Уровень: Война (СИ) - Мелан Вероника - Страница 56

— Такие вещи либо спрашивают в двустороннем порядке, либо не спрашивают вовсе.

Хозяйка «бала» улыбнулась и потупилась. Правда, вовсе не смущенно.

— Ну, я бы ответила тебе, если бы что-то помнила. А так могу только выдумывать. Давай предположим, что, если это и бывало, то очень давно, и ничего примечательного я оттуда не вынесла.

— Хитро. В таком случае, могу ответить, что я и сам очень разборчив, что означает, в этом доме до тебя никто не жил. Такой ответ тебя устроит?

— Более чем.

Она, действительно, выглядела довольной.

— А где ты нашел Барта? Почему вообще решил завести собаку?

Чтобы потянуть время, Дэйн притворился, что желает съесть сразу три канапе — вкусно, мол. Долго жевал, пытался придумать, как бы покороче, но поправдоподобнее наврать.

— Я нашел его на улице, роющимся в мусорных баках. Он был очень тощим, голодным и ничьим — я не смог пройти мимо, забрал к себе. — Почти правда. — Долго вымывал из его шерсти блох и учил вести себя прилично. В итоге получился хороший пес.

При звуках собственного имени, уши овчарки пошевелились.

— Очень хороший. Даже не верится, что такой мог найтись на улице.

— Может, сбежал? Или выкинул кто?

— Идиоты, если выкинули.

— А ты сама — кого бы завела, если бы была возможность? Ну, предположим, у тебя обнаружится приличная квартира и полное отсутствие животных. Взяла бы, например, кота?

— Они же стоят баснословных денег!

— Ну, если бы могла. Если бы были средства?

— Нет, наверное, я бы тоже взяла собаку. Не знаю, маленькую или большую — какую-нибудь. Мне очень нравится бегать по стадиону не в одиночку. А ты мне компанию не составляешь.

— Если я буду бегать по стадиону каждое утро, то быстро стану «дрищем», и кормить меня надо будет в три раза больше.

— Я согласна.

Это прозвучала так глубоко и так многозначительно, что Дэйн ощутил себя стоящим у ее стула на коленях, с протянутой в ладони коробочкой.

«Ани… Ты будешь моей женщиной? Навсегда? Насовсем? С таким идиотом, который не бегает с тобой по утрам по стадиону, но который безмерно ценит твое присутствие в своей убогой жизни…»

Эльконто не смог доесть последний кусок с тарелки, хоть и не чувствовал себя сытым — знал, что тот бы встал поперек горла, — как не смог и посмотреть после этих слов в ее глаза.

— Я что-то не так сказала? Да? Что-то не то?

— Нет,… просто…

— Что?

Его смущенное молчание затянулось, а Ани занервничала. Ее щеки порозовели, вилка в пальцах задрожала, а тело передернулось, будто короткое и обтягивающее платье вдруг показалось слишком открытым, слишком тесным. Им обоим вдруг захотелось свежего воздуха. И прекратить эту пытку не вовремя, судя по всему, устроенным ужином.

— Просто… Мы сидим тут… Ты задаешь вопросы, и ты такая… непривычная. В этом платье, с этим макияжем… Как будто незнакомая…

— Я тебе не нравлюсь?

Теперь она точно чувствовала себя не в своей тарелке — стала прежней Ани — не многозначительно улыбающейся, а смущенной, растерянной и подавленной. Дэйн видел, ей хотелось встать из-за стола, собрать тарелки, быстро все перемыть и удалиться к себе в спальню. Сделать вид, что ничего не было.

— Нравишься. — Ответил Дэйн честно, и ее рука, трущая плечо под бретелькой, застыла, а в глазах появилась надежда — не все еще испорчено, не все она сделала не так. — Просто я никогда не видел тебя такой… красивой. И я смущаюсь. Мне кажется, я не в своем доме и не знаю, как себя вести. Ты — новая для меня сегодня. И этот ужин — я не ожидал всего этого, честно. И не знаю, как тебя благодарить. Никто никогда не готовил для меня такие вкусные блюда и не сервировал стол при свечах.

— Ты можешь просто поцеловать меня. Разок. — Увидев, что на лице Эльконто тут же нарисовалось отчуждение, Ани быстро поправилась. — В щечку…

— Ани…

— Да-да, я помню.

