Истории Дремучего леса - Дубцова Евгения - Страница 8

– Что? Что значит все мы такие?

– Я триста лет жил в избе. Хозяйство вел, да за всеми приглядывал. Я же кто? Я счастье! Если же ко мне с ласкою, я втройне добро верну!

– Так, кто же обидел тебя, Степан?

– Ох, хозяйка попалась злющая, житья мне не было. Так и пришлось уйти в Дремучий лес.

– Степочка, не грусти! В нашем Дремучем лесу все живут дружно!

– Да, нравится мне у вас, но только все равно дома не чую.

– Почему?

– Я домовой! Мне хата нужна!

– Так построй. Видишь, сколько вокруг деревьев растет!

– А ты права! Хату построю, пойдешь за меня замуж?

– Ну, Степан! Прыткий ты больно! За мною леший уже сто лет ухаживает, слезы горькие льет, а ты еще и слезинки не пролил.

– А зачем тебе мои слезы? Я тебе хату построю, да корову подарю, будешь не тину свою хлебать, а молоко парное!

– А ты строй, а я подумаю! Мы ведь кикиморы девушки гордые!

18. Молоко для кикиморы

Ах, душа моя ясная! Ежели, ты сказала строй, так я такой дворец отгрохаю, что ты не только пойдешь за меня, поскачешь, как лошадь в мыле. Облюбовал я полянку славную рядом с болотом. Солнца там много, трава сочная. Приглядел деревья ладные для избы, да только огорчение – инструментов нету. А куда без пилы? Что без топора делать? Подумал, поразмышлял, деваться некуда, придется возвращаться в деревню, инструменты забрать.

Шел я в деревню два дня и две ночи. К утру был возле избы своей старой. Пролез в дом, да под лавкою притаился. Нужно было ждать ночи. В ожидании уснул. Просыпаюсь от запаху чудного – порожками с капустой пахнет, нос с ума сводит, живот сам себя готов уже скушать. Выглядываю из-под лавки. Баба ушла во двор, а пироги на столе стоят. Залез я на скатерть белую, пирожков наелся вдоволь, да за пазуху спрятал. От сытости еле с места мог сдвинуться. Перекатился, будто колобок снова под лавку, пока баба не вернулась.

– Караул! Нечисть вернулась! – заорала хозяйка, да как ошпаренная из дома выбежала.

Я скорее в сарай, в сумку инструменты сложил, да собирался было в лес бежать, как Ресничка замычала. Эх, как же я в лесу, да без молока парного? А зачем хозяйке этой злющей две коровы? Она еле успевает их доить, да масло пахтать. Облегчу-ка я ей судьбинушку тяжелую. Спрятался я в коровнике до ночи, а как луна выглянула, взял я корову Ресничку за веревочку и повел за собой в лес.

Ресничка шла за мной послушно. Так всю ночь мы с ней и брели по темным тропам. Я маленький горемыка на себе инструменты еле пер. Запыхался дорогою, но шел стойко. Ох, так избу хотелось мне скорее построить, даже мочи не было терпеть!

Ресничка дорогою вела себя смирно, щипала траву, иногда по-свойски мычала. Я вел с коровой разъяснительную беседу: пусть она и скотина глупая, но все же надо животному объяснить, что мы в страшном Дремучем лесу, где нас могут просто съесть. Корова смотрела на меня, жевала, облизывала языком свою морду и снова мычала.

– Да глупый рогатый скот! – в отчаянии махнул я рукою.

– Ты зачем меня в лес увел, коротышка мудреный?

Я опешил, дара речи лишился от страха, на травушку упал, думал приступ меня хватит. Лежу, от страха умираю, глазоньки свои закрыл. Чувствую мокрый язык на своем лице.

– Ну хватит, нечисть притворяться. Я же в обморок то не упала, когда домового увидела. А ты скорее в конвульсиях биться. Ты мою речь понимаешь, только потому, что в лес волшебный меня завел. В этом лесу и звери, и люди, и нечисть всякая, вроде тебя, друг дружку понимают.

– Да? – осторожно открыл я один глаз. – Так вот что творится в Дремучем лесу. – А почему его так люди боятся?

– А это жители Дремучего леса страх на всех нагоняют, оберегают свой лес.

– А тут и правда страшно. На меня недавно такое чудище свалилось, а за ним рой пчел. Сам повелитель пчел это был. Ох, и страшный детина!

– Ну, про повелителя пчел я не слыхивала. Знаю, что здесь леший водится, да кикимора болотная. Эх, говорят злющая змея она!

