Мы подстрижем вас в соответствии с нормативами, - вместо приветствия проговорил психолог, проходя к своему столу. Там на крышке уже лежала папка, где находились результаты тестов этого зеленоглазого мужчины. Усевшись на стул, Портной деловито сложил руки замком на крышке стола и с особой внимательностью вновь посмотрел на гостя своего кабинета. Тот, несмотря на то, что был закован в «костюм-троечку» - кандалы на руках, ногах и с фиксацией на поясе – сидел вальяжно, так, будто был нерадивым учеником на школьном уроке. Ответ его, адресованный тюремному психологу, звучал так же раздолбайски:

- Я не обычный заключенный, ваши нормативы на меня не распространяются. Поэтому оставьте мою прическу в покое.

- Любопытно, любопытно, - Портной снисходительно покачал головой, подумав: «Говорит по-русски идеально, но это еще ни о чем свидетельствует. Кто он такой все же? Нужно попытаться выведать». Он открыл папку и нарочно медленно начал просматривать данные тестов. Пробежав глазами по первым из них, старик подумал, что перед ним, должно быть, сидит слабоумный – тесты были сделаны как курица лапой! Но просмотрев остальные, он понял, что тесты нарочно заполнены без всякой попытки вникнуть в них. Новоприбывший узник не был идиотом, а просто не желал показывать своих истинных данных! Захлопнув папку, Портной требовательно воззрился на мужчину: - По-вашему, это смешно?

- О чем вы, начальник? – хмыкнул тот, состроив при этом совершенно паскудную физиономию.

- Почему вы не прошли личностные тесты как следует?

- Они скучные. Зачем гнать порожняк?

От психолога не ускользнул тот факт, что новичок наблюдает за ним столь же пристально. Это заинтересовало Портного еще крепче: красивый мужчина, не склонный выдавать о себе информацию. Неужели действительно – шпион?

- Хорошо, тогда просто поговорим, - предложил старик, разведя руками в стороны и предлагая тем самым забыть о тестах. – Расскажите мне о себе.

- Что именно?

- Ваше имя?

- Ив.

- И все?

- Ну да.

- Чем вы занимались до того как попали сюда?

- Я был любовником нашего президента, - с ходу в карьер прыгнул зеленоглазый мужчина и довольно рассмеялся, увидев, что заставил-таки Портного изумиться. – Да, ему нравилась моя задница, уж поверьте.