Батальон смерти - Родин Игорь П. - Страница 36

Ночью, накануне этого вечера, я не сомкнула глаз. Все казалось каким-то кошмарным сном. Как я буду выступать вместе с такими известными людьми, как Родзянко и Керенский? Как предстану перед собранием образованных людей я, неграмотная крестьянская женщина? И что я им скажу? Ведь я не обучена красиво говорить. Отродясь не видала подобного места, как Мариинский театр, куда раньше ходили царь и члены императорской семьи. Я ворочалась в кровати и была как в лихорадке.

– Всевышний Отец мой, – молилась я со слезами, – укажи покорной рабе Твоей дорогу к истине. Боюсь я… Всели храбрость в сердце мое. Колени мои подгибаются: укрепи Ты их силою Своей. Разум мой в потемках: озари его светом Своим. Речь моя – болтовня невежественной бабы, так мудростью Своей сделай ее складной и заставь проникнуть в сердца тех, кто будет меня слушать. Сотвори все это не ради покорной рабы Твоей Марии, а ради спасения России, моей несчастной страны…

Когда я утром встала с постели, глаза у меня были красные и воспаленные. Я нервничала весь день. Капитан Дементьев посоветовал заучить речь наизусть. Я отказалась, заявив следующее:

– Я доверилась Господу в этом деле, и, надеюсь, Он пошлет мне нужные слова.

Наступил вечер 21 мая 1917 года. Капитан Дементьев привез меня и свою жену на автомобиле к Мариинскому театру и ввел нас в бывшую императорскую ложу. Зал был переполнен, выручка от продажи билетов достигла двадцати тысяч рублей. Мне казалось, что все смотрят на меня, и я едва владела собой.

На сцену вышел Керенский, встреченный громовыми аплодисментами. Он говорил всего минут десять. Следующим оратором по программе была госпожа Керенская, а я вслед за ней. Однако госпожа Керенская, оказавшись в свете рампы, от волнения чуть не упала в обморок. И это, конечно, не прибавило мне храбрости. Меня вывели на сцену в полуобморочном состоянии. Как бы со стороны я услышала свой голос:

– Граждане и гражданки! Наша мать погибает. Наша мать-Россия. Я хочу помочь спасти ее. Я обращаюсь к женщинам, чьи сердца кристально честны, чьи души чисты, чьи помыслы благородны. С такими женщинами мы покажем пример самопожертвования, чтобы мужчины осознали свой долг и исполнили его в этот тяжкий час испытаний!

Тут я остановилась и не могла дальше говорить. Рыдания душили меня, дрожь пошла по всему телу, ноги стали ватными. Меня подхватили под руки и увели со сцены под громоподобные аплодисменты.

В тот же вечер в театре состоялась запись добровольцев в батальон из числа присутствующих. Так велико было всеобщее воодушевление, что ко мне обратились с просьбой о зачислении полторы тысячи женщин. Возникла необходимость немедленно предоставить в мое распоряжение какую-то казарму, и было решено отдать здание и территорию Коломенского женского института. Я распорядилась, чтобы женщины явились туда на следующий день, где им должны были устроить проверку и официально зачислить в батальон.

Благодаря статьям в газетах об этом вечере и другой пропаганде набралось около двух тысяч женщин, пожелавших вступить в Батальон смерти. Они толпились во дворе института в восторженном возбуждении. Я прибыла туда вместе с помощником генерала Половцева штабс-капитаном Кузьминым, капитаном Дементьевым и генералом Аносовым, которого мне представили как человека, очень заинтересовавшегося моей задумкой. Ему было лет пятьдесят, и выглядел он весьма солидно. Он сказал, что очень хочет мне помочь. Кроме того, появилось около десятка газетчиков. Я поставила стол посреди двора и обратилась к собравшимся со следующими словами:

– Женщины, знаете ли вы, зачем я позвала вас сюда? Хорошо ли вы представляете себе ту задачу, которая стоит перед вами? Знаете ли вы, что такое война? Война! Прислушайтесь к вашим сердцам, загляните в ваши души, проверьте себя и подумайте, под силу ли вам выдержать это великое испытание… В час, когда наша страна гибнет, долг каждой из нас – подняться ей на помощь. Моральный дух наших мужчин очень низок, и мы, женщины, обязаны послужить им вдохновляющим примером. Но сделать это смогут только те, кто готов полностью пожертвовать своими личными интересами и делами… Женщины по своей природе беспечны. Но если они обрекают себя на жертву, то могут спасти свою родину и ласковым словом, и любящим сердцем, и геройским поступком. Мы слабы телом, но если будем крепки духом, то добьемся того, что не под силу многочисленному вооруженному войску.