– Болтают! – возмутился я. – Врут бессовестно! На честную девушку наговаривают! – не мог остановится я.

– Чего это ты Степан так разбуянился? Что, приглянулась тебе царица болотная?

– С чего ты, рогатая, взяла? – щеки мои от злости покраснели. – Откуда знаешь? – шмыгнул я носом.

– Ох, недотепа ты. Так все же на твоем лице написано.

– Да?

– Глазищи твои горят, как угольки, да щеки румянцем покрываются, когда говоришь о ней.

– Ах! Верно, рогатая!

– Так зачем ты меня из хаты увел, да в самую чащу?

– Тут это, дело такое. Я же обжиться в лесу решил. Полянку подходящую нашел, дом теперь строить буду. У хозяйки все равно две коровы, ей и так вашего молока через край.

– Молочка, значит, решил попить?

– Да ты корова не мычи на меня! Не для себя молочка взял.

– Для кикиморы?

– А что ты думаешь, приятно тиной питаться? От тины характер портится, а от молока сердце добреет.

– Ты чего это, жениться на кикиморе надумал?

– Решил! – загрустил я. – Я решил, а она неприступная. Думаю, хату ей построю, да молоком коровьим отпою, сердце ей отогрею.

– Ладно, молоко твое, но с условием.

– Каким?

– Кикиморе хату, а мне сарай, да просторный.

– Заметано, рогатая!

19. Поляна для избы

Сижу я себе на берегу моего тинного царства, смотрю на топи, да слеза катится по щеке моей. Ах, молодец, поверила было тебе, а след твой и простыл. Думала, ты сердце мое отогреешь, но нет. Видимо, так и придется мне за Лешего замуж пойти. Хоть и не лежит душа моя к лесному мужику, а деваться некуда. Нет любви в этих дремучих краях, лишь обман один! Так горько стало мне на душе, что слеза напросилась, а потом еще одна и еще. Сижу реву!

– Ты чего это, краса болотная, мокришь?

Оглядываюсь, а Степка мой стоит, сокол ясный, улыбается.

– Где же тебя черти носили, нечисть ты домовая? – так бы и кинулась ему на шею.

– В деревню ходил за инструментами. Избу теперь строить начну.

– Избу? – не обманул.

– Ты что ли, кикимора, памяти лишилась? Я тебе пообещал хату новую.

– Да вас тут толпы ходят, разве все обещания упомнишь!

– Ох, и вредная же ты! Ох, и болотная!

– Где твоя изба? Показывай! – а сердечко так и стучит, когда вижу очи его ясные.

– Изба не за миг строится – это работа тяжелая, мазолистая. – Пошли, я тебе поляну покажу для дома, да еще подарочек один имеется.

– Подарочек?

– Пойдем, краса болотная, все увидишь.

Протянул он мне руку свою сильную, так и обомлела вся. Ах, Степан, я за тобой хоть на край чащи, хоть на край света готова!

– Ты рученьку мою нежную так не сжимай сильно, не бревно, чай!

Привел меня Степан на солнечную полянку. Света здесь было так много, что трава золотилась. Бабочки пестрые летали над землей, цветы яркие всюду росли. Закружилась моя голова от таких красок.

– Ах, Степан! – побежала я по травушке.

– Понравилось тебе место для избы?

– Ох, понравилось!

– Будешь скоро здесь жить, да из окна на красоту поглядывать. Хватит тебе в болоте лягушек считать.

– Эй, коза прыгучая, ты мне травушку не мни! Скачет она, как оглашенная! – я сразу не поняла, что такая грубость мне адресована. Обернулась на голос и увидела чудище рогатое. – Черт! Черт рогатый! – заорала я, да хотела было чувств лишиться, но сокол мой ясный подхватил на руки.

– Че орешь? Какой еще черт рогатый? Эх, нечисть! Один домовой, другая кикимора, а коровушки обыкновенной боятся. Тьфу!

– Это корова? – не могла поверить я сразу, да на всякий случай дрожала.

– Коровушка – кормилица, – заверил меня Степан. – Ресничкою кличут.

– Хм! Корова? – тут меня любопытство разобрало. Никогда прежде коровы не видела, слышала только. Подошла я ближе к рогатой. Вот диво-то! Живая корова! Огромная, ресницы торчат, рога на голове, туловище длинное, а на животе мешок какой-то висит. Подошла ближе. – Зачем тебе на пузе мешок, корова?