Она потупилась, поникла, и он почувствовал себя, прости Создатель, козлом, и поэтому постарался ответить, как можно мягче.

— Нам не стоит двигаться в этом направлении, пока к тебе не вернется память.

Ани-Ра вдруг отбросила на стол вилку, неожиданно разозлилась, вся задрожала.

— Да, что же там такого, в моей памяти, что мы не можем один раз поцеловаться? Ведь ты же сказал, что я тебе нравлюсь, а ты — это очевидно — нравишься мне. Что в ней такого? Что?!

— Ты вспомнишь.

Меньше всего он хотел, чтобы в глазах сидящей напротив девушки блестели слезы. Только не это… Пусть вечер закончится не так, как-то иначе…

— Скорее бы!

— Помяни мои слова, Ани — не торопись с этим.

— А я хочу! Хочу, чтобы заполнился пробел, хочу вспомнить, что бы там ни было и хочу пройти через это, чтобы мы могли двигаться дальше…

— Но зачем тебе это, Ани?

— Затем, что мне нравится строить дальнейшие планы. И строить их с тобой! Неужели не ясно?

Она была готова разрыдаться — наплевать на чинный вид, на потекшую впоследствии тушь, наплевать на то, что королевы на шпильках не плачут.

Дэйн откинулся на стуле, опустил взгляд на собственные руки, покачал головой и прошептал:

— Беда…

— Что? Что ты сказал — беда? Потому что мне хочется строить планы с тобой?

Теперь она была готова кинуться в бой — мстить врагу кулаками, а он, прежде чем ответить, тяжело и долго смотрел на нее.

— Беда — это потому, что мне тоже хочется их строить. С тобой. Вот почему.

И ничего, несмотря на вспыхнувшую в зеленоватых глазах надежду и требовательность, добавлять не стал. Убрал с коленей белую хлопковую салфетку, молча поднялся и покинул тонущую в свете свечей гостиную.

(Iwan Rheon — Be my woman)

На следующий день, работая в штабе, он принял странное решение — он расскажет ей все. Вечером. Вернется домой, пригласит на кухню или в гостиную, посадит напротив и начнет рассказ. Все с самого начала: как Ани попала к нему домой, за что он ее ударил и почему решил оставить жить у себя. Разложит по полочкам причины, приведет весомые и логичные доводы Стивена, объяснит, что не желал врать, с самого начала не желал…

Дэйн смотрел на широкий во всю стену экран — смотрел и не видел движение отрядов — думал о том, как сильно за прошедшие три недели устал лгать. В словах, поступках, действиях.

Он не расскажет об этом даже доку — тот не поймет и не одобрит, — но, все же, сделает, как решил. Потому что, начиная с этого момента, их отношения с Ани начнут разваливаться и превратятся в тяжелую ношу для обоих. Слишком много недосказанности, слишком далеко все это зашло.

Да, ей будет сложно. Придется слушать и верить, принимать, если не вспомнит по ходу, рассказанное на слово. Однако после ей станет понятно, почему рука все это время рисовала фронтон отеля «Левенталь», откуда в ее снах Война, и почему в них она боится выйти из полуразрушенного дома наружу.

Даже если этим вечером Ани-Ра ничего так и не вспомнит, она однозначно перестанет любить Дэйна. Речь не о любви даже, а о простой симпатии. И она едва ли вспомнит все то хорошее, что он старался для нее делать, обидится на ложь, вскипит эмоциями. И трудно будет ее не понять. Но каким бы сложным ни вышел разговор, затянувшийся спектакль пора заканчивать.

Оставшееся время до семи вечера Дэйн работал (или очень старался), но, несмотря на принятое решение, не чувствовал себя лучше. Сегодня за его окнами пронесется ураган, а снаружи уже собираются тяжелые черные тучи. Шторм выбьет стекла, сорвет с петель дверь и перевернет внутри его души все предметы — накроет их грязью и пылью, разломает все в щепки, оставит после себя лишь осколки, а ему, Дэйну, потом убирать.

Долго убирать.

Но сам напросился. Знал, на что шел.

Чтобы подхватить Лагерфельда и добросить его до дома, как случалось несколько раз в неделю, Эльконто спустился на этаж ниже и зашел в чистый маленький кабинет со стоящим у стены столом, диваном с одной стороны и кушеткой с другой.