Время вспомнить (СИ) - Норд Наталья - Страница 50

   Если бы сейчас девица обернулась и блеснула кривыми зубами или выставила из-под платка костистый нос, Тормант повернул бы домой, отправил госпожу Мартину в ее Чистые Колодцы, смирился бы с тратами и думать бы забыл о неудавшейся авантюре. Но выглянуло солнце, засверкало на присыпанных снегом прилавках, и девушка, улыбаясь, откинула на плечи шерстяную косынку. 'Вот я и нашел тебя, будущая госпожа Мара Балез', ― подумал Тормант. Он отошел в сторонку под рыночный навес, по которому прыгали радующиеся солнечным лучам неугомонные воробьи, сделал вид, что раздумывает над какой-то покупкой, продолжая краем глаза следить за девушкой.

  Потратив столько своего золота, жрец действовал четко и куражно, сомнения были откинуты, страхи забыты. Уже через пять дней в дверь ораты Дейни постучался пожилой табеллион из богатого нижнего района столицы. Хозяйка комнатушки натерла уши о щель в стене, пытаясь расслышать, о чем солидный господин говорил с ее постоялицей. Господин с получетверть терпеливо уговаривал юную орату, а девушка отвечала ему удивленным, но твердым тоном.

  Табеллион вышел из комнаты Дейни, качая головой. Хозяйка подала ему его роскошную меховую накидку, острым взглядом приметив дорогой перстень и золотую цеховую цепь в палец шириной. Любопытство уже проело ей дырку в языке, но табеллион сам не прочь был поделиться одолевавшей его заботой: госпожа Мартина из рода Тулийа разыскивает свою племянницу госпожу Мару из рода Балез, а ората Дейни никак не может поверить, что это она и есть. Девочкой госпожа Мара была отдана на воспитание в простую семью из-за...не будем об этом, приемные родители скрыли это от юной госпожи, а теперь вот, когда они мертвы, а тетушка Мары хочет оставить ей все свое имущество, девица никак не может поверить в свое счастье. Хозяйка, позеленев от зависти, возмущенно поддакивала причитаниям господина. Табеллион, продолжая качать головой, достал из кармана золотой и отдал почтенной орате 'на непредвиденные нужды' постоялицы. Дейни просидела весь день в своей комнате, не отвечая на стук хозяйки и ее любезные увещевания под дверью.

  В тот же вечер табеллион ужинал в изысканном, дорогом заведении госпожи Долиты, покровительницы искусств. Жеманная девица у сцены перебирала струны санторны. Другая, такая же манерная, с приклеенной улыбкой, подвела к столу правоведа высокого, смуглого, хорошо одетого господина. Тормант сел за столик, сделал заказ и положил перед табеллионом мешочек с золотом.

  ― Имейте в виду, только в силу переживаемых мною временных трудностей, ― жуя, пояснил правовед, незаметно убирая мешочек в карман. ― Случись что, буду все отрицать.

  ― О, конечно, ― учтиво отозвался Тормант. ― Не знаю, что без вас делал бы.

  ― Все складывается замечательно, ― отчитался табеллион. ― Я выяснил, что девушка - сирота, единственная из выживших во время эпидемии лихорадки детей. В столице связей у нее нет. Дружна с какой-то оратой, но дружба длится непродолжительное время. Все остальное здесь.

  Табеллион протянул жрецу свернутые трубкой бумаги.

  На следующий день хозяйка просунула под дверь девушки пакет из документария, присланный с кликуном. Табеллион просил девушку явиться к нему в контору. Ората оделась и, мучаясь чувством неловкости из-за, как она была уверена, недоразумения, отправилась в нижний город. В приемной документария ей, в связи с вынужденным ожиданием, подали чашку чая. Очнулась она вечером в той же конторе на небольшом диванчике в хозяйственной комнате, рядом, держа руку на ее пульсе, с озабоченным видом сидел средних лет господин с нашивкой лекарского цеха на груди.

  ― Вы нас перепугали, милое дитя! ― воскликнул лекарь, заметив, что девушка открыла глаза. ― Надо же, упасть в обморок прямо в приемной. Когда вы в последний раз полноценно обедали, сердце мое? В вашем возрасте опасно так мало есть и так переутомляться.

