Батальон смерти - Родин Игорь П. - Страница 50

Председатель комитета вернулся в казармы и сообщил солдатам, что командир корпуса приказал под угрозой расстрела идти в окопы. Это взбесило солдат.

– Ага! Он грозится расстрелом! – закричал один.

– Он за старые порядки! – поддержал его другой.

– Он хочет муштровать нас, как в царской армии! – орали некоторые.

– Мерзавец он! – сказал кто-то.

– Убить его надо! А то он изведет нас муштрой! – гудели солдаты, распаляя себя до предела.

Тем временем с передовой пришло сообщение: солдаты в окопах устроили митинг и приняли решение оставить позиции в семь часов вечера. Генерал оказался в крайне затруднительном положении. Опасаясь, что его участок фронта окажется полностью открытым для противника, он позвонил в расположение резерва, чтобы узнать у председателя комитета, как там идут дела.

И тут генерал вдруг побледнел, уронил трубку телефона и сказал:

– Они хотят убить меня.

Начальник штаба Костяев схватил трубку и срывающимся голосом спросил, что там происходит. Я вместе с ним услышала ответ:

– Они настроены очень враждебно. В общем, взбунтовались и грозят расправиться с генералом. Волнения усиливаются, а некоторые солдаты уже направились к штабу.

Голос председателя комитета на другом конце провода звучал весьма тревожно. Когда его спросили, что мог бы сделать генерал, чтобы успокоить бунтовщиков, он ответил, что члены комитета с большим уважением относятся к генералу и пытались погасить накалившиеся страсти, но безуспешно.

Через несколько минут в здание штаба вбежали несколько офицеров и солдат. Они были страшно возбуждены.

– Генерал, если вы сейчас же не скроетесь, вам конец! – сказал один из них.

Следом ворвался полковник Белоногов, человек благородной души, которого солдаты обожали. Он принес те же вести и умолял генерала скрыться. Я поддержала его, упрашивая командира укрыться где-нибудь, пока не стихнет эта буря. Но генерал отказался.

– Мне прятаться?! – воскликнул он. – Что я сделал не так? Пусть приходят и убивают! Я только исполнял свой долг.

Он ушел в свой кабинет и заперся там. А толпа подходила все ближе и ближе. Все присутствовавшие были смертельно бледны. Каждую минуту кто-нибудь вбегал в дом запыхавшись и с ужасом извещал о надвигающейся буре. Наконец волна разбушевавшихся солдат докатилась до штаба. Слышались крики и вопли. На какую-то секунду все мы замерли в тревоге. Но тут полковник Белоногов заявил, что выйдет к солдатам и попытается их урезонить. У полковника был тихий голос и доброе сердце. Он никогда не допускал фамильярности даже в обращении со своим ординарцем. Когда он однажды подал рапорт о переводе в другую часть, солдаты упросили начальство не отпускать его.

Одним словом, полковник был замечательным человеком. Без сомнения, во всем корпусе не нашлось бы другого офицера, который взял бы на себя задачу утихомирить возбужденную толпу. Белоногов вышел на крыльцо и спокойно посмотрел на все больше разраставшуюся толпу солдат.

– Где генерал? Где он? Мы прикончим его! – гудела одичавшая толпа.

– Ребята, ну что вы делаете? – начал полковник. – Образумьтесь и вспомните о своем долге. Ведь вам приказали сменить ваших же товарищей, таких же солдат, как и вы. Вы же понимаете, что это вполне справедливо. Генерал просто хотел, чтобы вы сменили ваших собратьев.

– Но он грозился расстрелять нас! – прервали его солдаты.

– Да вы не совсем поняли. Он сказал вообще, чтобы добиться повиновения, надо расстреливать…

– Расстреливать! – сотни солдат подхватили последнее слово, не вникая в смысл сказанного.

– Расстреливать! Ага, он хочет нас расстрелять! Он сам за старый режим, за старые порядки!

Кричали уже тысячи, не давая побледневшему полковнику возможности объясниться.

– Убить его! Показать ему, что такое расстрел! – неистовствовала толпа, в то время как оратор тщетно пытался повысить голос, чтобы быть услышанным.