– В батальоне, – продолжала я, – не будет никаких комитетов. Устанавливается строгая дисциплина, и за любое, даже самое незначительное ее нарушение последует серьезное наказание. Всякий флирт и даже намек на него будет наказываться отчислением и отправкой домой под конвоем. Батальон имеет целью укрепить дисциплину в армии. Поэтому нам нужно быть безукоризненными. А теперь скажите мне, готовы ли вы идти служить на таких условиях?

– Да! Мы готовы! Все правильно! Хорошо! – нестройным хором отвечали женщины.

– Теперь я попрошу тех из вас, кто принимает мои условия, подписать обязательство повиноваться любому приказу Бочкаревой. Предупреждаю, что я по натуре человек суровый и буду лично наказывать за любой проступок и требовать от вас беспрекословного подчинения. Те, кто сомневается, пусть лучше не подписывают это обязательство. А сейчас вы пройдете медицинский осмотр.

Подписавших обязательства набралось почти две тысячи, среди них девушки из очень известных семей в стране, а также простые крестьянки и прислуга. Медицинская проверка, проведенная десятью докторами, среди которых имелись и женщины, конечно, не отвечала тем стандартам, какие применялись в отношении мужчин. Разумеется, женщин с отличным здоровьем набралось не так много. Но мы отказывали только тем, кто страдал серьезными недугами. Всего было отказано в зачислении лишь нескольким десяткам человек. Всем зачисленным разрешили переночевать дома, с тем чтобы на следующий день они явились в здание института для постоянного расквартирования и прохождения военной подготовки.

Необходимо было достать обмундирование, и я обратилась за помощью к генералу Половцеву, командующему Петроградским военным округом. В тот же вечер в штаб батальона доставили две тысячи полных комплектов. Я также попросила генерала Половцева откомандировать в мое распоряжение двадцать пять инструкторов-мужчин, которые бы отличались хорошей дисциплиной, умели поддерживать воинский порядок и знали все хитрости военного дела, чтобы провести весь курс обучения девушек в две недели. Он прислал двадцать пять унтер-офицеров всех рангов из Волынского полка.

Далее встал вопрос о снабжении и питании. Должны ли мы иметь собственную кухню? Сочли более целесообразным не устраивать свою кухню, а воспользоваться имевшейся у расположенного поблизости караульного полка. Рацион такой же, как у регулярных частей: два фунта хлеба, щи, каша, сахар и чай. Я отправляла в столовую по одной роте. Для еды брали свои котелки.

Утром 26 мая все новобранцы собрались на территории института. Я построила их в шеренги, показав, как становиться по росту, и разбила их на два батальона примерно по тысяче человек в каждом. Оба батальона делились на четыре роты, а роты – на четыре взвода. Каждым взводом командовал мужчина-инструктор, а во главе каждой роты были поставлены старшие унтер-офицеры или фельдфебели. Поэтому пришлось увеличить число мужчин-инструкторов до сорока.

Я объявила женщинам, что с этого момента они становятся солдатами, что им нельзя отлучаться из расположения части и что встречаться с родными и друзьями они могут только между шестью и восемью часами вечера. Из числа более образованных девушек – а среди них было немало выпускниц университетов – я отобрала нескольких для последующего производства в офицерские чины и назначения на должности командиров рот и взводов, чьи задачи поначалу ограничивались внутренним управлением подразделениями, поскольку офицеры-мужчины, служившие инструкторами, после учебного дня возвращались в свои казармы.

Затем я повела своих подопечных строем в четыре ближайшие парикмахерские, где несколько парикмахеров трудились с пяти часов утра и до полудня, остригая женщинам волосы почти наголо. У дверей парикмахерских собрались толпы народа поглядеть на небывалое зрелище и посмеяться над стрижеными девушками, которые выходили из парикмахерской, вероятно, со щемящим сердцем.