  Дейни села на диванчике, пытаясь отогнать дурноту и боль в груди. Табеллион, зашедший, чтобы справиться о здоровье 'клиентки', посоветовал девушке немедленно отправиться домой, хорошо выспаться и прийти в другой раз; он даже нанял для нее извозчика. Дейни проспала весь следующий день. Хозяйка комнаты, обычно сердитая и ворчливая, к удивлению девушки, кормила ее горячей мясной пищей, поила чаем и успокоительными травами. Каждое утро приносило странные, невесть откуда всплывающие в голове образы, прошлое плыло и туманилось. Дейни боролась, пытаясь вновь обрести себя, но головокружение и боль в груди отвлекали ее; она хотела сходить к подруге, но отвар трав, поданный хозяйкой, уложил ее в кровать.

  На шестой день после обморока Дейни встала, открыла шкафчик с немудреной одеждой и принялась жадно примерять скромные платья. Она вертелась перед тусклым зеркалом, дивясь своей тонкой талии, ощупывая крепкую юную грудь, вытягивая стройные ноги, красивые даже в шерстяных чулках. Она заснула, блаженно улыбаясь. На седьмой день девушка оделась и, не обращая внимания на протесты хозяйки, вышла на улицу. Она нашла в бархатном кошеле у кровати несколько золотых монет. В одежной лавке шустрая швея сняла с нее мерки, удивляясь слегка вульгарному, но с претензией на роскошь вкусу бедно одетой ораты. Дейни подошла к изящному особнячку на набережной. Молодой слуга открыл ей дверь, в прихожей ее с улыбкой приветствовал смуглый красавец, высокий, с пикантными татуировками на лице, холеными полосками усов и бородки.

  ― Рад видеть вас в прекрасном здравии, госпожа Мара. Вы чудесно выглядите. Я пошлю за вашими вещами на съемную квартиру, там вам больше нечего делать. Документы будут готовы примерно через семиднев, когда вы полностью освоитесь в новом теле, ― сказал красавчик, внимательно оглядывая гостью.

  ― Господин...Тормант, ― вспомнила новообращенная госпожа Мара, ― а как же я...в смысле...мое...прежнее тело?

  ― Не беспокойтесь, ― жрец взял девушку за руку и провел в изящно обставленную гостиную. ― Не стоит сожалеть о том, что больше не пригодится.

   Глава 10. Боги, пленсы, блохи

  431 год от Подписания Хартии (сезон ранней зимы).

  Сегред.

  Сегред учился метать нож так, чтобы тот летел прямо, без оборота, и чтобы работали не мышцы, а сухожилия. Не получалось, тело не слушалось, не давало нужную волну, и импульс силы не передавался ножу. Охотник нервничал, от того получалось еще хуже. Досадуя, он продолжал дырявить деревянную чурку, прибитую к столбу.

  Он прождал сагиню почти всю первую четверть Тихоступа. Джерра уехала, как всегда, не предупредив никого в поселке. Обычно это охотника не тревожило, но теперь Сегред не понимал, почему без наставницы не может вернуть себе душевное равновесие. На тварей он охотился уже почти три года, да и за все семидневы, что миновали с момента странной встречи, черный пес с Коровьего Ряда так и не пришел по его душу. Значит, не выследил - может, потерял запах ближе к людскому жилью, а может, сказал правду и действительно ушел прочь. Сегред не знал, то ли гордиться тем, что не поддался на уговоры бестии, не испугался, раскусил хитрый замысел, то ли бежать назад в горы Коровьего ряда искать 'преображенного'. Ему казалось, что только сагиня сможет развеять его беспокойство, убедить, что сделал он все так, как надо.

  И вот она вернулась, уставшая, задумчивая, мыслями витает так далеко, что охотника почти не слушает. Сегред ждал, пока Джерра придет в себя после путешествия, маялся душой, отвлекаясь лишь ежедневной работой и тренировками. Было тяжело облечь в слова рвущие душу переживания. Он начал было издалека разговор с сагиней, но Джерра, с трудом сосредотачиваясь на разговоре с охотником, рассеянно спросила за поздним ужином:

  ― Пленс? Говорил с тобой? Почему не убил его? Испугался?

  Сегред вскинулся было отстаивать свою храбрость, но потом задумался, и впрямь, почему. Эх, нужно было поднапрячься и сразу убить бестию, не дать себя заболтать. Джерра, как и другие саги, у которых теперь учился охотник, никогда раньше не встречала говорящих тварей, некому было раньше рассказать истребителю, как страшно, потусторонне звучат в голове произнесенные разумом чудовища слова, как складно 'преображенный' говорил о том, чего знать ему, вроде как, не подобало.