Внезапно кто-то выбил из-под ног полковника табурет, на который он взобрался. В следующую секунду сотня солдат обрушилась и безжалостно растоптала тяжелыми сапогами этого благородного человека. Расправа была ужасной, невероятной по своей жестокости. Несколько тысяч человек превратились в зверей. В их глазах была жажда крови. Покачиваясь, словно пьяные, они вышибали последние признаки жизни из своей жертвы, топча уже безжизненное тело в припадке бешенства.

Жажда крови у взбесившейся толпы все росла. Офицеры понимали, что дорога каждая секунда. Костяев видел единственный путь спасения для нас в бегстве через окна в задней части дома.

– Я выйду к ним, – заявила я неожиданно для всех.

Оставшиеся в доме офицеры подумали, наверное, что я сошла с ума, и пытались отговорить меня.

– Белоногов был кумиром для своего полка, и смотрите, что? с ним сделали. Идти туда – это верная смерть, – предостерегали они.

Генерал Костяев скрылся, а вместе с ним еще несколько офицеров. Я не понимала, как можно исправить положение, спасаясь бегством. Допустим, уцелеют два-три человека, хотя и это вряд ли возможно, но бунт-то будет продолжаться и скоро полностью выйдет из-под контроля.

«Выйду к ним», – решила я, перекрестилась и ринулась в самую гущу разъяренной толпы.

– В чем дело? – крикнула я что было сил. – Что случилось? Ну-ка, дайте пройти!

Толпа расступилась и позволила мне пройти к табурету.

– Гляньте-ка на нее! – гаркнуло несколько голосов.

– Ах! Ах! Посмотрите на эту птаху! – отозвались другие.

– Ваше превосходительство! – съязвил кто-то.

– Погодите! – резко прервана я, взобравшись на табурет. – Никакая я не «ваше превосходительство», а просто Яшка! Можете убить меня сразу или чуть погодя, через пять – десять минут. Яшку этим не испугаете… Но до того как вы меня убьете, я выскажусь. Вы знаете меня? Знаете, что я одна из вас, такой же солдат из крестьян?

– Да, знаем, – отвечали солдаты.

– Хорошо, – продолжала я. – Зачем вы убили этого человека? – спросила я, указывая на обезображенное тело у своих ног. – Он был самым добрым офицером в корпусе. Никогда не бил, никогда не наказывал солдат. Был всегда обходителен со всеми – и с рядовыми, и с офицерами. Никогда никого не унижал. Всего лишь месяц назад он хотел перевестись в другое место, а вы настояли, чтобы его оставили с вами. Это было только месяц назад. Разве он изменился с тех пор? Мог ли он измениться за такое короткое время? Он же отцом был для своих солдат. Разве вы не гордились им? Разве не хвастались всегда, что вас в полку хорошо кормят, что вы хорошо обуты, регулярно ходите в баню? Разве не по собственному почину вы наградили его Солдатским крестом, наивысшей наградой, какая есть в свободной русской армии? И вы убили его собственными руками. Убили эту чистую душу, воплощение человеческой доброты. Почему? Зачем вы это сделали? – набросилась я в ярости на солдат.

– Потому что он из класса эксплуататоров, – раздался чей-то голос.

– Они все сосут нашу кровь! – заорали другие.

– Да что с ней разговаривать? Кто она такая, чтобы задавать нам вопросы? – выкрикнул кто-то.

– Убить ее! Убить ее тоже! Убить их всех! Довольно мы настрадались! Буржуи! Убийцы! Убить ее! – загудело множество голосов.

– Мерзавцы! – крикнула я. – Можете убить меня… Я в вашей власти, и я вышла сюда для того, чтобы встретить смерть. Вы спрашиваете, зачем со мной разговаривать и кто я такая? Вроде как не знаете, кто такая Яшка Бочкарева? Кто посылал делегатов, чтобы подарить мне иконы, если не вы? Кто произвел меня в офицеры, если не вы? Кто отправил мне в Петроград всего несколько недель назад вот это благодарственное письмо, если не вы?

И с этими словами я вытащила из нагрудного кармана письмо с резолюцией, принятой и подписанной корпусным комитетом, отправленное мне в петроградский госпиталь. Я всегда носила его с собой. Тыча пальцем в подписи, я кричала:

– Вы это видите? Кто это подписывал, если не вы сами? Здесь подписи комитетчиков, которых вы сами выбирали!